Берен Белгарион, 1244 год 8-й эпохи Перевод - Ольга Брилева, Днепропетровск, 2001 ПО ТУ СТОРОНУ РАССВЕТА |
Камера была достаточно большой, чтобы лежать, вытянувшись во весь рост. И достаточно маленькой, чтобы, сидя на соломе в одном углу, сплевывать горечь в поганое ведро, стоящее в другом. Но в основном Берен все-таки лежал: силы вышли все, без остатка, и восстанавливались медленно. Хотя приказание Саурона выполнили, и свою кружку разбавленного красного вина Берен получил. Сил оно не прибавило, но сделало жизнь сносной - настолько, насколько может быть сносным ожидание скорой и страшной смерти. |
Они прошли еще несколькими коридорами и попали в узкий маленький зал. Окна были завешены, в камине трещал огонь. Зал был пуст, лишь во главе длинного стола из каменного дуба сидел человек... Нет, не человек.
Жестом Саурон отпустил охрану. - Вы уверены, повелитель? - спросила женщина. - А что он мне сделает? - заломил бровь Саурон. - Убьет? Стражники поклонились и вышли за дверь. - Садись, - Гортхауэр сделал жест в сторону стола. - Куда хочешь. Второй прибор - для тебя. - А третий? - Берен сел, не мудрствуя лукаво, там, где лежала тарелка. Скулы свело, рот затопило слюной - под столом Берен до боли сжал пальцы, чтобы сохранить неподвижное лицо. - Для твоего государя. Он скоро присоединится к нам. Хочешь вина? Нан Татрен, урожая пятьдесят пятого года. - Захватил вместе с замком? - Да. Здесь отличные погреба. Угощайся. Заяц, запеченный в сметане, грибы... Ты любишь грибы? Наверное, на другом берегу реки было слышно, как Берен сглотнул. От запаха жареного мяса его мутило. - Благодарю, я не голоден. - Насколько я знаю, последним, что ты ел, была миска ячменной каши из прелого зерна. Более двух суток назад. Так что не рассказывай мне сказки, Берен, ешь. Сыр, буженина, зелень... выбирай! Или ты боишься, что я отравлю тебя? Согласись, что это было бы непоследовательно. Я мог бы убить тебя более простым... Или более затейливым способом. - Саурон, ты знаешь, что по нашим обычаям если ты преломил хлеб со своим врагом - значит, ты все ему простил? - Знаю, Беоринг. Именно это я и имею в виду. Я готов простить тебе все. - Ага... Только вот в чем штука: я не готов тебе простить ничего. Саурон развел руками. - Я признаю, у тебя есть причины держать на меня сердце. Но и у меня есть причины испытывать к тебе самое меньшее - неприязнь. Люди, которых ты убивал, были моими друзьями, учениками, да хоть бы и подчиненными - все равно я за них в ответе. С самого начала мы оказались по разные стороны одного меча, и я этому совсем не рад. Пролилось слишком много крови, чтобы можно было так просто примириться... Но поверь, единственное, чего я хочу - это мир. - Весь? - выскочило у Берена. Саурон засмеялся. - Гортхаур, мир между нами будет, когда один из нас уберется за край последнего берега. Так оно все обернулось, что это, наверное, буду я. Мы по разные стороны одного меча, рукоять держишь ты - не тяни осла за хвост, я готов. Саурон задумчиво поиграл вилкой. - Ты думаешь, - сказал он, - что это - какая-то жестокая игра? Что я пригласил тебя к обеду в качестве главного блюда, поиздеваться над твоей беспомощностью? Берен, я знаю, что обо мне говорят эльфы. И не буду спорить - я действительно жесток. Но я никогда не творил бессмысленных жестокостей, не делал зла ради зла. Разве самому тебе не приходилось быть жестоким? Вешать мародеров, чтобы не разлагалась армия? Убивать пленных, которых нечем кормить и некому охранять? Пытать захваченных солдат противника, чтобы узнать, не ждет ли вас засада? Всем, кто хочет добиться какой-то цели, приходится быть жестокими. Это как жар во время лихорадки. Когда проходит болезнь - спадает и жар. Мне нет необходимости быть жестоким на севере: там никто не бунтует. Насколько я буду жесток с Дортонионом - зависит от того, как скоро Дортонион прекратит бунтовать. Съешь хотя бы хлеба, Беоринг... - Спасибо. Не хочу отвыкать от тюремной пищи. Я ведь наперед знаю, какую песню ты запоешь, Тху. Ты скажешь, что наилучшим образом я послужу своей стране, если стану там наместником Моргота и присягну ему на верность. Ты как дважды два объяснишь мне безнадежность эльфийского дела, а Финрод, измученный голодом и пытками, будет сидеть тут в подтверждение твоей правоты. Ты предложишь мне выбор: ты или Болдог, вернуться в подвал, на воду и ячменную кашу, собственной шкурой проверить мастерство твоих палачей - или каждый день наслаждаться вот такой едой и вином, спать на мягком и страдать только от запора или похмелья. И я знаю, что я выберу, поэтому не хочу отвыкать от тюремной еды. Выблевывать на дыбе прелый ячмень мне будет - не скажу, что приятней, но как-то проще. Саурон, откинувшись в кресле, молча слушал его и Берену стоило большого усилия смотреть майя прямо в глаза - зная, что эти глаза способны сделать с ним. - Мне очень жаль, Беоринг... - проговорил Гортхаур, небрежно вертя вилку в левой руке. - Мне очень жаль, что такой человек как ты, сражается против меня - а не за. Мало кто может выдержать мое прикосновение и мой взгляд. И когда я заглядываю к человеку в душу, большей частью я вижу там трусость и малодушный быстрый поиск того, что можно мне продать в обмен на свою жизнь. У тебя же есть какой-то щит... Крепкий, как адамант... Любовь? Кто она? - Саурон, я запамятовал - про твою матушку я уже