"У тебя шея кривая" - сказали верблюду.

"А что у меня не кривое?" - ответил верблюд.

Харадская пословица.

...Не ты идешь по Пути, но Путь проходит через тебя. К поездам сентенция эта неприменима: поезд и путь неразделимы в Вечности. Поезд растворен в дороге, и ты вкушаешь ее сладкий хлеб, жизнь твоя невыносимо, невозможно легка, как тыква-горлянка, как тополиный пух, когда плещется в стаканах кипяток, и заглядывают в окна купе лица пробегающих мимо фонарей, и даже в глазах попутчиков Память сменяется чистой и сияющей бездумностью, и Боль отступает на те несколько часов, когда все пропитано ритмом и дрожью колес. И остаются на заваленных скошенной травой полустанках крылатые силуэты, и никаким черным ветрам не догнать тебя этой ночью, и сколько не будет захлебываться голос лютни и звать Его - Он не появится, ибо поезда - не Его стихия. Спите спокойно, светлые, скорбите спокойно, черные, этой ночью - спокойствие станет вам общим домом, вас баюкают такие большие темные крылья, что поезд совсем -совсем невидим, а может быть и нет его, поезда, а есть только огромная Тьма и мерцание далеких огней на горизонте...

"Йелэлэннэ!" Нет-нет, ничего ужасного не произошло. Просто Великий Западный Экспресс (? 2, само собой) в который раз встал, я решила сделать то же самое - узнаю, что за полустанок он уважил на этот раз, долго ли еще до таможни, да и не спалось в любом случае - и третий раз за вечер повстречалась лбом с третьей полкой. Да, отвыкла я поездом ездить: каждая уважающая себя гондорская и большая часть мордорских экспедиций имели свои машины, а в прошлом году нам больше повезло с самолетами:

Пока я, путаясь в собственных ногах, добралась до расписания, поезд уже ехал дальше. Так и есть, стоянка 2 минуты, - следовательно, даже на улицу не выпускали. А таможня: таможня будет еще нескоро. Поезд наш именовался "экспрессом" (пусть даже и ? 2) не иначе как в насмешку. От настоящей "Серой стрелы" его отличало не только отсутствие отделки красным деревом и вазочек со свежими цветами на столиках, но и скорость передвижения. Двигаясь по тому же маршруту, от Эсгарота до Серебристой Гавани, этот поезд не пропускал ни одной хоть немного приличной станции. А посему мы, погрузившись в него в Лихолесье ранним вечером, должны были прибыть в Форност никак не ранее десяти утра. Зато, соответственно, и стоило такое удовольствие как раз по карману нашей компании "бедных археологов".

Залезать обратно совсем не хотелось, а в соседнем "купе" как раз происходил тихий, но довольно оживленный разговор. Аккомпанементом ему служил громкий храп с боковой нижней полки, который вообще-то и был причиной относительной тишины: все боялись разбудить живописного вида бабусю, зная, что жизнь им после этого медом не покажется. Старушенция погрузилась в поезд одновременно с нами, в Лихолесье и, не утруждая себя поиском места, обозначенного в билете, согнала с ближайшей нижней полки двух девиц лет десяти. На удивленный вопрос их матери, кто она, собственно, такая, бабуся ответила, что она - учительница Всеобщего языка в младших классах, а спать она будет именно здесь, - и сопроводила свой ответ порцией выражений, к литературной части Всеобщего языка вообще-то не принадлежащих. Это был, конечно, не Малый матерный загиб Моргота Бауглира и даже не Речи Феанора, и все же:Желающих возразить не нашлось, и бабуся некоторое время гордо восседала на завоеванной территории, а затем, соорудив внушительных размеров самокрутку, отправилась с ней в тамбур. К ее возвращению окрестные пассажиры нашли и привели проводника, но, похоже, его запас нелитературных выражений оказался беднее. Так что ему пришлось смущенно объяснить, что девочкам - или тому, кто согласится с ними поменяться - придется, видимо, переночевать на том месте, которое записано в билете этой дамы - да-да, на том конце вагона, аккурат около туалета: Все, что может сделать он - это выдать в виде компенсации за моральный ущерб второе одеяло. По погоде не требовалось и одного.

Довольно скоро "эта дама" уснула и, несмотря на характерный храп, все ее соседи вздохнули с облегчением. Теперь они вели беседу на самую подходящую для позднего вечера тему - страшные истории, благо, помимо дамы с девочками, на окрестных местах было еще не менее двух семейств с детьми, ехавших отдыхать куда-то в район Серебристой Гавани. Я присела на угол нижней полки и прислушалась.

- Мы там уже были прошлым летом, там такое по ночам делается: - увлеченно говорила одна из девочек. - Летающая Голова по ночам приходит. Прилетает, то есть.

- И что? - поинтересовался парень лет двенадцати.

- Ну, я сама не видела, но все говорят: смотрит она как-то особенно.

- И все?!

- Зато на кого она посмотрит, у того потом весь день голова болит и зубы тоже.

- С чего это вдруг?

- Потому что у нее, у головы, у самой все болит. А что у головы болеть может? Зубы. Ну и сама голова.

- Как "что"? Уши, например. Глаза. Если очень постараться, и язык заболеть может.

(Судя по уверенному тону, парню когда-то удалось "постараться". Хотя болтливостью он вроде бы не отличается:)

- Ну, не знаю: Про язык никто не говорил:

- А чтобы ее прогнать, - вступила в разговор ее сестра, - нужно всех Валар, не запнувшись, перечислить. Тогда Голова укатится. Улетит, то есть.

- У-у, я их и на уроке литературы не вспомню:

- И никто не может. Поэтому у всех голова потом и болит, - наставительно заключила девочка.

Дети какое-то время помолчали - видно Голова с повадками вредной учительницы литературы произвела впечатление не только на меня. Взрослые в это время ехидно обсуждали детали ее (Головы) автономной жизни.

- Это еще ничего - приходит, смотрит, и всё: - произнес наконец мальчик. - А вы слыхали про Глаза-на-стенке? Это не легенда какая-нибудь, а чистая правда. Мне один парень прошлым летом рассказал, а его родители знали кого-то из того же дома: В Минас-Итиле есть один район, называется Подгорный, там дома новые строят. И вот одна семья собралась себе квартиру купить. То одну выбирают, то другую - и то им денег не хватает, то еще что-нибудь не подходит: Наконец им говорят: есть, мол, одна квартира, как раз для вас, только ее никто брать не хочет. Отец пошел ее смотреть, нормальная квартира, двухкомнатная. "Почему же ее никто брать не хочет?"- спрашивает. "А тут - говорят ему строители - Глаза-на-стенке". "Почему же это?" "А мы сами не знаем. Они сами собой появились как-то ночью: приходим утром на работу, а на стене - Глаза. Они прорабу очень не понравились, и он велел их закрасить. Маляр закрасил, а назавтра глаза опять вылезли. Прораб опять недоволен. А маляр ленивый был - и решил их мастерком выколоть. Так и сделал, только Глаза опять появились, маляр скоро до белой горячки допился, а прораба за воровство уволили". "Ну ладно, - сказал отец. - Нам глаза не помешают, мы их ковром завесим". И вот въехала семья в квартиру, мебель поставили, ковер тот самый повесили: А глаза уже на ковре появились, только их среди цветочков никто сначала не заметил. А под ковром телевизор стоял, и отец его все время смотрел. Проходит неделя - стал он какой-то мрачный. Жена его спрашивает: "Ты, наверное, устал?" А он отвечает: "Я все вспомнил," - и смотрит как-то странно. Потом стал за голову держаться, стонать по ночам: Делать нечего, вызвала жена врачей, увезли его в больницу. Заскучала она без мужа, стала каждый вечер на его любимом месте сидеть, перед телевизором. А Глаза-на-стенке на нее с ковра смотрят: Через неделю и она какая-то мрачная стала, домашние дела забросила, стала со слезами по квартире бродить:Дочь ее спрашивает: "Тебе, наверное, без папы грустно?" - а мать на нее смотрит и говорит: "Я о нем теперь и не думаю, я все вспомнила". Дочь уже хотела врачей вызвать, а мать ушла из дома и больше ее никто не видел. Остались дома сестра и брат. Сестра, чтоб не скучно было, стала к себе подружек приводить каждый вечер, телевизор включать на полную громкость:Только подружки старались поскорее уйти - не нравилось им что-то, а сестра наоборот все дольше и дольше перед этим ковром сидела. Сначала до полуночи, потом полночи, потом до утра: А через неделю просидела перед ним целые сутки, а потом открыла окно, закричала: "Я все вспомнила!" - и прыгнула вниз. Остался мальчик в квартире один. К нему, конечно, соседка приходила, кормила, и всё такое - но тоже старалась поскорее уйти. Поиграл мальчик во все свои игрушки, стало ему скучно, и начал он по квартире бродить, все вещи трогать. Дошел до ковра, встал на стул - увидел Глаза-на-стенке. Ткнул он в один глаз пальцем - и выколол его, ткнул в другой. А глаза опять появились. И второй раз то же. А на третий раз вместо глаз появились Черные Руки, схватили его и утащили, и больше его никто не видел.

Некоторое время был слышен только храп пресловутой учительницы - история возымела действие, близкое к нервно-паралитическому даже на меня. Впрочем, в моем случае эффект несколько облегчался тем, что в интернате ходила история весьма похожая - только действие, кажется, происходило в столице. А кроме нее - отдельный сказ про Черные Руки и еще несколько других, из обязательного в этом жанре набора - например, "девочка, не покупай Сильмарилли на базаре!" Печальная, что ни говори, история: решили родители, куда-то уезжая, дочь порадовать, дали ей денег - "купи себе, мол, что хочешь на базаре, только Сильмарилли не покупай!" - и ничего ей в голову лучшего не пришло, как купить именно их - нечто в мешочке, предложенное темной личностью. Немедленно по совершении сделки темная личность испарилась, а девочка сгорела дотла:

Дети как раз воспроизвели и эту, и еще пару подобных историй, я уже начала клевать носом и раздумывать, не залезть ли обратно, но тут кто-то из относительно взрослых, включившись в разговор, изложил тоже довольно хрестоматийную историю о проклятом кладе и поинтересовался у меня, как к этому относится наука археология. Ответив, что сколько отчеты ни смотрела, ни заговоренные, ни проклятые клады не попались, я посмотрела на поскучневшие физиономии собеседников и заявила, что в отчетах попадаются чудеса и похлеще. Меч-Отмщение, например.

- Который вышел из могилы короля и заколол его убийцу? - поинтересовался мальчик (а за стенкой, между прочем завозились - Данэ, что ли, не спится?).

- Ну уж не знаю, что он делал в древности, а ныне пылится он в фондах Института археологии, а деяние за ним числится одно, но весьма замечательное:

МЕЧ-ОТМЩЕНИЕ. Археологическая легенда

Во времена сугубо недавние среди прочих светил и столпов науки обретался в означенном Институте и Куруфин Морарэ, или попросту Курумо. Занимался он в основном роханскими курганами Третьей-Четвертой эпохи - благо, Дружественный союз еще был в самом расцвете - и был этот Курумо известен многими странностями (склонность к запоям, замечу, присутствовала, но странностью не считалась - мы все-таки об археологах говорим). Например, его отношение к мордорской археологии (Нет-нет, я не из ЗСМ. Просто то, что мы копаем, называлось именно так. Вот когда Эпохи через две раскопают Подгорный район и найдут Черные Руки - будет "восточногондорская археология). Так вот, мордорскую археологию он не то что не любил, а просто не уважал. "Дикие земли и никаких мало-мальски приличных находок!" То ли дело его роханские курганы - "какие там котлы! Какое оружие! А узда:" (о котлах, оружии и конской упряжи Курумо написал докторскую и мог говорить о них часами) "А у вас: Ну, об узде я не говорю - орк на орке, что ли, ездил? О котлах тем более - какие котлы: поймали да съели. Но ведь даже меч приличный найти невозможно!" И с какими бы сюрпризами не возвращались экспедиции, ничто многоуважаемого Куруфина убедить не могло. И мордорские корифеи, мрачные и суеверные, кропили злобу и говорили, что когда-нибудь Археология сама отмстит ему, как сочтет нужным.