говорил, нет? А еще болтают, будто первых орков породили не порченые эльфы, а ты, когда был Морготу женой... Гортхаур встал, отодвинул коленом кресло. - На мои вопросы отвечают иначе, Берен. У тебя могут быть заблуждения насчет своей особы, но сейчас я легко их развею. Тхуринэйтель, где наш второй гость? - Здесь, повелитель, - эльфийская женщина распахнула дверь, пропуская Финрода и двух охранников. Фелагунд тоже был вымыт, причесан и одет в чистое. И выглядел таким же спокойным и холодным, как всегда, однако слегка прихрамывал. Волосы его были срезаны коротко, так, что открывали уши, и не совсем ровно. - Ну, здравствуй, Пещерный Ваятель, - улыбнулся Саурон. - Не прошу присоединиться к обеду, дело прежде всего. Ведите этих двоих за мной. Берен встал, обошел стол и последовал за Сауроном под охраной двух стражей. Отодвигая одно из кресел, якобы освобождая себе путь, он глазами спросил Финрода: сейчас? Тот еле заметно качнул головой. Они снова шли коридорами - вроде бы в обратном направлении, к казармам. Финрод, строивший эту крепость, в свое время позаботился о том, чтобы в любое помещение можно было попасть, не высовывая носа на улицу: здесь были злые осенние дожди. Когда они достигли конечной цели своего пути, Берен внутренне одобрил свое решение не есть: сейчас бы его непременно вырвало. В этом дворике, мощеном камнем, воняло как на бойне. Саурон вышел на закрытую галерейку, опоясывающую двор. Их вывели следом. К двум конвоирам присоединилось еще двое, Берена и Финрода крепко взяли за руки и подвели к перилам. - Ах ты... - вырвалось у Берена. Фразу он не закончил - не из страха перед Сауроном, а потому что не нашел достаточно скверного ругательства: все известные казались ему слишком мягкими. Дворик по периметру был уставлен деревянными столбами, давно утратившими свой первозданный цвет: верхушки их потемнели от дождей и ветров, а по низу они были густо вымазаны, скорее даже пропитаны, чем-то бурым... К двум из этих столбов были привязаны эльфы - Кальмегил и Вилварин; руки заломлены за голову, одежда изодрана, волосы обкромсаны. Им никто не предлагал купания и обеда. - Вы знаете, что здесь? - не глядя на Финрода и Берена, спросил Саурон. - Площадка для обучения молодняка. Молодые волчата должны попробовать крови. Волки - ты знаешь это, Берен - обучены кидаться на горло или, если есть приказ брать кого-то живым - валить и кусать за руку. Но молодые волчата этого не умеют. Они будут кусать куда попало. Поднимите решетку! Где-то внизу, внутри здания, загрохотала цепь, наматываясь на ворот. Берен почувствовал жжение в горле и холод в животе. Он посмотрел на Финрода - тот не изменился в лице, но глаза стали больные. Решетка напротив галерейки перекрывала длинный низкий проход, и сейчас об эту решетку разбилась волна серых мохнатых тел, голодных желтых глаз, острых белых клыков... Это были вислоухие щенки размером со среднюю овчарку. Достигнув полного размера, они перерастали телят. Сейчас они сгрудились у решетки, чуя добычу; задние запрыгивали на спины передним, покусывали тех за плечи и за уши, чтобы пробиться вперед; передние просовывали сквозь решетку морды и лапы и поскуливали, требуя свое... Берен готов был сам завыть волком от бешенства и собственного бессилия. Словно почувствовав его отчаяние, стражи сильнее заломили ему руки, прижав к перилам. Эльфы стояли у столбов, склонив головы; ни один не посмотрел ни в сторону волчат, ни на галерейку - то ли обессилели, то ли не хотели потешать врагов и вводить друзей в искушение мольбой, промелькнувшей на лице. - Беоринг, - обратился к нему Саурон. - Я мог бы сейчас приказать поднять и вторую решетку и заставить вас обоих любоваться тем, что волчата сделают из ваших друзей. Хотя бы в уплату за твои слова. Я знаю, что Финрод при этом не дрогнет. Эльфы имеют свой взгляд на вопрос заложника, вспомни историю с Маэдросом. Он не дрогнет, даже если у этого столба окажется его родной отец, не говоря уж о тебе. Ему будет очень больно, но он не заговорит. Как не заговорил бы ни один из этих эльфов, окажись там, у столба, Финрод. Такова их природа и их понятия о чести. Я знаю, что у тебя эти понятия другие. Ты, конечно, можешь молчать, тебе это ничего не будет стоить. Только им. Твое геройство обойдется тебе дешево: ценой десяти смертей. Ты туда не отправишься и тебя не будут пытать, даю слово. Только они. Итак. Я повторяю вопрос: куда вы шли и зачем? Или ты говоришь, или я велю поднять решетку. - Берен, - неподвижным голосом сказал Финрод. - Его слово не стоит ничего. Пока мы в его руках, он всегда сможет заставить тебя ответить на второй вопрос и на третий - до конца; а потом скормить волкам всех нас, а тебя - казнить в Каргонде. Заговорив, ты нас не спасешь. - "Нас" - это неверно сказано, Финрод, - усмехнулся Саурон. - Тебя я тоже не собирался отправлять на корм. Ты рискуешь только чужими жизнями, ты покупаешь молчание Берена не за свой счет. - Он хочет использовать меня как живую отмычку к Нарготронду, - Финрод на миг прикрыл глаза. - Берен, если ты заговоришь, это может стоить свободы и жизни всем жителям города. Берен напрягся всем телом, остро чувствуя свое бессилие. Стражи тоже приложили усилие к тому, чтобы его удержать. - Не будь ты так горд, - издевка в голосе Саурона была хорошо скрыта, - Поешь ты хоть немного... может быть, тебе удалось бы своротить эти перила, как тогда, в Сарнадуине, ты своротил коновязь... Ты бы спрыгнул вниз и даже успел бы кого-то убить... Ну, а что дальше? - Ном, - просипел Берен. Голос изменил ему. - Я так не могу. Я... буду... говорить. Прошу тебя, Гортхаур, отпусти их... - Что-что? Из-за этого лая я не расслышал. Ты сказал, что будешь говорить - а дальше? - Отпусти их. - Нет, там было еще что-то... - Прошу тебя. Гортхаур улыбнулся. - Как не внять смиренной просьбе. Волчата за решеткой зашлись бешеным лаем, увидев, как их пищу отвязывают и уводят. По кивку Саурона Финрода с Береном повели обратно в столовую. Зубы у горца стучали. Они сели за стол: Саурон - во главе, Финрода посадили по левую руку, Берена - по правую. - Рассказывай, - Гортхаур постукивал пальцами по крышке стола. - Сейчас... Во рту сухо, - Берен взял бутыль и кубок, плеснул себе вина, выпил. Он не ел почти сутки - проймет быстро... - Вот ведь как бывает... Обгадишься один раз - а засранцем называют всю жизнь... Едва он договорил - в глазах померкло. "...так вот, значит, как оно..." Темнота, глухая и какая-то смрадная... Берен мотнул головой, устраняясь от источника вони, чихнул... - ...напряжение душевных и телесных сил. Молва обычно приписывает такие обмороки женщинам, хотя я по опыту знаю, что они свойственны скорее мужчинам. Ох и вонь... От крохотного флакончика, что держала под его носом сауронова эльфийка, несло так, словно туда сто лет мочились все орки севера. Саурон. Допрос. Волчата. Эльфы... Берен попробовал что-то сказать - горло исторгло слабое рычание. Он был в обмороке не дольше нескольких мгновений - вино, растекшееся по столу из опрокинутого им кубка, все еще капало на пол. Но за эти мгновения мучительно изменился целый мир. В чем здесь дело - понять он не мог. И не пытался. - Посадите его и налейте еще вина, - распорядился, поднимаясь, Саурон. - Итак, Берен, вернемся к предмету разговора: куда вы шли и зачем? Миг паники: куда мы шли? Зачем? Берен забыл. В самом деле, без дураков - забыл! Он рылся в памяти как голодный волк в куче листьев, где живут мыши-полевки. И нашел... О, счастье - нашел! - Мы шли в Ангбанд... За Сильмариллом. Я правду говорю! - крикнул он, увидев, что Саурон собирается отдать какое-то распоряжение. - Я не верю тебе. - Проверь. Сделай как хотел тогда, загляни мне в мысли - я откроюсь! - Берен, не надо... - прошептал Финрод. - Ты погубишь Нарготронд. - Он, конечно, твой король и его приказ закон, - улыбнулся Тху. - Но вот о чем подумай, Берен: еще неизвестно, помогут ли мне добытые у тебя сведения погубить Нарготронд - а что я отправлю всех, кроме вас двоих, на площадку молодняка - это точно. И вы будете смотреть. Волчата все так же голодны. Выбирай. - Ном, - голос изменил. - Прости... - Нет, - ответил Финрод. - Ты готов? - спросил Саурон. - Давай. ...Если можно сравнивать - то, наверное, так женщины чувствуют насильника. Саурон вперся в сознание, что называется, в сапогах со шпорами. Он шел напролом, безошибочно отбрасывая ненужное и выщелкивая главное, как зернышко из ореха. Побоище в заимке... Погоня и месть... Назад... Нарготронд... Келегорм и Куруфин... Назад... Дориат. Тингол. Тинувиэль... Смех... Смех?!! Саурон хохотал как человек - закрыв глаза, запрокинув голову. Он не видел, как Берен метнулся в его сторону, не заметил, как охранник ударил горца лицом о стол, заломив руку, и прижал к столешнице. Другой охранник, ухватив Финрода за волосы, приставил к его горлу нож. - Значит, ты поимел Лютиэн Тинувиэль? - Саурон снова захохотал. - Много бы я дал, чтобы посмотреть на лицо Тингола в тот миг, когда он узнал, что его дочь спала со смертным! - Я много о тебе слышал, Гортхауэр, - холодно произнес Финрод. - Что ты убийца, палач, клятвопреступник и оборотень. А ты еще и любитель подглядывать в щелочку. - Я сказал "лицо Тингола", а не что-то другое. - Саурон вытер рукавом проступившие слезы. - О, Пламя вечное, такого нарочно не придумаешь... - Я хочу тебе сказать, - прохрипел Берен, - Что я его лица в тот миг не видел и показать не смогу, чем бы ты ни угрожал эльфам. Остальное - да, тут я в твоей воле. Ты что, ни разу не делал этого с женщиной? Или, творя себе hroa, кое о чем подзабыл? Саурон сделал знак - их с Финродом отпустили. - Тинувиэль и Сильмарилл, - задумчиво сказал майя, переводя взгляд с одного на другого. - Это слишком невероятно для лжи. Так глупо и нелепо не лжет никто, значит, это - правда. Тингол заносчив, глуп и... неважно. Итак, Серебряный Плащ действительно послал тебя на верную смерть? Действительно потребовал принести Сильмарилл? Берен молча кивнул. - А что если мы загоним Тингола в его собственную ловушку? Вот так это и происходит, понял Берен. Ты не успеваешь вовремя убрать глаза - и на миг в них проглядывает согласие, словно любопытная тетка высовывает нос из окошка. И противник успевает это заметить, и ты уже попался... Предателем ты становишься не тогда, когда вслух принимаешь предложение врага - сначала становишься предателем в сердце своем... - Тинувиэль... - задумчиво сказал Саурон. - Тинувиэль и Сильмарилл. Я могу дать тебе и то, и другое... - Берен, - вмешался Финрод, и лицо его было таким, словно на ресницах вот-вот выступит иней. - Мелькор - отец лжи, а ты говоришь с лучшим его учеником. - Ты говоришь, что мы лжем? - Саурон развернулся к эльфу. - А знаешь, почему ты