И вот однажды случилось - заболел, кажется, кто-то внезапно, - что совершенно необходимо было раскопать необычно большой курган близ городища Барад-Дур, а все означенные корифеи уже разбрелись по своим экспедициям, в то время как Курумо только собирался выехать в сторону Рохана. Его чуть ли не сам директор Института увещевал: выручай, ты у нас, как-никак, лучший специалист по курганам: Он и согласился.

Курган оказался странный. Куруфин ведь как привык: рохорримы - люди хозяйственные (кое-кто, правда, на том же основании говорит - ленивые), пока человек десять в один курган не зароют, следующий строить не примутся. Правителей, правда, по одному в кургане хоронили, да только "Какой тут правитель?! Главный Орк, что ли?". Однако копает Курумо, копает, идут конструкции деревянные поганой сохранности и каменные гораздо лучшей, а погребения все не видать. С одной стороны, все основания клеймить, как обычно, мордорскую археологию, с другой стороны - обидно, сам же копает. Срыл насыпь - а она с двухэтажный дом была, - пошла яма, и пока на рост человеческий в землю не ушла, погребение не появилось. А как появилось - тоже никому легче не стало. Кости не лучше дерева сохранились, чуть что - рассыпаются, инвентаря при них - никакого, да ко всему еще и оказалось, что покойник этот несчастный стоя похоронен! Пока разобрались - полчерепа срыли. А при этом дожди зарядили, все студенты, могилу копающие, болеют по очереди, Курумо ходит мрачный и с бутылкой теснее обычного дружит. И тут у ног погребенного, когда все уже только и думают, как бы этот курган несуразный докопать, находят меч. И какой! Двуручный, в пол человеческого роста, сохранности прекрасной да еще с совершенно уникальным навершием - с каким-то полумесяцем, петлями в разные стороны: Находка сезона, одним словом. Пир по этому поводу был вполне достоин соответствующих мероприятий древности. А после Куруфин никак успокоиться не мог, сидел в своей палатке, на меч смотрел и радовался - единственная приличная находка мордорской археологии, и та - его заслуга. И тут - то ли сон ему уже снится, то ли не сон это, - потому что сидит он все так же в палатке и на меч так же радуется, и тут входит Некто. Кто - точнее не скажешь, потому как незнакомец чуть ли не от носа до пят в черный плащ кутается. И говорит ехидно так:

- Ну что, нашел?

- Нашел, - гордо отвечает Курумо.

- И что теперь делать будешь?

- Как это "что"? Вот докопаем, приеду в Институт, отметим еще и там, напишу отчет, потом - статью, да не одну: курган в целом - отдельно, меч - отдельно, по навершию, наверное, целая дискуссия выйдет, потом выставлю его где-нибудь:

- А опоясаться им можешь? - спрашивает тот, и плащ распахивает. А на нем - полный доспех, на поясе - тот самый меч. И навершие его странное как раз пряжкой оказывается, и все его петли и полумесяцы - при деле. Курумо смотрит, руки чешутся попробовать: надо же запомнить, чтобы потом опубликовать разгадку. Причем даже в голову ему не приходит, что меч-то тяжелый, двуручный, им бы сваи забивать, а не в качестве пояса носить:

- Ну давай помогу, - говорит воин. Надевают они совместными усилиями меч на Куруфина, воин в сторону отходит, "Хорош, нечего сказать!" произносит, и уходить собирается. Тут Курумо вроде как просыпается, потому как утро уже, дежурный в сковородку бьет, подъем объявляет, в палатке он один, и меч - на нем. Не такой новенький, как на воине был, а такой, каким нашли - проржавевший порядком да и к самому Курумо, похоже, приржавевший.

И сниматься не желает, понятное дело. Куруфин уже и снял все с себя, и попрыгал, и много других полезных вещей сделал: Не помогает. Пришлось, голову из палатки высунув, объявить, что у него радикулит разыгрался, и всех, кроме любимого аспиранта, на работу отправить. Аспирант на него мрачно посмотрел, объяснение - "сам не помню как" - принял без возражений (а попробуй возрази: перепуганный, конечно, из одежды - меч и трусы, - а все-таки научный руководитель), махнул безнадежно рукой и пошел за ножовкой. Тут Куруфину уже не себя, а меч жалко стало, причем очень. "Можно, конечно, и химическим способом, - говорит аспирант. - Только это - кислотой и не менее трех суток. Нет? Ну, нет так нет. Да вы не печальтесь, мы его подреставрируем:" А как начал он пилить, пошли дела совсем странные: пилят вроде бы меч, а кричит при этом Куруфин - да так, что на раскопе слышно! И, видно, не только из любви к древностям. У него, кстати, радикулит потом и в правду разыгрался , и вообще плохо ему было: Да еще по возвращении его за такие результаты по головке отнюдь не погладили.

:Из письма Полевого комитета: "На низком уровне, судя по результатам, находилась и полевая консервация находок. Так, меч железный, найденный, судя по фотографии целым в хорошем состоянии, представлен в виде нескольких сильно деформированных фрагментов:"

В Институте никто над Куруфином открыто не издевался - и так человеку досталось, да только очень скоро стало ему настолько неуютно, что перебрался он в Эдорас, продолжил там свои курганы уже с местными спецами копать, целую школу создал, уважением там пользовался: В его экспедиции даже особая хронология существовала - по нему. "Это мы нашли в год, когда Куруфин допился до видений, а это - в год, когда он допился до склероза:" Сам Курумо уже лет пять как с Намо пьянствует, а коллеги его традицию в этой сфере достойно продолжают.

Вот такие истории в поле случаются, а я пожалуй что спать пойду, а то потом таможня не даст:

* * *

Когда я перешла в наше "купе", сонного царства там тоже не наблюдалось: на своей нижней полке, скрестив под собой ноги, восседала Углука, а напротив нее, с мрачным видом - Данэ. Смерив меня тяжелым взглядом, она поинтересовалась:

- К каким временам относится этот курган, Тхардзим?

-Который?

-Где меч, -она была сурова и лаконична.

- Датировок-то много, да все ненадежные: кроме меча и опереться-то не на что: - без задней мысли ответила я, забираясь на свою верхнюю. - Недавно брали дерево на анализ, получился вроде бы рубеж четвертого - третьего тысячелетия до ч.э. То есть конец Второй - начало Третьей эпохи...-прошептала я уже сонно.

Данэ поднялась и зашептала что-то на ухо Углуке, из чего я, засыпая, расслышала только "Исилдур". Знаем-знаем, насчет Кургана что только не предполагают, некоторые связывают его и с деятельностью этого достойного воина, которому я сейчас очень бы не посоветовала встречаться с Данэ (судя по ее тону), будь у него такая возможность:

Поезд вновь резко встал, но на сей раз обошлось без криков и ущерба, с полок никто не сваливался и "речи Феанора" произносить спросоня не пытался. А за стенкой то ли продолжался, то ли уже возобновился разговор на прежние темы.

- :а сам он весь в чешуе, пасть длинная, зубы - в два ряда, хвост тоже длинный и в чешуе. Вот этим-то хвостом, он, говорят, и душит всех, кого встретит: - увлеченно повествовал кто-то.

- Кто - пограничный контроль? - отозвался, видимо, еще один только что проснувшийся.

- Нет, мы никого не душим. Мы только просим ПРЕДЪЯВИТЬ ДОКУМЕНТЫ.

Ага, явились, голубчики. Хорошо все-таки, что я не пошла на кафедру Недавней истории. Сколько не отвечала на экзамене что-то о международном статусе Лихолесья, которое вроде бы и эсгаротское, и арнорское, и еще чье-то, а сформулировать, почему арнорская таможня появляется только после Морийского туннеля (и чуть ли не после Раздола), не могу. О, кстати, я ведь еще на туннель изнутри посмотреть хотела! Впрочем, кто бы за меня тогда спал - Исилдур?

Таможня была, по идее, дружественная - не Рохан все-таки! - а потому не злобная, но исключительно дотошная. Меня, помимо того, что внимательно проглядели все документы (не знаю уж, насколько соответствовала моя заспанная физиономия, тому, что было на фотографии в паспорте), меланхолически заставили слезть с полки и снять сверху все свои вещи, которые таможенник едва удостоив взглядом, жестом велел ставить обратно. С Данэ, впрочем, такой номер не прошел. Она, сохраняя все тот же мрачный вид, поинтересовалась, нужно ли ей что-либо показывать. "А у вас есть что-то особенное?" - вяло осведомился таможенник и, удовольствовавшись ее решительным "Нет", отправился в следующее "купе", остальных двух девиц даже не заметив. Я вдруг обнаружила, что Данэ мне начинает нравится и с удовольствием подумала о том, что, возможно, с ее помощью получится выбить под жилье что-то посущественнее двух нежилых сараев.

Когда поезд наконец тронулся , выяснилось, что остатки сна улетучились окончательно, тем более что уже почти рассвело, и за окном периодически проплывала какая-то урбанистика, особенно неприглядная таким серым утром. Смотреть на нее не хотелось, собираться было еще рано, и я, за неимением другого занятия, созерцала третью полку и перебирала в памяти события прошедшего дня. Впрочем, единственными достойными размышления событиями были разговоры, а точнее - один длинный, съехавший в конце концов на обсуждение специализации членов темной компании.

Данэ, аспирантка кафедры сравнительно-исторического языкознания, занималась, оказывается лоссохским фольклором, и даже ухитрилась побывать в двух этнографических экспедициях. Услышав имена руководителей, я не удержалась от "Ого!". Все-таки нравы соседей-этнографов мне немного известны - например то, что женщин в эти экспедиции не берут принципиально. А мужчин - по строгому отбору.

- Как же тебе удалось к ним пробиться, Данэ?

- Я просто объяснила им, что у нас есть общие интересы, - ответила она, как обычно, с затаенной грустью, явно касавшейся предмета этих интересов.

Переспрашивать я не стала, а зря. Слишком уж хорошо было мне известно, чем кончаются обычно попытки договориться, по крайней мере, с одним из начальников.(Эх, было дело в молодости!). Он, прищурив глаза и придав лицу идиотское выражение, отчего делался похожим на лоссоха из анекдотов, простодушно произносил:

- Мы люди темные, северные: Зачем мы вам, девушка?

Что же могла ответить ему Данэ? Что она не менее темная и - в исторической ретроспективе - тоже с севера? В разговор тем временем вступил Сэлкор и энергично поддержал идею "общих интересов".

- Именно так, общие - а ведь они даже не хотят вспоминать об этом: Я, едва разобравшись в теме, просто в ужас пришел! Ни искусствоведы, ни этнографы - никто не желает провести очевидные параллели, даже если речь идет о синхронных памятниках! Понятно, почему не желают: Я уж не говорю о влиянии этих орнаментов и образов на общественное сознание, я только о стилистике:

Ах да, помним-помним, солярный орнамент Севера и поздняя мордорская фреска. Кажется, я получила редкий случай уяснить, чем эти темы связаны и почему заниматься ими нужно на Недавней истории, а не у только что помянутых искусствоведов. И уже давно уяснила, а Сэлкор все говорил (да иногда вставляла реплики Данэ), и мне подумалось, что если бы не возможность созерцать его неподражаемый профиль менее чем в двух шагах от себя, я бы давно залезла на свою верхнюю полку. А потом я на туда действительно забралась, и уже сверху наблюдала за тем, как продолжалась эта научная дискуссия (в ней принимал участие еще и мрачный астроном - как его там, Гэлэр? - вряд ли "звезда Эру", но запомнить все равно легко), в то время как наш фундаментальный медик читает что-то на верхней полке напротив , да еще ухитряется записывать, а внизу Углука тоже предается чтению - все того же фолианта, при этом о чем-то переговариваясь со своей подругой, Иллерн опять куда-то скрылся, а лютнист что-то задумчиво наигрывает - похоже исключительно для себя да разве что еще и обитателя той боковой полки, место на которой он сейчас занимает.

Короче говоря, дискуссия о связи солярного орнамента с пресловутой фреской в конце концов утихла затем, что на нее никто уже не обращал внимание, и разговор каким-то ускользнувшим от меня образом опять вывернул на чужие специализации. Так что до того, как уснуть, я узнала немало интересного. Углука, перед тем, как убрать-таки в сумку пресловутый фолиант ("А, энге, ничего не видно: Ведь включат же свет, когда все ляжем:") потрясла им перед всеми, так что название - что-то типа "Сравнительный анализ мордорской литературы нового времени и псевдонуменорских повестей первой трети четвертой эпохи: от мифа к постмодерну" - увидала даже я сверху, а она еще сопроводила жест комментарием: "Вот примерно этим же и занимаюсь! До половины его выводов я дошла и сама, а другая половина - бред полный. И так уже с четвертым автором:" Хания, ее меланхолическая подруга, поставила перед собой цель поистине эпическую - доказать, что пресловутая "нуменорская литература" была-таки подлинной, а не творением скучающих интеллектуалов времен ранней Второй Династии. Впрочем, ее эпичность она хорошо понимала, выразив ее следующей грустной сентенцией: "Я знаю, это очень трудно: В существовании лоссохов и мордорских постмодернистов никто, по крайней мере, не сомневается:"

- В существовании Нуменора - в соответствующие времена - в общем-то тоже, - не удержалась я. - Его вон целая экспедиция ищет:

- Только каждый понимает под словом "Нуменор" то, что ему угодно: - произнесла Хания, а Сэлкор энергично и многословно поддержал мысль о "не желающих допускать даже возможность подлинности". Но тут откуда-то опять появился Иллерн, уяснил, о чем разговор, и гордо заявил, что он занимается проблемами мерзлоты, уже был и в северных Землях и в Серых горах, "а в прошлом сезоне наконец След видел, - там, на Черном перевале". Ответом ему было хоровое "След - это да:" в исполнении рыже-светлой парочки. Впрочем, Углука немедленно не без скрытого ехидства заявила, что Иллерн все-таки "посмотрел, пощупал - да и уехал, а Гэлэр, наверное, каждый день на Звезду смотреть может". Тот возразил что-то насчет условий видимости на широте столицы и того, что основное время уходит на его научную тему - расчет орбит каких-то комет.

- Зачем же ты занимаешься кометами? - поинтересовалась Углука.

- Понимаешь, Звезда: Это не может быть просто темой диплома. И даже - диссертации. И даже - всей жизни и научной карьеры. Есть то, что ты знаешь и чувствуешь, но никогда не сможешь по всем правилам доказать, а может быть - и высказать:

Где-то на этом философском моменте я начала клевать носом, и последнее, что заметила, прежде чем уснуть - беседа уже перешла в негромкую спевку. Я наконец услышала, как поет Данэ, и порадовалась тому, что в экспедиции будет еще один человек со слухом и голосом. Другое дело, что меня совершенно не вдохновила сама - более чем унылая - песня:

Стебли осоки -

Уж не разрежут рук,

Близятся сроки,

Близятся годы мук,

Пылью и стынью -

Станешь ты навсегда,

Серой полынью,

И не рифмуй "Звезда".

Звезды бездарны,

Лютни фальшив напев...

Так я и уснула, не дослушав песню и не додумав мысль о том, как замечательно будет, если я научу ее - с таким-то голосом - петь наши народные, горские...

Только теперь, утром, перебирая эту сцену в памяти, я сообразила, что мирно спящая напротив меня Целительница (как я про себя прозвала нашего фундаментального медика - имя, похоже, все-таки не по моему языку.) не только не высказалась по поводу своей специализации, но и вообще не принимала участия в разговоре. Вечером это почему-то было незаметно. За окном между тем показался пейзаж, и по виду и по времени похожий на дальние окраины Форноста. Пора было собираться.

Высадка прошла жизнерадостно. Я несколько раз проносилась по вагону, в поисках той или иной сумки или человека (опять куда-то и зачем-то на несколько минут пропал Иллерн). В соседнем "купе" между тем мирно продолжалась все та же тема.

- А что еще интересного ночью рассказывали? - расспрашивала одна из девочек другую, косясь на эпическую старушку, до сих пор предававшуюся сну. - А то я даже про клад, по-моему, не дослушала.

- Ты слышала, как проводник рассказывал, что он в Морийском туннеле гнома видел?

- Нет:

Проводник, между прочим, находился в таком состоянии, что мог без труда увидеть хоть гнома, хоть дракона, хоть целое войско троллей - например, вместо нас, пытающихся разбудить его и получить назад свои билеты. По счастью, в деле побудки мне помогала шумная компания, грузившаяся, видимо, на наши места.

- Вы до Гавани? - сонно интересовался проводник.

- Не, мы дальше:

- Насколько?

- Как получится. Как придет Тулкас билеты проверять - сразу выйдем , упрямиться не будем:

И вот наконец мы стоим на низком перроне, я заканчиваю очередной подсчет сумок, за спиной разгоняется "Серый экспресс", над головой репродуктор объявляет нечто совершенно невнятное, в впереди высится, очевидно, здание вокзала, одна половина которого, полностью скрытая лесами, находится в глубоком ремонте, другая же, судя по виду, в нем отчаянно нуждается. И все это означает только одно - нас наконец принесло на землю древнего Арнора, которую мы собираемся бесцеремонно ворошить лопатами в течение ближайшего месяца. Осталось совсем немного - добраться до музея, а оттуда до курганов.

Ехать для начала предстояло через весь город на автобусе - почти как вчера в столице - и я непозволительно расслабилась, не ожидая от Форноста никаких сюрпризов. Только поглядывала ведь время от времени в окно - не мелькнет ли какой-нибудь местный Фонтан. Но нет - хотя на глаза попалось не меньше четырех памятников - пара конных, коллективно-пеший и даже абстрактно-геометрический - были они настолько обыкновенны, что вывод "тихому Арнору - тихие памятники" напрашивался сам собой. А потом в автобус набился народ и обозревать окрестности стало затруднительно:

Поэтому, когда на очередной остановке кондуктор прокричал "Кто там у музея выходить собирался?", я без задней мысли выбралась, пересчитала спутников и багаж, и только потом подняла глаза. И увидела - автобус, уезжающий за реку, бело-розовый спальный район на том берегу, пустынную пыльную площадь перед нами. А там, на другом ее краю, стояло ЭТО. Видимо, здание Музея, о котором до меня доходили только слухи, причем официальные ("Новое слово в архитектуре:Сочетание традиций и новейшей технологии строительства:"). Валар акбар:

В целом ЭТО напоминало результат очередной попытки вписать квадрат в круг (или наоборот), дополненный парой пирамид. Или результаты порядочной силы землетрясения. Или, наконец, достаточно абстракционистское изображение ежа. Из любого свободного места конструкции (видимо, чтобы не смущать строгой геометрикой) выпирала какая-нибудь башенка, декоративный балкончик или на худой конец чья-нибудь фигура. Слева возвышалась явно декоративная мачта, облагороженная еще несколькими скульптурными персонажами. А вокруг было на удивление пустынно, хотя мы находились далеко не на окраине. Тут я наконец заметила, что, в то время как я уже несколько минут отрешенно рассматриваю это сооружение во все глаза, мои спутники, демонстративно отвернувшись к реке, ведут разговор вроде бы на постороннюю тему. А именно - о Черном храме Барад-Дура. Не случайно, ох, не случайно, хоть данное сооружение не черное, а грязновато-белое:

Вход мы отыскали со второй попытки - для этого потребовалось пройти в треугольную арку, полускрытую круглым щитом в человеческий рост с изображением некой битвы. В гардеробе, где на нас с потолка воззрилось несметное количество совершенно одинаковых физиономий ("Население Арнора в начале Второй Эпохи" в масштабе 1 : 1 ?), нам без лишних слов указали на работающий вхолостую эскалатор. Пространство над ним оказалось заполнено люстрами абстрактного вида и нишами различных форм, создававшими неожиданное эхо. "Немногие приходили туда, и никто не мог оставаться в Храме долго:" - внезапно громко прозвучал голос Данэ, попав в одну из ниш - разговор все еще шел о Черном храме. Эскалатор между тем привез нас наверх, ко входу в огромный, чуть ли не единственный зал музея - почему-то было решено собрать всю экспозицию в одном помещении, разделив его только витринами. По нему лениво бродила экскурсия - десяток хоббитов пенсионного возраста - и еще пара случайных посетителей. Да, "немногие": А направо уходил коридор, где и располагались научные отделы, - по счастью, совершенно обычный полутемный коридор, лишенный каких-либо проявлений архитектурной фантазии.

Следующие несколько часов ушли на бюрократическую волокиту, сулившую, впрочем, избавление от одной из наиболее увесистых сумок: я передавала в музей находки прошлогодней разведки. Только находки из наших Трех и Двух (пресловутые "страус" и подвеска) оставались у меня - в том числе и по настоянию Данэ, переданному незадолго до отъезда, как обычно, через Сэлкора. Темная восьмерица в это время тоже не должна была скучать - местный лаборант, долговязый и длинноволосый, повел их в какую-то пыльную кладовку отбирать то, чем музей мог помочь нашей скромной экспедиции. Добравшись наконец туда, я застала довольно любопытную картину. Лаборант восседал на архаическом высоком табурете на некотором отдалении от огромного пыльного стеллажа. Еще дальше, за столом, сидел Иллерн и оглашал по пунктам список вещей. Извлекали же их с полок три девицы - все, кроме Данэ. Остальные отсутствовали неведомо где.

- Лампы типа "Летучая мышь". Кхм: Да, "Летучая мышь". Две штуки.

- Иллерн, а ты не пробовал сам поискать, а список дать, например, Хании? - не удержавшись, встряла я.

- Не, не надо, - энергично запротестовала Углука. - У него хорошо читать получается. Что у нас там?

- Лампы "Летучая мышь".

- Что-что?

- Эх вы, цивилизация: - лениво отозвался лаборант. - Лампы керосиновой не видели:

- Не видели. Электричеством обходимся. - Мне было обидно не столько за "цивилизацию", сколько за коллективное мужское безделье. - А где остальные?

- Гэлэр пошел наверх - ему обещали показать обсерваторию:

- Тут еще и обсерватория есть?!

- Конечно. Разве вы, когда к нам шли, не видели купол на крыше, из него еще телескоп выглядывает?

- Там много чего выглядывает:

- Что ж вы, мачту декоративную от телескопа отличить не можете? Эх вы, цивилизация:

- Так вот, - продолжила Углука, - Гэлэр в обсерватории, Сэлкор пошел экспозицию смотреть, этнографический отдел, Данэ, наверное, тоже там:

- А Майтнерий?

- Это, с лютней, что ли? - поинтересовался лаборант. - Его девушки наши, из отдела Новой истории, к себе зазвали. Обещали чаем с вареньем угостить, если он споет. Кстати, там и "родич Арагорна" сидит.

- Кто-кто?

- Элроир, тот что с вами едет.

- А где ж тот, что в прошлом году с нами ездил?

- Уже к лоссохам отправился.

- Копать?!

- Да нет, они там больше ягоду лоссохскую собирают. Девушки потом из нее до зимы варенье готовят - запах на весь музей стоит: Мне оно, правда, не нравится - горькое и кислое. А вы, наверное, и не знаете, что такая ягода есть? Одно слово - цивилизация:

Напустив на себя максимально грозный вид, я заявила, что искать неведомый отдел и обсерваторию не собираюсь, добыть тамошних обитателей предоставляю лаборанту, а до этнографического зала, пожалуй, дойду (посмотреть-то хочется). Впрочем, мимо Новой истории я, видимо, прошла - из-за одной двери, вполовину открытой, донеслись последние такты какой-то мелодии, а затем хор женских голосов (не менее четырех), упрашивавших спеть "что-нибудь еще, такое же печальное". Однако в проеме мне был виден только отрешенно слушавший "концерт по заявкам" обладатель весьма ехидной физиономии, которого я почему-то немедленно прозвала "ночным сторожем". Впрочем, какое мне до него дело:

Чтобы попасть в этнографические разделы, нужно было пройти по экспозиции с конца - опять-таки по владениям Отдела новой истории. В глаза там бросался целый стенд ширских швейных машинок, ржавый трактор (тоже, суда по размерам, хоббитский - если только не уменьшенная копия), парочка ширских же расписных самоваров, а косо повешенный лозунг, призывающий к подъему сельского хозяйства (что, видимо, символизировало положение в нем - все вкривь и вкось) чуть не пришиб меня. Далее пошло народное творчество, к сожалению, еще не северное: для начала мне попались роханские "коники" в красную и синюю полоску и местные "Варды" в неизменных звездчатых головных уборах, формах напоминавших панамку кверх полями. Расположившиеся в соседней витрине хоббиты в технике мягкой игрушки со съемными меховыми сапожками ввергли меня в ностальнические воспоминания: что-то очень похожее наблюдалось в музее игрушечной фабрики, куда наш интернатский класс неоднократно водили. Впрочем, самое интересное было все-таки не в музейчике, а в самих цехах, где можно было зачерпнуть на память пригоршню кукольных ручек или ножек. Наиболее же ценными между нами, девицами, считались глаза: из них по сложной технологии изготовлялись браслеты и кулончики под названием "глазки в кучку". Вон, кстати, в соседней витрине что-то очень похожее по форме - только из крупных аляповатых бусин, украшенных концентрическими кругами:

За очередной перегородкой все-таки обнаружились и лоссохские экспонаты - а также интересующая меня парочка. Данэ сосредоточенно изучала витрину с некими костяными штуковинами, напоминавшими по форме бабочку, иногда дополненную посередине довольно дикой рожей ("Крылатые предметы" - лаконично сообщала подпись), а Сэлкор, похоже, перерисовывал какой-то орнамент с бурно украшенной дохи, снятой, судя по яркости цветов, с участника фольклорного ансамбля. В соседней витрине располагались потрясающие лоссохские "вардища", представляющие собой широкие костяные пластинки с обозначенными точечками грудями и пририсованными тушью глазами. Культ плодородия, что поделаешь. Не без некоторого скрипа мне удалось выманить этих неутомимых исследователей с насиженного места.