проиграл наш поединок? Потому что сомневался в своей правоте. Кого имеет право обвинять во лжи тот, кто не верит сам себе? Финдарато Инголдо, ты запутался в собственных сетях. Ну же, будь честен сам перед собой: почему ты занимаешься соединением Берена и Лютиэн, с каких пор ты заделался свахой? Да потому что тебя мучит совесть, ибо ты развалил союз Айканаро и Андрет. Я читал, Финдарато, любопытный трактат, захваченный в Каргонде. Запись твоей беседы с одной старухой... Очень, очень возвышенно - особенно учитывая, что ты не позволил брату жениться на ней... Посмотри, Берен, он прячет глаза! - Я не прячу глаз, - Финрод впервые проявил какие-то чувства, похожие на гнев. - Просто мне противна, Саурон, на твою проповедь с ножом у горла. Зачем лицемерить? Ты достаточно унизил нас обоих. Ты можешь добиться от Берена того, чего хочешь, выжать из него все, а потом - убить. Что ж, действуй. Не ищи себе оправданий - ведь ты и так прав в своих глазах, а в наших глазах не будешь прав никогда. - Говори за себя. Только за себя, Финдарато. Ты торгуешь не своей жизнью, и твое благородство стоит дешево. Даже если я прикончу всех вас - вы пройдете через Чертоги Мандоса и возродитесь в благословенном Амане. А Берен не знает, возродится он или нет, здесь или где-то в кругах иных миров. А если он уйдет в черное ничто, его феа исчезнет без следа? Ты требуешь от него гораздо большей жертвы, чем от себя. - Берен, запомни: если Саурон обещает тебе ничто после смерти, за службу ему ты получишь именно ничто. - Фью! - Гортхауэр присвистнул. - Меня, лучшего из учеников Отца Лжи, обвиняют в том, что я сдержу свое слово! - Ибо это слово очень легко сдержать, Саурон. Ничто - такое добро, которого хватает на всех, - заметил Берен. - Я хочу обратить твое внимание на то, что разговоры о ничто с одной стороны и об Исцелении с другой не подкреплены ничем. Это исключительно размышления Финрода, изложенные им в "Атрабет". С того света еще никто не возвращался, Берен. Никто не знает, что случается с вами после смерти. Он говорит - вы уходите за пределы Эа, чтобы принять участие в Третьей Теме. Я говорю: это дар моего Учителя, и вы не привязаны к Третьей теме, а вольны творить каждый свою. Он говорит: отдай жизнь за эльфов. Я говорю: бери от жизни все, что можешь. Он обещает спасение после смерти? Я обещаю Сильмарилл при жизни. Через год, ровно через год ты получишь его и отдашь Тинголу, а Финрод и эти десять уйдут на свободу. Все, что мне от тебя нужно - год службы. Не вся жизнь, только год. Я не требую от тебя вассальной верности - только подчинения. Сделка, Берен. Год службы - в обмен на Сильмарилл и свободу эльфов. - И ты не будешь пытаться найти Нарготронд? - Плевал я на Нарготронд. Все эти Нарготронды, Гондолины, Дориаты уже обречены. Не мной, не Мелькором - самим ходом истории. Полувеком позже, полувеком раньше - какая разница? Если они будут сидеть в своих горах и не высовываться - они нам не нужны и не опасны. А если они высунутся - мы их накроем в два счета. Мне не нужны сведения о Нарготронде, и я даю тебе слово, что не буду добывать эти сведения. Надо ли добавлять, что в случае твоего отказа именно их добычей я и займусь? По правилу "с паршивой овцы - хоть шерсти клок"? Итак, дай мне слово верно служить в течение года и одного дня - и я клянусь, что, окончив службу, ты получишь Сильмарилл, а эльфы - свободу. - Что клятва тому, кто уже нарушил другую, - безжизненным голосом сказал Берен. - Давай поступим иначе, Гортхаур. Давай заключим писаный договор, как делают гномы. Саурон щелкнул пальцами. - Бумагу и перо! Человек с повязкой на левом глазу принес письменные принадлежности. - Пиши, - Саурон прошелся вдоль стола. - "Я, Ортхэннер Гортхауэр, Айан'Таэро Айанто Мелькора именем его и во благо Короны Севера заключаю с Береном, сыном Барахира из рода Беора этот договор. Со своей стороны обязуюсь: - Не причинять никакого вреда одиннадцати эльфам, которые на год и один день остаются в Тол-и-Нгаурхот пленниками в залог исполнения Береном сыном Барахира его части договора. Обязуюсь содержать их так же, как своих воинов и служащих, не притесняя ни в чем, ограничивая лишь их свободу. Перечисли пленников по именам, Берен, чтобы не было путаницы: уговор есть уговор. - Финдарато, - послушно проговорил Берен. - Айменел, Эдрахил, Кальмегил, Менельдур, Лауральдо, Вилварин, Эллуин, Аэглос, Нэндил, Лоссар... - По истечении года и одного дня, считая со дня заключения договора, обязуюсь отпустить всех заложников на свободу, - продолжал Саурон, когда список имен был составлен, а Берен проверил написание. - Если Берен, сын Барахира, выполнит условия договора со своей стороны. Обязуюсь также предоставить Берену, сыну Барахира, один из трех Камней, именуемых Сильмариллами, в его полную и безраздельную собственность, с каковой он может поступать по своему усмотрению, по истечении года и одного дня считая со дня заключения сего договора. С его же стороны требуется: - Год и один день служить в Дортонионе в дхол-лэртэ (50) Армии "Хэлгор". - Я не буду убивать своих людей, - глухо возразил Берен. - Лучше уж... - Я не настаиваю. Напиши: должность и обязанности Берен сын Барахира волен выбирать по своему усмотрению. Хоть писарем, Берен, хоть кухарем - если гордость позволит, мне все равно. Главное, чтобы ты находился при голове армии. В случае попытки бегства, самоубийства или бунта со стороны Берена, сына Барахира я, Ортхэннер Гортхауэр, оставляю за собой право поступить с ним и с заложниками по своему усмотрению. - Дураком меня считаешь, Саурон? Что тебе помешает перебить их на второй же день, обвинив меня в попытке к бегству? - ...