Гэлэр повстречался нам на обратном пути, вскоре появился и лютнист с несколько смущенным видом и банкой варенья подмышкой- и мы, загрузившись всеми узлами-чемоданами-свертками, двинулись к гаражу музея по очередному бесконечному коридору, от которого я не ожидала никаких архитектурных неожиданностей. И зря. Очередной дверной проем, непонятно, что и что разделявший, оказался выполнен в форме пятиконечной звезды - разве что выступа в полу не хватало. Я миновала его, только плечами пожав, - символ Арнора, как-никак, а вот Данэ предпочла осведомиться: "Это - что?"

- А вы, наверное, и слово "Элендильмир" не слышали? - с готовностью отозвался лаборант. -Эх вы, ци:

Он вдруг осекся, и даже, судя по звукам, остановился. Я обернулась - не Мандос ли его побрал посередине фразы? - но нет, он всего лишь наткнулся на взгляд Данэ, и даже не очень сердитый, просто она поинтересовалась: "Эарендил?"

- Эарендил:- как-то покорно ответил он. А Целительница в это время стояла в дверном проеме, задумчиво проводя руками по контуру этого архитектурного элемента. До верхней точки ей, впрочем, было не дотянуться.

После этой заминки мы наконец добрались до гаража музея, где среди откровенно музейных (в смысле - только в экспозицию годящихся) грузовиков обнаружился вполне приличный "Дунадан". Я не утверждаю, что автобусы арнорского производства - лучшие машины на свете, но если вам предстоит ехать часа два по относительно приличной дороге - почему бы и нет?

Для полного счастья нам, похоже, не хватало лишь одного - таинственного Элроира, который, видно, так до сих пор и не оторвался от лоссохского варенья. "Придет скоро, ждите, а я, пожалуй, пойду", - обнадежил нас лаборант и, уже полуобернувшись, тихо спросил меня, кивнув в сторону Данэ: "А кто эта, строгая?" "Сотрудник экспедиции," - с гордостью ответствовала я (сами не копаете - уважайте нашу экспедицию, по крайней мере!).

- Ой: - задумчиво произнес лаборант. - Ой:

Я все ждала, когда же он вновь помянет цивилизацию, но он, ойкнув еще несколько раз, решительно удалился. И почти сразу же через другую дверь вошел уже знакомый мне "ночной сторож", судя по трехлитровой банке варенья, которую он триумфально нес перед собой - столь ожидаемый Элроир. Он оглядел, прищурившись, наше сборище, поинтересовался "Вы уже все?" и, получив утвердительный ответ, скомандовал:

- Тогда - на Дивноглазье!

Я, уже залезая в автобус, вздрогнула. Конечно, склероз меня еще не поразил, название населенного пункта - и, соответственно нашей курганной группы, - из головы не вылетело, только как-то уж так вышло, что в бумагах-то оно писалось, а вслух мы с аспирантом именовали курганы "нашими", а в разговорах с кем-нибудь еще - "арнорскими". А "Дивноглазье", что ни говори, название впечатляющее.

Напоследок столица славного Арнора добавила нам еще несколько интересных картинок в окне автобуса. До выезда из города раз пять попались весьма гигантские плакаты, извещавшие о гастролях лоссохского фольклорного ансамбля "Сияние Севера" - как раз на днях. Тьма моя (а точнее - лютнист, Данэ и Сэлкор), начав с сожалений типа "увы, не посмотрим:" влипли в итоге в длиннейшую дискуссию о том, имеют ли устраиваемые на сцене песни-пляски какое-то отношение к этнографической и исторической реальности. Лютнист, кажется, смотрел на дело с эстетической стороны ("красиво же" - в чем его поддержала Углука), объект моих безумных (ох, а безумных ли еще?) чувств утверждал что не только на сцене, но и у себя дома несчастные лоссохи отступили от своих корней, но если тщательно поискать, в орнаменте, например, которые сознательно никто не меняет: "Все равно в Северных землях все сохранилось в более чистом виде. Этнографы еще шутят - все бы им шутить! - от холода, мол:" - заключил он ("А как же, чем холоднее - тем чище", - неожиданно для меня поддержал его Иллерн). Данэ же больше всего удручали, кажется, попытки "Сияния Севера" и пары подобных ему ансамблей изобразить на сцене нечто, подражающее шаманским действиям. "Ведь техника камлания давно утеряна: Да, впрочем, камлание - вещь сомнительная, истинные Видящие вполне обходятся без всех этих барабанов. Когда-то это было прямо запрещено Им, но ведь о запретах помнят меньше всего:", - печально высказалась она и потеряла интерес к разговору.

Меня лоссохи волновали мало (хватило, видно, роли Белой Медведицы в новогоднем представлении - дело было в классе восьмом). Зато когда в стороне от дороги, уже почти на краю города мелькнуло объемистое белое здание, похожее одновременно на усеченную пирамиду и вертолет, я немедленно удивилась вслух: "Как, снова музей?!" - хотя нет же, мы уже совсем в другой части города, да и скульптур что-то не видно.

- Нет, это крематорий. Совсем недавно построили, - отозвался Элроир.

- Архитектор у них случайно не один и тот же? - вопрос, кажется, получился ехидный, хотя - подтверди, Кархла! - не хотела я этого. Просто поинтересовалась.

- Да нет: Вот Дворец Бракосочетаний и крематорий - один архитектор. И похожи они. Даже недоразумения случаются:

Наконец, мы вынырнули из самого дальнего спального района, и вокруг развернулись просторы Северного нагорья - места безусловно приятного, даже замечательного, но на меня действовавшего как-то странно: я то и дело проваливалась в воспоминания о прошлогодней разведке, и дальнейший разговор с Элроиром поддерживала достаточно эпизодически. Ему, впрочем, тоже часто было не до разговоров: каждые минуты две приходилось ловить обе банки варенья (лютнист поспешил вручить ему и свою - до кучи), пытавшиеся на каждом ухабе зажить самостоятельной жизнью. Да, дорога была относительно, весьма относительно приличная:

На перекрестке шофер притормозил, и я успела заметить расходящиеся с сторону указатели: "Дивноглазье-2лиги" и "Рукокрылышки" -4,5 лиг". Сильные названия, что ни говори: Мне этот въезд знакомым не показался - должно быть, мы подбирались к селу с другой стороны. Элроир стал объяснять, куда поворачивать, мы пару раз крутанулись по пыльным переулкам и остановились на каком-то большом дворе. Или маленьком пустыре. Вокруг которого чего только не располагалось: Ой, чего только там не: И что самое печальное, сараи там тоже были. Два, как и было официально обещано. Один - без крыши. Точнее, какие-то ее остатки в наличии имелись, а перед ним в относительно приличном состоянии уцелел некий навес. Но вся несчастная постройка выглядела весьма ветхо, отчего почему-то становилось грустно-прегрустно. Вылезать и располагаться в ее стенах уже не очень-то и хотелось, и я начала медленно оглядывать двор-пустырь по всей окружности. Одноэтажное кирпичное здание, довольно приличного вида, из дверей вылетают какие-то дети - не иначе как местная школа: Небольшое подобие фруктового сада, по крайней мере, груши и яблони есть: Весьма нужное сооружение типа "деревянный домик", прорезное окошко в двери которого оформлено в виде все той же Арнорской звезды: А вот и еще одно кирпичное строение, по архитектуре, впрочем, тоже откровенный сарай, но с окнами, дверями, и на здоровенном замке. Хорошее такое строение:

- А это что?

- Школа, - отозвался Элроир.

- Нет, вот это, белое.

- Тоже школа, по-моему. Младшая.

- И сейчас там, похоже, никого. Кто тут в селе главный?

- Сельский глава, само собой.

- К нему! - выдохнули мы с Данэ одновременно, и автобус решительно тронулся с места.

Сельский глава, пухлый и добродушный мужичок лет пятидесяти, встретил нас на пороге своей ветхой резиденции весьма радостно, но нас вовсе не обрадовал.

- А, археологи! А мы вас ждали-ждали: Наши решили, что вы уж не приедете. Ну, и курган целый раскопали. Почти. Я у них кое-что отобрал, сейчас покажу:

Я от такого поворота событий чуть не села на давно некрашенный пол. Тишина сзади меня повисла полная, а Данэ - единственная, кого я могла видеть, не оборачиваясь ( было определенно не до того) отрывисто переспросила (едва ли не выкрикнула) "Какой: курган?" и с решительным видом ухватилась за дверной косяк. Я понимаю, чтобы не упасть, но мне вдруг стало ясно: окажется один из Двух, темноэльфийский то есть - упадет и половину стены с собой уронит: строение не отличалась крепостью.

Но поколебать благодушное настроение сельского главы пока что не могло ничто. Он уже направлялся к нам, приговаривая "Самый большой, где еще два рядом стоят: Тот, где говорят, и была голова дракона похоронена:" (какой дракон?!). А в руках этот достойный представитель администрации держал бронзовый шлем, и со словами "А вот не дракон оказался:" протягивал мне его прямо под нос. Ну, конечно. Бронзовый постнуменорский шлем с характерным швом посередине. Ранний Арнор чистой воды, еще до раздробленности. Мне-то от этого ничуть не легче, а вот моей Тьме:

- Вторая Эпоха, - пояснила я, и Данэ оставила в покое стену, и даже тишина за спиной приобрела, по-моему, какую-то другого рода тихость. Грозную такую. Многообещающую. А неугомонный сельский глава продолжал:

- Вот, шлем я у ребят отобрал. А больше там ничего интересного и не было. Череп они себе забрали - "нужен", говорят:

- Своего не хватает? - так же хрипло осведомилась Данэ и сделала шаг вперед. А я почувствовала, что моя злость ("Увели курган из-под носа!!!") очень даже пересекается с ее гневом, а Элроир - у меня наконец-то хватило сил и ума обернуться, но заметила я только его - Элроир просто растерян, но уж до такой чрезвычайности:

И тут у нас получилось! Валар и еще раз Валар, я не знала, что такое возможно без долгих предварительных репетиций! Каждый, судя по всему, говорил абсолютно спонтанно и не задумываясь, но вышло и по очереди, и с разных сторон об одном и том же, и весьма грозно и убедительно. Данэ, по счастью, не стала излагать свою версию истории мира, зато яростный этюд об отсутствии исторической памяти и уважения к святыням древности ей очень удался. Я, похоже, произнесла лекцию "Инструкция об Открытых листах и почему с ней не нужно бороться", стараясь по мере сил контролировать себя и не срываться на выдержки из "речей Феанора" (и один раз-таки сорвавшись) . Элроир же в меру сил развивал обе темы, предлагая при этом (видимо, в качестве противовеса нашей ругани) организовать для местных жителей экскурсию в форностский музей на тему "Кто, как и зачем копает памятники археологии".

Похоже, выступление наше проняло сельского главу, он понурил голову, а шлем поставил на стол. Поэтому, когда я наконец вспомнила, что явились-то мы сюда о поводу "никому не нужного здания младшей школы", особых возражений наши наглые притязания не вызвали. В чем нам, похоже, помог еще и лютнист, сделавший, похоже, самую мудрую вещь: он за это время, оказывается, успел распаковать инструмент, присесть прямо на порог, и теперь на пределе слышимости напевал что-то длинное и грустное - о странниках, лишенных дома, о косых взглядах тех, кто имеет крышу над головой, о свете звезд, который, увы, не может согреть в холодную и ветреную ночь: Ключи от младшей школы оказались в шкафу того же сельского главы, и были вручены нам вместе со шлемом.

-А череп я отберу, это вы мне верьте: Завтра же занесу, - продолжал оправдываться староста.

Курганно-сарайная эпопея доканала меня окончательно - а добавьте сюда же еще сутки с половиной дороги, - поэтому нашу первоначальную попытку размещения контролировала очень слабо, периодически пытаясь заснуть на ходу. Меня несколько оживил сочувствующий взгляд Сэлкора, но ненадолго. Углука с Ханией вяло пересчитывали ржавые железные койки, невесть откуда оказавшиеся в здании нашей "младшей школы" (четыре, как раз на всех девиц (Целительница ненадолго исчезла, и появилась с двумя растерянными старшеклассниками, волочащими продавленное, но вместительное кресло, и кратко сообщила, что спать будет в нем)) Иллерн сделал несколько кругов по двору и вдруг заявил, что умывальник должен быть, и прямо сегодня, и он его лично куда-нибудь приколотит.

И действительно приколотил, даже довольно скоро. А затем принес из колодца ведро воды, стянул наконец-то перчатки и вымыл руки, долго и тщательно. А потом еще раз вымыл. А потом внимательно посмотрел на них и достал из кармана другой кусок мыла:

"Мыло-то у нас будет:" - всплыли в голове ехидные слова Сэлкора, сказанные когда-то в коридоре общежития. Ой, будет: Но сил для удивления уже не было и, попросив Данэ назначить на завтра хоть какого-нибудь дежурного, я поплелась спать.

Однако, забравшись в свой спальник, я довольно быстро обнаружила, что какая-то нахальная мысль мешает мне заснуть. Мысль вроде бы простая, очевидная и не располагающая к тревожным размышлениям: "Экспедиция началась". Ну да, началась. И даже - моя экспедиция. Ну и что? Однако стоило только потянуть за мысль, как на свет явилось и то, что за ней скрывалось. Конечно же, гадание Тиэллы. За несколько дней до нашего отъезда, в день собственного, она гадала мне на экспедицию.

Поначалу Тиэлла ухитрялась делать несколько вещей одновременно - погонять своих студентов, разгребать свободный угол на столе и ворчливо рассказывать мне, как вчера ее супруг, по ее просьбе гадавший на эту экспедицию, вытащил для нее лично "новую любовь". И долго потом вел расспросы, уяснял состав экспедиции: "А я-то как обрадовалась! Мы Третий храм докапывать будем, стену, где по моим расчетам должны фрески быть. Вот и будут, видно, - такие, что с первого взгляда в них влюблюсь:" Тут расчищенная площадь достигла более-менее приемлемых размеров и Тиэлла, мгновенно отрешившись ото всего, начала медленно распускать узел на мешочке с рунами. Первая из двух, "моя" собственная руна меня разочаровала, и даже очень. Любимая "осторожность", которая мне и так целый год выпадает! Однако Тиэлла отнеслась к ней, как всегда, серьезно.

- Так, осторожность и еще раз осторожность: Лопатой по сторонам не маши, три раза сфотографируй, два - нарисуй, и только один снеси, с местными не ссорься: И думай, обязательно думай!

В тот момент я подумала о том, что и вторая руна, "на экспедицию" ничем меня не порадует - вылезут какие-нибудь "новости" или "перемены", да ведь я и так знаю, что еду далече и что-нибудь да найду: Так что я даже отвернулась, когда Тиэлла вынимала вторую. Я смотрела за окно (вправо - Университетская аллея, слева - "дикий" пляж на нашем берегу Андуина, и еще более дикий - на том, на узкой полосе между водой и лохматыми перелесками), а она все молчала, и я обернулась. Тиэлла задумчиво взирала на Пустую Руну. Первым делом я опять-таки обиделась (и опять-таки мысленно): "Ну вот, сейчас скажет: ничего у вас в курганах не будет:"

- Что-то будет. - Произнесла она, словно отвечая обиженной мысли, - Будет. Такое, что ни одной руной не опишешь: Ну, береги себя,

Она резко хлопнула меня по плечу и, еще завязывая узел на мешочке, уже обычным "командным" голосом интересовалась у какого-то первокурсника-практиканта:

- И куда ты свой красный рюкзак понес? В машину? Следовательно, весь экспедиционный инвентарь уже там, и я могу это проверить?

"Что-то будет. Такое будет:" - сонно повторяла я теперь себе под нос. И чуяло мое сердце, что эти неописуемые неожиданности не захотят ограничиться, к примеру, горячей любовью Иллерна к умывальникам.

Однако наутро ничего чрезвычайного не обнаружилось. Когда я продрала глаза, выяснилось, что вечером, похоже, две комнаты младшей дивноглазской школы были разделены по принципу "девочки налево, мальчики - направо", причем ориентиром служила та узкая и длинная кладовка, в которой устроилась я. К настоящему моменту, впрочем, все, кажется, уже встали, только Целительница ожесточенно сражалась с собственной прической, восседая в своем кресле. А со двора долетал радостный голос Углуки. Углука декламировала стихи:

Взлетел в огне - и не вернулся боле,

С планетой вместе он кружит.

Живет предание в народах

И храм посредь земли стоит.

Я весьма заинтересовалась, и наскоро причесавшись, полезла наружу. Иллерн доставал из колодца очередное ведро воды, Гэлэр, сразу отрекоммендовавшийся сегодняшним дежурным, деловито расхаживал вокруг весьма архаической на вид, но уже действовавшей железной печки - на ней готовилась каша, наш первый экспедиционный завтрак, а на весьма живописном бревнышке рядом с печкой плечом к плечу сидели Углука и Майтнерий. Углука держала перед собой пожелтевший газетный листок и продолжала читать:

Кто был слабей из прочих - тот смирился,

Кто был без совести - владыкой стал,

Мудрец несмелый - пылью обратился;

И только смелый возвеличен как титан.

-Эт-то что? - вопросила я. Такие стихи с утра действуют получше иного будильника.

-Это поэма, - гордо ответил за Углуку лютнист, - "Полынные слезы" называется. Напечатано в местной газете в - каком Уги? - правильно в позапрошлом году. Автор неизвестен.

-Убила бы, - сообщила Данэ, - Использовать такие образы, когда мало того, что не понимаешь о ЧЕМ пишешь, так еще и писать не умеешь! Это кощунство. Не читай этого больше при мне!

-Как же не читать? - возмутилась Углука, -ты только послушай:

И заклиная карою небесной

"Отцу существ" велел он храм возвесть:

-Хватит! - заявила Данэ таким голосом, что Углука замолчала и покорно отложила газетку в сторону. Я между тем успев проинспектировать "деревянный домик", обнаружила там целую стопочку местной прессы и поняла, что Углуке развлечения хватит на всю экспедицию. Когда я вернулась, она говорила уже вполне серьезно:

-Это ведь действительно страшно. Человек об этом пишет - и нечего не чувствует. Не видит красоты слов. : Если бы это хотя бы было насмешкой! А ведь и не смеется, а получается:лучше бы стебался, право слово!

Жизнь налаживалась. Каша подоспела и оказалась вполне съедобной. Я поинтересовалась, откуда, собственно, возникла печка, на что подошедший Иллерн (отходил ополоснуть свою тарелку, прежде чем класть туда еду) сообщил:

-По нашей с Данэ просьбе.

Жизнь, как я и надеялась, налаживалась в изрядной степени благодаря этой мрачной и решительной аспирантке.

После завтрака предстояло главное мероприятие сегодняшнего дня: первая вылазка на курганы. Путь туда, как выяснилось после блуждания между заборами, вел короткий, но извилистый. Всего-то два квартала косых изгородей и домов не первой свежести, и село внезапно кончается, остается только весьма меланхолический пейзаж. Одни ничем толком не засеянные поля - до самого горизонта, где для разнообразия торчит лесистая горка. И никого. И погода какая-то полупасмурная: солнце на горизонте еле-еле пробивается сквозь мутный туман. А на первом плане - наши курганчики, поросшие чахлой травой, вон и свежая яма на большем виднеется.

- Печаль-то какая: - резюмировала Хания, и даже плечами передернула, как от холода.

Соответствующее настроение буквально носилась в воздухе, и я добавила в тон:

- Да уж, печаль. Прямо-таки грусть. Грусть земли.

Хания обернулась ко мне, и во взгляде ее читалась уже никакая не печаль, а удивление безмерное.

- Ты хочешь сказать "боль Арды"?

- Я хочу сказать - грусть земли. Одно из наших самоназваний.

- Археологов?!

- Горцев. Неужели в школе в хрестоматии сказку не читали?

Нет, похоже, хрестоматия в интернате была особенная, на "детей разных народов" рассчитанная. У нас ведь кого не было - вы, наверное, про "южных хоббитов" и не слыхали - тех, что еще в прошлой Эпохе поехали в Хараде сельское хозяйство налаживать - и наладили же! А потом РФХ пришел:

Что же до нас, горцев диких, то было в той хрестоматии от нас всего-то одно предание маленькое - почему одно из названий наших как "грусть земли" всеми соседями переводится. Было, мол, земле грустно, что никто не хочет в горах селиться, что стоят они пустынные - вот и сотворила она горцев специально для этого: Правда, стоило нам прочитать эту немудреную историю на уроке, как немедленно поползла по коридорам совсем другая версия: мол, сначала земля горцев породила, а потом взглянула, что же у нее получилось - и так загрустила:Так что "боль Арды", по крайней мере, более возвышенно звучит, спору нет. Хотя - смотря какая боль. Ежели, к примеру, головная,- то ничем не лучше.

Объявляя, что начинаем мы, само собой, с недораскопанного местными "энтузиастами" кургана, продолжаем двумя соседними ему, а уж до пресловутых Двух доберемся в последнюю очередь, я ожидала коллективного недовольства Тьмы. Однако, похоже, приказ начальства - он и в Арноре приказ. К тому же Сэлкор запальчиво объявил:

- Пока мы здесь, к курганам не притронется ни одно живое существо! :И неживое - тоже!

Я не стала выяснять, как он собирается бороться с кротами, воронами и прочими объектами. Да и не успела. Иллерн поинтересовался, действительно ли в этих курганах похоронены воины, и, добавив к моему "По летописи- воины", "и в тех - тоже воины", сделал потрясающий вывод: а посему копать их нужно мечом! И он немедленно извлек оный меч откуда-то из-за спины и поднял над головой.

Я опешила и чуть не приземлилась в свежую грабиловку, вокруг которой мы толпились. Но, по счастью, успела заметить, что остальные тоже не торопятся поддержать это новое веяние в полевой археологии - за исключением Сэлкора, который так же воинственно выкрикнул: "Правильно! Они этого достойны!" - но потом, задумавшись вслух, где же взять мечи на всех, ответа не получил, и сам умолк. Поэтому, пока Иллерн продолжал развивать тему, я не стала вспоминать, в каких из именно древних Преданий копали могилы мечами - а ведь копали же! Я просто смотрела на нашего почвоведа, смотрела, перед глазами вставала совсем недавняя картинка - мы уже собрались на курганы, а он еще вовсю общается с умывальником: И тут у меня зародилась замечательная гипотеза: меч-то не знаю уж откуда взявшийся, но свой, наверняка от пыли тряпочкой протираемый, а лопата (да хоть бы и нож раскопный!), наверняка, по его предположениям, непонятно где и в чем валялась (что весьма близко к истине). Так что уговаривать это чудо работать по инструкции совершенно бесполезно - еще больший маразм получится. (А как же он, простите, с почвами:.? Ах да, не почвы, а мерзлота - "чем холоднее - тем чище".) Чудо, нечего сказать: А ведь почвовед, в поле бывал, кое-что знает, следовательно:

- Прости меня, Иллерн, - вклинилась я где-то посередине его фразы, - а ежели не копать, а чертить, то можно: не мечом?

Лютнист, кажется, изо всех сил старается не хихикнуть. И вообще, по выезде из Минас-Тирита и более близком знакомстве, оказалось, что Тьма моя, хоть и со странностями - вполне нормальна, Углука вон тоже, похоже, чувством юмора не обделена.

- Можно: - с изрядным удивлением ответствует Иллерн - и тут же выслушивает мой устный приказ о назначении его чертежником экспедиции, одновременно пряча несчастный меч в какие-то хитрые ножны за спиной.