Но лишь после того, как вина Берена, сына Барахира, будет установлена при помощи осанвэ. Отказ от осанвэ рассматривается как признание вины. - А если меня втихаря удавит Болдог, а тебе скажет, что я покончил с собой? Саурон поднял палец. - В случае возможного самоубийства допросу с осанвэ будут подвергнуты все окружавшие Берена в последние три дня. Отказ от осанвэ приравнивается к признанию в убийстве. Свобода передвижения Берена, сына Барахира, в пределах Дортониона не ограничивается никак, но надзиратель, назначенный мной, Ортхэннером Гортхауэром, должен следовать за ним повсюду. Попытка избавиться от надзирателя дольше, чем на полчаса кряду, приравнивается к попытке к бегству, вина или невиновность будут установлены мной при помощи осанвэ. Попытка уклониться от осанвэ рассматривается как признание вины. Берен, сын Барахира, обязан следовать всюду за дхол-лэртэ Армии "Хэлгор". Отказ приравнивается к попытке бунта. Берен сын Барахира обязан хранить в тайне существование этого договора. О нем должны знать только он и назначенный мной надзиратель. Нарушение этого пункта договора приравнивается к попытке бунта. Нарушение мною, Ортхэннером Гортхауэром, хотя бы одного из пунктов договора снимает с Берена, сына Барахира, все его обязательства по этому договору. Обратное также верно - нарушение Береном, сыном Барахира, его обязательств, снимает с меня все обязательства по данному договору. Ниже: Я, Берен, сын Барахира из рода Беорова, будучи в здравом уме и твердой памяти, признаю за собой все обязательства по этому договору. В знак согласия со всеми пунктами договора - вот моя рука. Саурон взял у одноглазого перо и красивыми, размашистыми знаками Феанора - надстрочные и подстрочные хвостики были непомерной длины - вывел свою подпись. Потом снял с пояса кинжал - дивной работы, острейшее лезвие отсвечивало синевой, две змейки переплетались на рукояти - легонько черкнул по ладони - выступила кровь. Вложив кинжал в ножны, провел большим пальцем по кровавой дорожке, оттиснул отпечаток на бумаге рядом с подписью, пододвинул документ Берену. Писарь протянул перо. Финрод встретился с Береном глазами - и отвернулся. Перо клюнуло чернильницу и вывело подпись: Beren ion Barahir. - Ты левша? - удивился Черный Майя. - Левша... - подтвердил Берен. - Кривая душа... Саурон протянул кинжал, лезвие обожгло. Кровь отпечаталась на бумаге прихотливым узором большого пальца. Канцлер свернул бумажку и засунул в кожаный футляр. Берен налил себе полный кубок вина. - Поешь, - предложил Саурон. - Нет... Ортхэннэр Гортхауэр... Есть я не хочу. Я теперь хочу надраться. По-настоящему.
|
Гортхауэр встретил их на дороге, там, где начинались Ангродовы Гати, проложенные через Топи Сереха. Илльо почувствовал теплую благодарность: до предела занятый Гортхауэр мог послать к ним навстречу кого угодно - Альфанга или Махтаура... А пришел сам...
Корни дуба крепки,Значит, ему и в самом деле пора на север... Илльо не услышал ничего нового из его уст. Да, беоринги покоряются с трудом; да, смерть или уход их вождя Берена ничего не изменили - точнее, перелом наступил до того как Берен исчез. Да, в их надежности, скорее всего, придется сомневаться до самого конца... Ошибка Велля и многих других в том, что они не любят эту страну. Они собирают здесь войска и подати, а сами думают - скорей бы отвоевать и домой. С Илльо было иначе. Он сумел полюбить и хотя бы отчасти сумел понять. Еще тогда, когда они брали укрепления Барахира в долине Ладроса, при замке Кэллаган - он успел влюбиться в эту страну. Горцы умеют любить самозабвенно и яростно, так же, как рыцари Аст-Ахэ... Но они - варвары, и не умеют нарядить свою любовь в высокие слова. Она предстает им во всей своей нагой простоте, и действуют они просто: это наша земля, мы ее любим; а раз любим - режь северян. Можно даже сказать, что они ревнуют свою землю к чужим... Илльо нравилась баллада об огненном эле. Он тоже не уступил бы врагам секретов своего мастерства. Конечно, дело портили такие отбросы, как Фрекарт и Болдог. Первое время они были нужны, но сейчас... Сейчас пора отказываться от насилия как от главного инструмента. Учитывая то, что на один случай оправданного насилия приходится десять случаев неоправданного. Фрекарт думает только о том, как набить сундук и брюхо, Болдог... Ладно, Болдог и его волки на какое-то время понадобятся... Гортхауэр по дороге сюда намекал на то, что легче будет внушить дортонионцам новую любовь, если отнять у них старую, и как будто у него есть способ это сделать... Но Илльо по дороге сюда ничего не знал о секрете Гортхауэра и рассчитывал только на себя. На свой ум, на свою способность внушать любовь и уважение, на... да что там - и на свою кровь тоже. Он эльф обликом, на Севере это ему поначалу мешало. Пока он не попал в Аст-Ахэ, приходилось бороться за право на жизнь. Но здесь, в южных землях, где народ воспитан в духе почтения к эльфам... Здесь это должно ему крепко помочь. "Я люблю тебя, Дортонион", - прошептал он, глядя на восточный берег. - "И ты тоже полюбишь меня"...