На обратном пути с курганов я ввязалась еще в один странный разговор - на сей раз с Данэ. Принялась многоречиво благодарить ее за "взятое на себя бремя руководства" (я еще и не так завернуть могу - бывает, в собственной фразе путаюсь):

- Я - лишь одна среди равных, объединенных общей целью, - ответствовала та вроде бы смиренно, но как раз с очень руководящим видом. Я только порадовалась тому, что основные бытовые проблемы она, похоже, по прежнему собирается решать за меня, оставляя на мою долю только самое общее руководство. Оно и к лучшему - к лидерству я особо не стремилась. Это первокурсниками я могу командовать, а с этими лучше просто поддерживать дружеские отношения и быть "первой среди равных". В конце концов их не придется гонять лопатой с мест "перекура" или полдня искать в окрестных лесах - они должны работать с энтузиазмом, объединенные "общей целью"

- Я, между прочим, и не представляю, что это за цель: - проговорила я про себя, совершенно не надеясь на какое-то объяснение. И зря: оно поджидало меня вечером. Но до вечера еще нужно было дожить. Хотя никаких исторических событий (если не считать обеда) за это время не произошло. Зато неисторических:

После обеда Иллерн громогласно объявил, что идет искать здешнюю баню. Углука, заслышав это, немедленно остановила Целительницу, шествовавшую со стороны школы с очередным приобретением - порядочных размеров треснутым зеркалом, - полюбовалась на свое отражение, бросила взгляд в сторону навеса (где, в частности, обретался Майтнерий) и решила присоединиться к поискам. Сэлкор правда прошептал что-то в сторонку насчет "вполне терпимого душа тут же, при школе", но кроме меня его, похоже , никто не услышал. Мне было грустно. Я окончательно поняла, что моя влюбленность тихонько испарилась после того, как я имела счастье любоваться на свой предмет вторые сутки подряд. Как бы не возненавидеть его к концу экспедиции! Впрочем, от тоски меня спас Элроир, который начал расспрашивать меня о ГГУ-шных преподавателях и плавно перешел на рассказ о своих ширских родичах.

Через пару часов, когда ширские родичи были исчерпаны, в нашей хибаре моими и Хании усилиями был наведен относительный порядок (романтический лютнист немедленно притащил букетик каких-то синеньких цветочков, их поставили в банку из-под компота и порядок перешел в cостояние "комфорта"), а я уже вовсю предавалась размышлениям, далеко ли расположилась баня - а то, может быть, в соседних Рукокрылышках? - появился даже подходящий кандидат для подобного вопроса: сельский глава. Он важно шествовал по улице, то и дело утирая пот со лба (облачка разошлись, солнце светило вовсю) и размахивая серенькой авоськой. В авоське болталось что-то круглое и темное. В авоське болтался Череп. Глава заулыбался нам еще издалека и радостно замахал авоськой, причем о череп что-то деревянно стукнуло. Мы, завороженные этим зрелищем, потрясенно молчали, а он приблизился, вытащил Череп из авоськи, гордо поставил на стол, нахлобучил сверху свою обширную кепку и начал:

- Ну я понимаю, без вашего Листа копать никак нельзя, но ребята-то ничего плохого не хотели - вот видите, даже череп отдали: - Затем он попытался обосновать определенное право местных жителей на курганные сокровища, -- Мы же, может быть, потомки всем этим героям, про которых рассказывают: Ну, не дракону, конечно:

(Какому такому дракону??? Один раз дракон уже упоминался, неужто глубины местного фольклора?)

Многоуважаемый глава разъяснил. И в течение следующего часа мы погрузились в этот местный фольклор с головой. Для начала глава познакомил нас, видимо, с высшим достижением местной "народной исторической науки": село называется столь замечательно (Дивноглазье, если кто забыл) именно из-за курганов, а вот что за дивные глаза приложили к этому:ну, не руку, конечно; наверное, ресницу:и сколько их, глаз, было общим числом, - на этот счет существует несколько преданий:

Историю о драконе с голубыми глазами и золотыми ресницами, завивавшимися в полтора оборота, я выслушала не без интереса. Глаза у дракона, между прочим, были настолько дивные, что любой собиравшийся победить его персонаж на их дивность засматривался - и бывал безжалостно съеден. Пока не явился к дракону Герой . У Героя были проблемы и с глазами и с дивностью, что и спасло ему впоследствии жизнь. В детстве Герой был слеп, но нашелся некто, кто помог ему прозреть. Но несколько выборочно (для полного исцеления Герой недостаточно дивен оказался): чужие глаза почему-то видеть не мог. (Да, странные картинки, должно быть, приходилось ему созерцать. Впрочем, наоборот тоже было бы зрелище - именно что "глазки в кучку". Кстати, услышав этот фрагмент, Майтнерий, обретавшийся на бревнышке посреди двора и сосредоточенно царапающий что-то в блокнотике, отвлекся и присел к нам под навес). Итак Герой не видел чужих глаз. Еще звезд не видел, но это, по-моему, не самое ужасное, если не идти в астрономы. Так что пришлось дракону не ресницами хлопать, а лапами махать. А это закончилось для него печально: недопрозревший герой разрубил его на три части. Впрочем, и дракон, прежде чем скончаться, таки разорвал его - надвое. Так что в Трех курганах обязан лежать дракон, а в Двух - это офтальмологическое недоразумение.

Затем последовала грустная повесть о пяти красавицах, дивных с виду совершенно, а в особенности - глазами: Понятное дело, женская дружба - вещь страшная. Как-то красавицы поспорили, кто из них более дивен, в результате чего и стали на окраине деревни целых пять курганов. .Эту историю я слушала уже с меньшим энтузиазмом, а уж предание про летающий Глаз Совести у меня и вовсе не хватило терпения дослушать и я, сославшись на мифологические неотложные дела, сбежала, оставив Элроира наедине с безднами народного творчества. Глаз Совести, кстати, кажется, упорно являлся какому-то ревнивцу, отправившему к Мандосу пятерых поклонников своей жены - пока тот не насыпал им соответствующие курганы. Интересно, дракона среди них не было?

Так что я и не заметила, когда словоохотливый глава все-таки отправился восвояси. Кажется, под конец они с Элроиром и Майтнерием обсуждали невероятно плодотворную тему: сравнительные достоинства ширского и роханского эля (образец роханской продукции и стучал о череп в авоське у главы ). Поэтому неудивительно, что когда он отправился-таки восвояси (сообщив напоследок загадочное: "Я еще чешуек принесу!") его кепка размером с порядочную сковороду так и осталась скучать на принесенном черепе.

Тем временем появился Иллерн - его не было ровно три часа. Углука примчалась минут через пятнадцать, злая до такой степени, что я, едва завидев ее, спряталась за угол нашего кирпичного строения. Поэтому первыми ей попались лютнист и Хания, меланхолически о чем-то беседующие под навесом, неподалеку от Черепа. Бить она их, правда, не стала - просто с налета осведомилась, о чем это они так мирно рассуждают?

- О стихосложении страны Ана, - как ни в чем не бывало ответил лютнист, который явно несколько переборщил с элем, - Ты же знаешь: пять, семь, и снова пять слогов, никакой рифмы и ритма:

- Пять-семь-опять пять, говоришь? - осведомилась она, задумалась и вскоре выдала:

Знай почвоведов!

Запомнит навек его

Местная баня:

- И я запомню, но это уже не в стих. Я три часа ждала, десять минут - пыталась вымыться, и еще пять - просила сторожа не запирать меня до следующих выходных, потому как сейчас оденусь и выйду: Убивать таких надо!!! Почвовед!!!

Подошел неизвестно откуда Сэлкор и повторил свою сентенцию про школьный душ. Углука заинтересовалась и бодро побежала что-то выяснять. Время подходило к ужину, Целительница с Гэлэром мирно чистили картошку, а Элроир и Майтнерий помогали советами, Хания читала на бревнышке, и только Данэ нигде не было видно. Она появилась прямо перед ужином, тут же отправила Гэлэра по совершенно определенному адресу (весьма любопытному: переулок Свободы, дом 9 - умеют же в Арноре улицы называть!) за "самым приличным в этих краях вином". Вот за этим-то вином - весьма кислым, по правде говоря - я и узнала оч-чень много интересного.

Мы сидели за столом, установленным под навесом того самого сарая без крыши, над нами раскачивалась лампа типа "летучая мышь". Уже стемнело и вокруг лампы наворачивали круги с десяток бледных ночных бабочек. От сада в несколько чахлых деревьев, в темноте казавшегося огромным, отчетливо пахло яблоками. На том клочке неба, который был виден с моего места мерцало несколько звездочек. Арнорская земля наконец приняла нас. И Данэ, имеющая среди перемещающихся теней вид грозный и загадочный (как многое в Арноре к вечеру - например, до сих пор громоздящийся на столе череп с кепкой), неторопливо налила себе почти полную кружку вина, немного долила из непрозрачной бутыли - той самой, что передавала ей в аэропорту Целительница (Углука и Хания многозначительно переглянулись), и приподняла кружку:

-Во имя Арты!

Во имя, так во имя. Я бы предпочла выпить за "начало раскопок", но и такой торжественный тост меня устроил. Главное, что мучивший меня вопрос об отношении темных сил к алкоголю наконец разрешился , причем в самую лучшую сторону: вина было ровно столько, сколько нужно, чтобы отметить приезд на место. Напиваться никто не собирался. А Данэ, сделав первый глоток, произнесла немного нараспев:

- Ты желала, Тхардзим, узнать о той цели, что объединила нас и привела сюда, к этим курганам. Тебе, уже слышавшей о Пути Тьмы, - и не отвергнувшей его:

(Впрочем, и не принявшей, но это, похоже, и подразумевается:)

- Тебе я могу его открыть: мы здесь потому, что не замкнут Круг Девяти:

Нет, в этот раз я, в отличие от памятного вечера на филологическом, не скучала. И рассказ был не столь фундаментален (хотя хронологические рамки растянулись от Предначальной Эпохи до нынешнего времени), и на ум мне пришла любопытная мысль, которой рассказ служил просто идеальной иллюстрацией. "Как идея поражает соответствующую идее голову, и что из этого получается".

И действительно, есть на свете безмерное количество фактов, которые любой признает, кто-то при этом порадуется, кто-то огорчится, да только какое ему, вообще-то говоря дело до всего этого: "Археология Лориэна еще не создана", "Сельское хозяйство Харада пребывает в плачевном состояний": А кто-то ни с того ни с сего решает, что почему-то именно ему следует поднять харадскую агрономию на должный уровень: или лично перекопать все лориэнские древности: Или - замкнуть Круг Девяти.

Итак однажды юная школьница неизвестно от кого узнает краткую версию повествования о Судьбах Арды и потрясается. Понимает, что нашла ту Истину, к которой стремилась еще с детсадовских лет. И все с тех пор подчинено этой истине: она читает всеми правдами и неправдами доставаемую литературу, ходит на какие-то собрания, поступает, наконец, в ГГУ, чтобы так сказать на месте изучать "Память о прошедшем". А потом, однажды:

Однажды совсем еще зеленая студентка, интересующаяся лоссохскими древностями с самых неожиданных сторон, по совету своего научного приходит в гости к одному пожилому коллекционеру всего чего ни попадя. У него, по слухам, есть совершенно уникальные разновидности крылатых предметов. Он гостеприимен и любезен, готов показать и крылатые предметы, и бескрылые, да только сами коллекции находятся в ужасающем беспорядке, и распиханы по всей квартире без всякой логики. И при попытке вытащить нужный ящик на Данэ вываливается еще и содержимое двух соседних, а пресловутый предмет чувствительно ударяет по макушке. Коллекционер уже начинает беспокоится, потому что его гостья несколько минут стоит не двигаясь и дышит, кажется, через раз. Но никакого сотрясения мозга нет и в помине - крылатый предмет, по счастью, все-таки костяной, а не чугунный. Да Данэ и не заметила его, как и обрывки какого-то головного убора, упавшие на плечи: Куда там, когда ее только что "коснулось ледяное пламя Тьмы"!

Лично я вообразить такую светотемпературную композицию не в силах, но дальше, по счастью, последовали объяснения более вразумительные: на раскрытой ладони оказалась невесть откуда выпавшая металлическая пластинка с неким руническим знаком посередине и отверстием для подвешивания. Иначе говоря, нечто очень похожее на нашу прошлогоднюю находку.

Коллекционер очень удивлен столь сильным эффектом вещицы которую он и не помнит точно, где приобрел за бесценок: "кажется, в южном Мордоре, ну то есть Восточном: ну сами понимаете:, а может быть и в Эсгароте". И раз уж эта вещица произвела столь сильное впечатление на его юную гостью - да пусть она ее забирает и носит сколько пожелается!

Так в руках у Данэ оказалась Первая Руна, а в голове - твердая уверенность, что прибавить к ней остальные восемь также предстоит именно ей. И тогда:

- Еще в самом начале этой Эпохи - как знак того, что она означает для Арды, (У меня мелькнула совершенно еретическая мысль: "Ну что наша Шестая Индустриальная может обозначать для Арды? разве что кучу экологических проблем")одному из тех, кто сопричастен дару Памяти и Боли, было даровано видение: когда размышлял он о путях мира и сожалел о невозможности восстановить Равновесие, возникла перед ним рука и начертала поверх его записей несколько строк: Гэлэр, прочти!

По торжественности момента я ожидала никак не меньше Того Самого манускрипта, с какими-нибудь печатями, историческими кляксами и следами огня - вроде тех свитков, что демонстрировали нам во время практики в Минас-Тиритском архиве - из тех, конечно, что им удалось найти (порядок там так и не удалось установить со времен Денетора. Император Курумар, правда, брался за это чуть ли не лично - но хватило его только на кулинарную часть, за что архивные работники и минас-тиритские повараему до сих пор благодарны). Но нет, Гэлэр достал откуда-то снизу - сидел он на ней, что ли? - потрепанную тетрадку и огласил:

- Если соберутся вместе девятеро следующих Путем Тьмы, и соберут Девять Рун, и совершат все необходимое - то сплотятся их души вокруг Его души, и дано им будет освободить Его на одну ночь, от света до света, и вернуть на время это из-за Грани. Тогда узнают они многое и обретут силы, чтобы направлять пути Арды:

- Мне пришлось многое пережить, - продолжила Данэ, - не сейчас говорить об этом. Но мне - иНаставнику, без него я не продвинулась бы и на шаг! - удалось соединить семь рун. Восьмая - у тебя. И Девятая - в одном из Двух курганов, потому что те, кто владел ими последними, ушли вместе и сгинули вместе. Теперь ты понимаешь, почему мы здесь?

- П-понимаю:

Да, на такое требовалось чем-то отвечать. А поскольку завтра, как-никак, следовало приступать к раскопкам, в запасе у меня как раз имелась история не менее впечатляющая, имеющая при том непосредственное отношение к условиям нашей работы. История мордорского нивелира.

Мордорский нивелир. Археологическая легенда

:Вещица эта весьма замечательная, подаренная мне на Великой Отвальной Хендаром - что бы ему такое на следующий год преподнести столь же ехидное? - до того мирно использовалась в экспедиции "мордорской редкости", а перед тем - в другой, где и приобрела когда-то свои уникальные свойства. Так что пользоваться им очень даже можно, даром что злосчастный прибор хронически врет на "- 13". Всего-то и сложностей - не забывать вычитать эту загадочную константу из каждого измерения. Хотя когда-то был совершенно обычный прибор. Пока в одно замечательное лето:

В то лето на раскопках Барад-Дура - где работа, как всегда, была не главным в жизни удовольствием - было две радости: небывалый урожай ежевики и невероятно чистое небо. Поэтому до заката все кому ни лень бродили по колючим зарослям, а с темнотой превращались в любителей астрономии. Не беда, что под рукой - ни телескопа, ни теодолита. Приспособились наблюдать небесные тела и в нивелир. Впрочем, были вечером и иные развлечения, так что выставляли нивелир поблизости от костра каждый вечер, а глядели - под настроение. Вот и в тот день как-то больше тянуло на разговоры да песни : И никто толком не заметил, когда точно, как и откуда появился НЕКТО. Говорят, был он весь в черном. Может быть, но ближе к истине будет сказать: ничем из окрестной темноты не выделялся. Когда же пришельца все-таки заметили, то не без ехидства поинтересовались, не могут ли чем-нибудь ему помочь. Тот некоторое время делал руками какие-то знаки - показывал нечто небольшое и круглое - и наконец произнес:

- Мне нужен палантир:

- Зачем?

- Посмотреть: далеко: Нужно:

:А экспедиция, как я уже сказала, была мордорская: А это - и не только по моему разумению - диагноз. Только, на мой взгляд, сущность мордорскости заключается вовсе не в любви к напиткам типа портвейна "Гибель Барад-Дура" и ежевичной настойки "Сауроновка горькая", и не в издевательствах над первокурсниками. А в обстоятельстве гораздо более тонком. В Мордоре (а уж в Барад-Дурьи тем более) откуда угодно может появиться кто угодно. Назваться кем угодно: призраком Исилдура, пятнадцатым назгулом, внучатой племянницей императора Курумара. И предложить все, что угодно: признать полную независимость Мордора - или, наоборот, его полное подчинение власти Ар-Фаразона; приобрести пару сильмариллей по весьма выгодной цене - или, наоборот, продать все находки этого сезона, в том числе девять назгульских колец (которые были найдены именно этим летом - какие могут быть сомнения!) на условиях не менее выгодных: И с заявляющим подобное могут в корне не согласиться - или наоборот; отправить светоносные камни на экспертизу или не сойтись в цене, и многое другое. Но - не удивятся. Ар-Фаразон - так Ар-Фаразон, кольца - так кольца.

А посему пришельцу спокойно ответили: нет, мол, палантира. Уже две Эпохи как в сельскую местность их не завозят. Зато можем предложить нивелир.

- Нивелир? А зачем он?

- Как зачем?! Смотреть. И далеко. И близко. И на звезды, если нужно.

- На звезды? Да, именно на звезды. Нужно.

Что ж, нужно так нужно. От костра поднялся какой-то доброхот, помог незнакомцу устроиться у нивелира (который ставили низко, чтобы можно было смотреть сидя, но этот предпочел стоять на коленях), показал, куда смотреть, навел окуляр на показанную звезду. И новоявленный астроном неподвижно застыл у нивелира.

А поскольку так он и стоял молча, внимание на него обращать перестали, и никто не отметил: стояла ли еще у нивелира коленопреклоненная фигура, когда по палаткам разбредались последние полуночники. Но уж утром никаких следов его не было - зато моросил дождик, нивелир стоял под ним неукрытый и показывал невесть что. Весьма фиксированное невесть что, как вскоре выяснилось:

Так что смотрите в него на здоровье, помните "- 13", а звезды лучше во что-нибудь другое разглядывайте - мало ли, что с ним после следующего подобного визита случиться может. А мне он еще на раскопках нужен:

* *

- Лучше уж в приличный бинокль наблюдать, - только и добавил Гэлэр. - А я, пожалуй, пойду у курганов палатку поставлю. Сегодня будет ясная ночь:

Впрочем, ушел он не сразу - еще принял участие в начале первой в экспедиции спевки.

Характер экспедиции в огромной степени определяется тем, какие песни в ней поют. И поют ли вообще, а то как-то занесло меня в одну экспедицию, где не пели. СОВСЕМ. Это было совершенно кошмарно: работа не двигалась, каша вечно подгорала, вечера были заполнены беспробудным пьянством и бессмысленными попытками поймать с помощью престарелого радиоприемника какую-нибудь лориэнскую радиостанцию. Эти три недели я вспоминаю с ужасом. А еще у каждой экспедиции есть своя коронная песня. Та, которой начинают и заканчивают спевки. Та, которую потом поют , собираясь с друзьями через год, два и двадцать лет. Где-то обожают ритмично орать "Пусть я погиб под Андуином", где-то тянут напевно "Степь Рохана широка:", а где-то предпочитают все того же Феанора Ортханского. Моя Тьма хором исполнила "Звезду":

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя:

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Ну что же песня знакомая, хотя и не из числа моих любимых. Я с удовольствием подтянула и обнаружила, что в результате получился довольно слаженный ансамбль: Лютнист вел мелодию, мы с Данэ как-то незаметно пристроились "вторым голосом" и даже отчаянно фальшивившие Углука и Сэлкор не портили впечатления. Потом пели в основном то, что знали все - и я в том числе. Время для "эксклюзива" еще не пришло, и Майтнерий не стал устраивать сольного концерта. Разошлись далеко за полночь, напоследок спев Звезду еще разок. Гэлэр, как и обещал отправился спать на курганы.

А на следующее утро, с разметки первого из курганов, экспедиция началась по-настоящему. Момент, что ни говори, давно ожидаемый. И все же: Первое, что мне хотелось сделать каждое утро - по крайней мере, первые десять дней - это ни за что ни открывать глаза. Когда эта затея проваливалась, появлялась мысль не менее ценная - взяться руками за голову и просидеть в этой замечательной позе по меньшей мере до конца рабочего дня. Из каковой тоже мало что получалось: нужно было хотя бы добежать к умывальнику до того, как туда добрался Иллерн (обычно это не удавалось Целительнице). А уж после, особенно за завтраком (который имеет свойство несколько примирять с несовершенством этого мира) приходилось волей-неволей переходить к третьему варианту действий: задуматься о том, что же мы делаем сегодня. Ибо я - все-таки начальник. Нет, какая-то часть нашего быта и порядка незримо держится усилиями Данэ, но в процесс раскопок она, по счастью, вмешивается лишь как исполнитель, нетрадиционные копательные инструменты к использованию не предлагает.

Есть еще Элроир. Вот именно что есть - и только. Я-то возлагала на него надежды не меньшие, чем на Данэ. Но "Арнор - это Арнор", уже в автобусе он не поленился объяснить, что уже несколько лет собирается написать краеведческую книжицу: сопоставить наиболее адекватные народные предания с тем немногим, что в Арноре раскопано - и еще раз убедить местное население, что прошлое у него было донельзя славное.

- А в музее, понимаешь ли, летом все, кто не уехал, почти ничего не делают, ходят друг к другу, чай пьют - мешают да и только. В экспедиции хоть все чем-то заняты:

Недели через две он и вовсе собирался перебраться в какую-то ширскую экспедицию, где тем более не ожидал каких-то помех для себя - там , как известно, умеют ничего не делать весьма сосредоточенно и друг другу в этом не мешать.

Нет, где-то через два дня на третий до курганов он добирался, бодро отгонял меня от бровки, Иллерна - от нивелира, менял местами, скажем, Сэлкора и Гэлэра - руководил, одним словом. А завидев какого-нибудь местного жителя, отправлялся выведывать у них что-то мифологическое, и этим, конечно, весьма облегчал мне жизнь: отвечать на вечный вопрос в трех частях "Что вы тут делаете? - Золото уже нашли? - Если его нет, зачем копаете?" надоело еще до первого обеденного перерыва. И не только мне одной: почти вся Тьма устроила возмущенную дискуссию о связи этого, в общем-то, ни в не виноватого металла и "низких душ, порабощенных Светом", о чуть ли не обязательной ненависти к нему со стороны Пути Тьмы - "даже заочно". Последнее, впрочем, следовало не из каких-то метафизических глубин, а из окружающей обстановки - и конкретных ее представителей. Некоторых из них Элроиру все же удавалось переключить на изложение народных преданий. Особенно "урожайным" оказался щуплый дед, приведенный к нам сельским главой (хорошо же они вместе смотрелись!) - редактор местной газеты. Когда-то она называлась "Страда" и повествовала исключительно о сельском хозяйстве и его достижениях - то есть повествовать ей, вообще-то, было не о чем, читателям это издание выдавали принудительно, а они немедленно использовали бумагу по прямому назначению: Новый редактор насытил издание в основном, похоже, литературными произведениями своего сочинения (не их ли по утрам читала Углука?), а газету переименовал в "Страдаловку" из соображений философско-меланхолических: "Ведь присмотришься - и видишь: вся наша жизнь - одно страдание:" (Данэ, злобно: "Надо же, первая умная мысль. И последняя, похоже:") Впрочем, различные древние Сказания он пересказывал в газете (а теперь - нам) не менее охотно: там-то всегда кто-нибудь страдал.

Газета "Страдаловка" прочно вошла в нашу жизнь. По утрам двор оглашался радостными воплями Углуки:

-Нет, нет вы только послушайте! Данэ, не смей отнимать у меня газету, я все равно не успокоюсь! Майтнерий, слушай, я наизусть запомнила:

Миры безчисленны в мирах

И безначальна бесконечность.