- Вот так это делается, почтенный Болдог. И неплохо будет, если ты этому научишься. Потому что мертвый враг - это всего лишь мертвый враг, а живой и правильно использованный - подобен дыханию чумы в лагере противника. Дортонион будет усмирен тем же оружием, каким он оказывал нам сопротивление: личной и вассальной преданностью жителей. Вооруженные силы по сравнению с этим - ничто, ибо оружие держат в руках люди, а людьми движут их страсти. Нужно только найти самую крепкую из этих нитей - и потянуть за нее. Ты переломал бы Беорингу все кости - но не добился бы ни слова. Я, не повредив ни дюйма кожи и плоти, получил ценные сведения о Нарготронде и Дориате, об отношениях между эльфийскими королевствами, и заложил основу одной из грядущих побед.
|
Берен пил уже три дня. Вина с едой доставляли вдоволь - не для того, чтобы нализаться в стельку, как ему хотелось бы, но вполне достаточно для легкого звона в голове. И уже не так мучительно было сознание собственной низости.
- Я познакомлю тебя кое-с кем, - сказал Гортхауэр. - Предупреждаю, это будет испытанием... для вас обоих.
Корни аира,Все сочли это порывом высокого благородства. Илльо рассуждал немного иначе: семья тяготила бы его. Связь без семьи - этому противилась его природа. Поначалу он изо всех сил хотел быть человеком. Да и как он мог бы быть эльфом - рожденный от человека, воспитанный в Твердыне... Но в мыслях, движениях, в разных мелочах, заметных порой только ему - прорывалось... что-то. И он научился это использовать. Он любил тайну, прохладный папоротник. Таинственность, одновременно влекла людей и удерживала их на некотором расстоянии. А внешность, бесспорно эльфийская, добавляла ему таинственности. В трапезной уже присутствовали все остальные. Эрвег, Солль, Этиль, Даэйрет... Человек, с которым собирались познакомить Илльо, вошел почти одновременно, через другую дверь. Тхуринэйтель сопровождала его. Выглядел он как... как обычный беоринг. Высокий, немного сутулится, но смотрит открыто, не пряча глаз. Серые глаза, темные волосы, прорезанные седыми прядями. Ранние морщины - в углах глаз и между бровей. - Suilad, - полуэльф решил сделать первый шаг. - Меня зовут Илльо. - А меня - вот так зовут, - человек показал, как подманивают пальцем, потом с грохотом отодвинул стул и сел. Илльо последовал его примеру, не желая, чтобы первая же дерзость сломала трапезу и беседу. - Это Берен, сын Барахира, - легко, почти небрежно сообщил Ортхэннер. Даэйрет уронила вилку. Самая младшая, она хуже всех держала себя в руках. - Наемный убийца нолдор... - вырвалось у нее. - Ошибаешься, малышка, - Берен, как ни в чем не бывало, обмакнул кусок хлеба в подливу. - Наняли меня Гортхаур, а для нолдор я убивал по зову сердца. Илльо взглядом в упор вызвал Берена на встречный взгляд. - Я рад тебя видеть, - сказал он. - Здесь все были рады. Болдог чуть не прослезился. - Давно мечтал скрестить с тобой меч, - поддел Илльо, и горец вскинул голову. Есть! Попал. - У тебя будет случай, - широко улыбнулся Гортхауэр. - Пойти танцевать с мечами можно хоть сегодня, через час-другой после трапезы. - А зачем ждать? - вдруг сказал Илльо. - Я, например, не хочу есть. - Я тоже, - Берен поднялся одновременно с ним. - Пойдем. Илльо взглядом спросил разрешения у Гортхауэра и тот кивнул: можно. Эрвег не смог устоять перед соблазном посмотреть, и, само собой, увязалась Даэйрэт. К ним присоединилась и Тхуринэйтель. Дорога в зал для занятий была Илльо знакома - он застал этот зал еще таким, каким его покинули эльфы, и проследил за тем, чтобы там ничего не изменилось. Чтобы орки не тронули деревянных болванов на цепях, не разворовали затупленные учебные мечи и не загадили пол. Им здесь вообще не давали воли - Гортхауэр, штурмуя этот замок, хотел его взять целым и невредимым, со всеми запасами и сокровищами. Илльо никому не уступил первенства. Он выбрал длинный и тонкий эльфийский меч, и, еще не глядя на Берена, знал, что тот выбрал такой же. Этот зал не обогревался ничем, кроме тепла разгоряченных поединками тел, и сейчас в пустом и полутемном помещении было холодно; с дыханием из губ вырывался пар, но Илльо сбросил куртку и рубашку, чтобы они не пропахли потом, и то же самое сделал Берен. На его груди и животе было несколько синяков - кто-то недавно бил его под вздох. Похоже, двигаться ему это не мешало. Гортхауэру действительно пришлось обойтись с ним жестко - но в целом ему посчастливилось: Илльо встречал людей, с которыми Гортхауэру пришлось обойтись еще жестче. Хорошо, если через месяц лечения они вставали на ноги. Что поделать, война есть война. - Шлемы, наручи? - спросил Илльо. Берен пожал плечами. - Что мы, щенки? Илльо обрадовался. Он не любил на учебном круге пользоваться защитными приспособлениями. Лучше все время сражаться так, словно доспехов, даже самых легких, на тебе нет. А Берен едва ли настолько неумел, чтобы убить его случайно и настолько глуп, чтобы убить его нарочно. С первых же звонких ударов он понял: перед ним мечник далеко не средней руки. Берен двигался быстро, наносил удары сильные и хлесткие, Илльо отбивал их не без труда. Отбивал и радовался тому, какой хороший противник ему достался. Он умел радоваться таким вещам. По его знаку Эрвег отпустил с крюка первого болвана. Без предупреждения, без слова - но Берен вовремя заметил несущуюся к нему тень и увернулся. Отразил два выпада Илльо - болван понесся обратно на закрепленной в потолочной балке цепи. Берен шатнулся, пропуская его перед собой, и, восстанавливая равновесие, ударил по нему мечом. Потом отскочил и держался так, чтобы болван раскачивался на пути Илльо, мешая тому сражаться. Эрвег и Даэйрэт отпустили еще двух болванов - те были закреплены в других местах и раскачивались по другим линиям. Совместное движение всех трех стало настолько непредсказуемым, что Илльо первым пропустил одного и получил вскользь по левому плечу. Упав в опилки, он тут же откатился подальше: Берен не собирался великодушничать, позволяя ему встать; а впрочем, по неписаным правилам учений в Аст-Ахэ так и должно было поступить: ведь в настоящем бою тоже не будет игр в благородство. Откатившись, Илльо вскочил и снова кинулся в атаку. Тени метались в такт рывкам факельного пламени. Клинки разбрасывали искры. У обоих противников было уже по два поражения. Берен нападал очертя голову. Неужели он и в настоящем бою держится правила "лучше два трупа, чем ни одного"? Едва ли. Так он не протянул бы в одиночку четыре года. Манера боя у него была похожа на эльфийскую - что неудивительно - однако он больше, чем эльфы, полагался на рубящие удары. Эльфы только в общей свалке рубили сплеча, в поединке они предпочитали глубокие колющие выпады, нацеленные в сочленение доспехов. Если такой удар поражал насмерть - то смерть была мгновенной, если он ранил, рана выходила чистой и легкой. А в рубке острый меч размашистым ударом кромсает все: доспехи, плоть, кости... И хорошо, если быстро истекаешь кровью - а ведь можно умирать часами... Но колющий удар - это роскошь, которую может себе позволить только мастер. Берен был мастером, но не был любителем роскоши. Ему было все равно, как достать противника, главное - достать. Действенность подобных ударов он когда-то познал на себе: от плеча через всю грудь тянулся шрам. Однако же уставать он начал первым. То ли беседы с Гортхауэром не прошли так просто, как он поначалу показывал, то ли он скверно выспался, потому что начал сбиваться с дыхания. Чтобы не унижать его поражением, Илльо прекратил поединок. Закончить вовремя, так, чтобы никому не было обидно - тоже искусство. Когда Берен ставил меч в прорезь стойки, Илльо увидел на его спине старые рубцы и свежие синяки: широкие и длинные, как от дубины. Илльо понял горячность, с которой противник кидался вперед: тот знал, что быстро ослабеет от боли. - Это было прекрасно, Беоринг, - Эрвег несколько раз хлопнул в ладоши. - И я хочу. - Как-нибудь в другой раз, - проворчал Берен, надевая рубашку. - Благодарю тебя, Илльо. - И я тебя, - рыцарь Аст-Ахэ улыбнулся. Вчетвером они поймали и снова закрепили под стенами всех болванов. - Ну что, мы вернемся к ужину или подождем, пока все совсем остынет? - недовольным голоском спросила Даэйрэт. За ужином Беоринг был чуть-чуть дружелюбней. Илльо не знал, как его взяли, но легко было догадаться: захват и допрос оказались унизительными, и воин почувствовал себя никчемным. Чтобы воспрянуть духом хоть немного, ему требовалось ощутить ладонью тяжесть пусть и учебного, но клинка - и в поединке с настоящим противником выбить из себя накопившуюся глухую ярость. Но теперь испортить обед решил Эрвег. - Ты знаешь, кто мы? - спросил он, когда все ели мясо. - Ты когда-нибудь убивал таких, как мы? Берен прожевал и кивнул: - Я убил четверых ваших. - Ты, наверное, не помнишь среди них золотоволосого юношу, почти мальчика... - Я помню каждого, кого убил, - тихо сказал Берен. - Орки не в счет. Этот золотоволосый погиб от удара в лицо, так? Эрвег сжал в кулаке свой кусок хлеба. - Да. - Рубился он как большой, - Берен налил себе пива. - И убил его не я, а Хаталдир. Тоже совсем зеленый. Когда вы загнали нас в леса, ему и семнадцати не сравнялось. - Артаир был моим побратимом. - Я схоронил двоих побратимов. Если не говорить о братьях и об отце. Илльо поймал взгляд Ортхэннера, сидящего во главе стола. Тот слегка пожал плечами: "Я же говорил..." Когда Берен и Тхуринэйтель удалились, Гортхауэр наконец-то объяснился. - Я знаю, вы все удивляетесь, как он оказался здесь, этот человек. Я и сам удивился, когда орки привели его две недели назад. Его схватили не так далеко отсюда, он шел на север. Орки... ну, вы знаете, что такое орки. Однако им не удалось заставить его говорить. Это сделал я. Вы знаете, что эдайн воображают меня чудовищем - смердящим ходячим мертвецом. Когда Тхуринэйтель лечила его, а я приходил - он еще не знал, кто я такой. Молчать он просто устал, и поведал мне свое горе, рассчитывая, что когда Тху - то есть, я, - узнает, кто он, и зачем идет на север - то казнит его немедля. Гортхауэр обвел всех взглядом. - Мы знаем, что осенью он пропал из Дортониона. Оказывается, ему удалось пересечь Горы Страха и Дунгортэбскую пустошь. Его приключения по ту сторону гор еще удивительней, чем то, что он творил по эту. Случай занес его в потаенное королевство Дориат... - Не может быть! - вырвалось у Даэйрэт. - Помолчи, - шикнул Солль. - И там, в Дориате он встретил дочь короля Тингола, Лютиэн Тинувиэль, которую эльфы считают прекраснейшей в Средиземье... - Гортхауэр снова обвел всех взглядом. - И Берен полюбил ее. Это кажется невероятным, но она тоже полюбила его. Лето они провели там, но прежний воздыхатель Лютиэн выследил их и выдал ее отцу. Берену пришлось сделать то, что он и так собирался сделать - попросить у Тингола ее руки. Легкая насмешка просквозила в словах Гортхауэра. Усмехнулись и слушатели: спесь Тингола была известна широко. - Государь Тингол, - Гортхауэр сейчас был ядовитей скорпиона. - Послал Берена за свадебным выкупом. "Принеси мне Сильмарилл из короны Моргота", - так он сказал, - "и тогда моя дочь станет твоей женой". - Тингол... - скривил губы Эрвег. Элу Тингол, один их трех проклятых. Не самый виновный - тот уже мертв - но все же... - Он послал его на верную смерть? - не веря своим ушам, спросила Этиль. - Он же эльф! - напомнил Солль. - Для них брак с человеком ничем не лучше скотоложества. - Солль, - Эрвег явно пнул его ногой под столом. Солль посмотрел на Илльо, понял, какую глупость сморозил и извинился, покраснев. - Итак, - Илльо решил поскорее заболтать эту глупость. - Берен покинул Дориат и в одиночку отправился обратно на север? - Да, - кивнул Гортхауэр. - Но не через перевалы, а через Теснину Сириона. - Что за любовь, - вздохнула Этиль. - Что за глупость, - фыркнул Эрвег. - Он знал, что горы хорошо охраняются, а здесь стражи меньше, - вступился за Берена Гортхауэр. - А что я вижу всю долину - не знал... И орки схватили его. - И что с ним будет дальше? - спросил Солль. Никого не удивил рассказ Гортхауэра. Нет, известие о любви человека и эльфийской принцессы было, конечно, потрясающим, а что до всего остального - юные рыцари Аст-Ахэ знали не одну историю о пленниках, потрясенных великодушием Гортхауэра и мудростью Учителя... - Я хочу дать ему Сильмарилл, - просто сказал Гортхауэр. - Я условился с ним, что он будет мне служить в течение года и одного дня, а по истечении этого срока получит Камень. - А Учитель знает? - спросил Илльо. Гортхауэр развел руками: - Мне пришлось пообещать за него. Но я почти уверен, что он согласится. Илльо кивнул. Такое решение было не просто благородным, но и в высшей степени разумным. Последствия передачи Камня Тинголу и брака обращенного дортонионского князя Берена с дочерью короля синдар он представил себе мгновенно. И пятидесяти лет не пройдет, как Камень вернется... - А он обратился? - спросила Этиль. - Да ты что, кто же обращается в такой короткий срок? - вскинул брови Эрвег. - Он всего лишь обязался служить. Обращение - дело времени. И ваше тоже, Этиль. Он поедет в Дортонион вместе с вами. Не торопите его, не принуждайте участвовать в вечерних Беседах... Просто ведите себя так, как подобает Рыцарям Аст-Ахэ... Гортхауэр встал и подарил всем еще один взгляд. - Я надеюсь на вас, - сказал он. - Наши сердца в ладонях Учителя, - ответили они, вытянув сложенные вместе ладони вперед. Все вышли. Илльо получил мысленный приказ - останься - и задержался. Гортхауэр неспешно ходил по комнате, сложив за спиной руки - ожидал, что Илльо заговорит первым. - Ты не все сказал, - поделился своей мыслью Илльо. - Верно, - Гортхауэр повернулся, и на лице его была улыбка. Он достал из рукава свернутый трубкой пергамент и протянул его Илльо. Тот пробежал глазами первые строчки - он знал синдарин: "Я, Ортхэннер Гортхауэр, Айан'таэро Айанто Мелькора именем его и во благо Короны Севера заключаю с Береном, сыном Барахира из рода Беора этот договор..." - потом начал читать дальше... - Невероятно, - прошептал он. - Финрод и в самом деле здесь, у тебя? Гортхауэр кивнул. - Ключ к Нарготронду, - прошептал Илльо. - Да, - согласился Гортхауэр. - И ко многим другим эльфийским секретам. - Учитель знает? - Узнает... скоро... Не думай об этом, Илльо, это наши с ним дела. Думай о Беоринге, это одна из твоих задач. Я показал тебе договор, чтобы ты до конца понимал, что Беорингом движет. Любовь и отчаяние - да, несомненно; но еще - верность. Все остальные могут заблуждаться на его счет, но не ты. - Кто еще знает? - Тхуринэйтель. Она - надзиратель от Учителя. Но она будет молчать, и ты не подавай виду, что знаешь больше остальных. - Ему придется нелегко... - Илльо вернул Гортхауэру свиток. - Несомненно. Но и тебе тоже. Илльо, ты видел когда-нибудь, как холостят быков? Илльо покачал головой. - Поучительное зрелище. Быка запрягают в ярмо, к которому привязывают тяжелый груз... Все равно какой - бревно, камень... Стреноживают и отрезают ядра. А потом одним ударом топора разрубают путы на ногах - и бык прет... Не разбирая дороги, ничего не видя перед собой, выставив рога - морда в пене, глаза налиты кровью и кровь стекает по ногам... Прет до тех пор, пока не выбьется из сил. И вот тогда любой ребенок способен взять его за кольцо в носу и вести куда угодно: он уже не бык, он вол, тихий и покорный... Гортхауэр подошел к сидящему Илльо и легко коснулся его плеча свитком договора. - Главное - не пропустить тот момент, когда бык попрет, Илльо.
|
Новости |
Кабинет |
Каминный зал |
Эсгарот |
Палантир |
Онтомолвище |
Архивы |
Пончик |
Подшивка |
Форум |
Гостевая книга |
Карта сайта |
Кто есть кто |
Поиск |
Одинокая Башня |
Кольцо |
In Memoriam
|
|
Свежие отзывы |
Хранители Каминного Зала |