А человек, он тлен и прах,

Как тлен галактик звездных млечность.

Но в тиглях пламенных литья,

Сгорающей в огне природы

Ищу крестильного мытья

И все познания свободы!

Остальные реагировали менее бурно, пока старичок не пришел на раскоп и не попытался заявить Целительнице, что видит "темные пятна в ее ауре". Целительница промолчала, а вот обретавшийся рядом Элроир решил пошутить:

-Ничего, в следующем перерождении исправит.

Зря он пошутил. Деда прорвало. Дед помнил все свои перерождения в течение нескольких Эпох. Он побывал одновременно Элрондом и Галадриэлью. Ему являлся дух Румила мудрого и диктовал афоризмы. В конце прошлой эпохи именно он стал зачинателем движения хоббитских хиппи.

Его слушали спокойно и внимательно. Все понимали, что стоит возразить - словесный поток продлится еще часа на два. Когда дед заявил, что "вот первого назгула помню, мы с ним даже дружили, пока он назгулом не стал: Эль вместе пили. Он и мне предлагал в назгулы, идем, говорит, друг, да я отказался - как же без эля-то?" - Иллерн и Сэлкор синхронно скрипнули зубами, а Углука потянулась к одиноко стоящей лопате. А потом дед сообщил, что "и Владыка Тьмы уговаривал, да отказался я. Меня Валары светлые избрали для пути света:". "Для Пути Света, говорите?" - прошелестела Данэ. Тихо так, на грани слышимости.

Конечно, он был безобиден. Ну мало ли таких бродит по просторам что Гондора, что Арнора, что Рохана? Пожалуй только среди ленивых и рациональных донельзя хоббитов такие экземпляры попадаются реже. Особая концентрация , конечно, наблюдается в "эльфийских заповедниках" - остатках Раздола и Лориэна. Я, уже наученная горьким опытом общения со "вспомнившими", пожалуй, не стала бы связываться. Да и большинство остальных тоже. Но "Владыка Тьмы" оказался выше сил Данэ и она выбралась из-под бровки. Встала напротив старичка и что-то яростно прошипела. Всего несколько слов вполне даже приличных, но настолько изящно и тщательно подобранных, что они производили убийственное впечатление. Старичка отнесло метро на три. Единственное на что его хватило, это заорать в ответ:

-Ведьма!

Обстановка накалялась. Сэлкор отставил лопату и поднялся во весь рост. Хания вжала голову в плечи. А Углука поправила на носу очки и обиженно произнесла:

-Сами вы бревно с глазами.

Дед разразился. Он кричал яростно и красноречиво. Углука пыталась что-то вставить, но услышав фразу:

-Четыре у тебя глаза и не одной совести! - вдруг согнулась пополам и сползла в ближайшую яму.

Дед решил, что довел девушку до слез и удовлетворился. Сплюнул в нашу сторону и отправился восвояси, а Данэ начала извлекать из ямы стонущую от смеха Углуку. Работа в тот день спорилась: обсуждая происшествие, мы срыли ровно полкургана. Но с дедом-редактором столкнутся еще предстояло, а пока Данэ весь вечер выговаривала Углуке за "недопустимую несерьезность в отношении к некоторым вещам", после чего утренние чтения стихов прекратились:

Но из большинства посетителей нельзя было вытянуть что-либо помимо трех сакраментальных вопросов, а среди таких попадались еще фигуры особо клинические. Например, сварщик. Если он и действительно числился таковым, то работать, видимо, должен был на другом конце Дивноглазья: там, уже на выезде, у реки, высился металлический остов чего-то недостроенного. Вместо этого сей достойный труженик вешал сварочный аппарат за спину, надвигал на лоб очки (Которые могли быть и горнолыжными - темные стекла закрывали чуть не пол-лица. А уж на горнолыжников, пропускавших поворот на турбазу и забредавших в нашу деревню, я в детстве насмотрелась:), а затем вооружался банкой роханского эля и бутылкой чего покрепче (как называется местный аналог "Назгуловки" - не помню, мы-то пьем кустарное вино), и шел смотреть на нас. И задавать одни и те же вопросы. Каждый день. Я уже неоднократно строила самые гнусные планы мести и по два раза посылала к нему всех молодых людей - не помогало.

Впрочем, ближе к обеду этот трудяга куда-то исчезал сам (возможно, заваливался за ближайшие кусты). И вообще выяснялось, что жизнь не так и ужасна, и даже наоборот, причем по многим причинам. Во-первых, экспедиция все-таки есть, и я в ней начальник. И какая экспедиция! Получалось, что многим в Мордоре и почти всем в Лориэне на зависть: помимо эпического чертежника, у меня появился еще и художник. Точнее, художница - Хания.

Папку с ее рисунками я увидала на третий день - они с Углукой рассматривали ее сидя под навесом. Я писала полевой дневник и периодически поглядывала через стол - благо, никто не возражал. Особенно поразил меня один рисунок: во весь лист - длинный меч с навершием в виде глядящих друг на друга птичьих голов и замысловатым перекрестьем (поневоле вспоминался многострадальный Куруфин), из которого вырастали: два крыла. Рисунок был сделан белыми штрихами на черном фоне, и потому, может быть, я и не доглядела истинного обладателя крыльев - но впечатление складывалось именно такое. Довольно сильное впечатление производили несколько рисунков из отдельной папочки - видимо, серия (Углука: "Покажи еще "Войну" - я давно не смотрела, да и новенькое что-нибудь, наверное, есть"), изображавшая, скорее, не "войну" (в смысле масштабных сражений), а отдельные поединки, где один из противников был определенно обречен на поражение. Вот на одном из них юноша (лицом весьма похожий на Майтнерия) пытается то ли закрыться лютней, то ли ударить ей довольно странную тварь, напоминающую злобного пса, украшенного крыльями и чешуйчатым хвостом. Я поинтересовалась названием. "Не было меча" - ответили мне и предложили сесть поближе. Я перебралась, забросив дневник, и узрела еще немало интересного. Группу тех же тварей в полете ("Псы Валинора"). Довольно много тщательно вырисованных интерьеров, почти без действующих лиц, зато все помечены в углу какой-то руной (Углука: "Этого я еще не видела:" Хания: "Да, недавнее. Южная часть тронного зала, с витражами. Я как раз к стилистике готовилась последний день, пол-учебника не читано, а она приходит и говорит: садись рисовать, я сегодня ночью увидела:"). Немало, наоборот, каких-то неясных сцен - две-три неподробно прорисованных фигуры в разных ракурсах (все с пометкой "Сон" и датой):

Так что рисовала Хания вполне прилично. А кроме того: Как только в кургане показывались кости, она отодвигалась от них на максимально дальнее расстояние, и соглашалась скорее двигать отвал, чем приблизиться. Впрочем, о столь трепетном отношении к останкам можно было догадаться еще на второй день: от пресловутого черепа в кепке Хания села на строго противоположном конце стола. А поскольку с костями обычно появляются и прочие находки, удалось найти ее способностям более достойное применение.

Так что Хания рисовала, Иллерн чертил - и радовал меня то результатами работы, то теми редкими минутами, когда он забывал, что уже минут пятнадцать, как не мыл руки. День на третий мы никак не могли сойти во мнениях относительно одного чертежа и я, разозлившись, выдала ему нечто грозное и не вполне печатное. Он картинно схватился за голову, затем, подняв руки к небу, патетически возопил:

- Пощади, начальник! Лопата твоя - в ладонях моих, зарплата моя - в ладонях твоих!

Мне немедленно стало смешно - и понятно, что от одного несовершенного чертежа не рухнет не только наш многострадальный мир, но даже арнорская археология.

- Ладно уж, прощаю. Иди, корннеплод антиэсстетичесский:

И тут: Если тираду Иллерна Данэ отметила просто отметила весьма недовольным взглядом, то теперь она подскочила на месте и ошарашено поинтересовалась:

- Что-что?

- Корнеплод. Антиэстетический такой. Ну, скажем, редька зимняя, полуувядшая:

- И только?

- Только.

Данэ вернулась к работе, пробормотав что-то о "памяти, которая хуже забвения". Я ей, конечно, немного слукавила. Прошлым летом в Мордоре, где меня специально учили произносить эту хитрую фразу - какой слог растянуть, какой произнести побыстрее - все утверждали, что это какие-то древние Словеса - но не заклинание, нет, в куст ежевики не превратишься, просто какая-то торжественная формула, смысла которой никто не помнит: А посему - произносят как понятнее и используют в виде нетяжелого ругательства. Видно, и вправду что-то древнее. А Иллерн, похоже, поделился со мной почвоведческим фольклором.

Впрочем, уже на следующий день он, видимо, вознамерился, нейтрализовать хорошее впечатление: под конец рабочего дня посадил на штаны внушительную чернильную кляксу, и последние два часа работы прошли под его нытье на темы "во-первых, грязь, во-вторых - неправильная грязь".

- Ну как же так: Я понимаю, на войне - кровь, здесь - какая-нибудь глина: Это, по крайней мере, достойно: Позор, позор, я - как какой-нибудь крючкотвор, как архивная крыса пыльная:

Под конец это вывело из себя даже меланхолическую Ханию, и она попыталась его урезонить:

- Ты только вспомни, скольким было много хуже, чем тебе:

На последовавшую новую порцию нытья (с общей мыслью ":но чернила на себя они не проливали") откликнулась уже Углука, энергично поддержав подругу:

- Вот-вот, я сейчас начну перечислять, кому именно, как и насколько - до вечера, думаю, хватит, а там Данэ добавит:

Впрочем, отличился не только Иллерн. Данэ в тот день назначила дежурной себя, и Сэлкор счел это достойным поводом пуститься на кургане в обширные восхваления в ее адрес, под конец попытавшись назвать ее "наставницей". В ответ схлопотал порядочную нотацию Гэлэра (он, видимо, в отсутствие Данэ "отвечал за нравственность"). А Углука ворчала еще во второй половине дня, глядя на Сэлкора, дающего горемычному почвоведу длиннейший совет на тему "Как постирать штаны":

- Это же нужно - такое ляпнуть! Причем совершенно серьезно:

- А что же он такого сказал? Ну, не нравится ей такое слово, но не настолько же это ужасно? - недоуменно поинтересовалась я.

- Ну: Наставник действительно один, - (это была цитата из Гэлэра). - И не у нас, а если уж на то пошло - у Данэ. Она добилась этого. Ух, ты и не представляешь: Она ко всем приходила со своей идеей - ну, ты вчера слышала: И к Золотоухому - он говорил: "Все давно пропало, ничего не выйдет:" И к Равнобедренному - тот по-другому, но про то же: "Да замкнется он когда-нибудь, когда срок будет:" Она и ответила: "Замкнется, конечно. Только из меня к тому времени черный мак расти будет!" Ей в конце концов пообещали, что Наставнику представят. Он должен был на одну конференцию в Академии прийти. Понимаешь, о нем очень немногие знают, такой уж он:

Углука, кажется, хотела сказать "человек", но осеклась. Ага, еще и не человек. Но и не хоббит точно. Так:Интересно еще, кто такой этот Равнобедренный, больно имя характерное? Ну да ладно, я пока путем Тьмы идти не собираюсь, так что какое мне дело до темных деятелей? А Углука продолжала с увлечением рассказывать:

- И там, на конференции она его сама вычислила. И когда увидела, что он посреди заседания зачем-то в коридор выбрался, туда же направилась, хотя доклад был, помнится, интересный: Вышла в коридор, - он у окна стоит - и на колени: "Сердце мое в ладонях твоих:" Он долго отказывался, говорил: слишком много боли, слишком много времени прошло: А потом понял: по другому нельзя, никуда не денешься - и ответил ей - "Кор-мэ о анти-эте":

- Что-что?! - теперь уже я, как Данэ, подскочила на месте, - ударившись, соответственно, коленками об стол. Кстати, Углука позавчера дежурила, и всей этой сцены не видала.

- "Мир мой в ладонях твоих" - древние Словеса для приема в ученики. Принял он ее, соответственно. Только "Учителем" просил не называть - такое уж это слово. Учитель, строго говоря, тоже только один:

Да, хороша история. И хороша я. Корнеплодом антиэстетическим ощущала себя в этот момент. Редькой зимней полуувядшей. А еще - думала о том, скольких первокурсников успел к этому времени "принять в ученики" Хэндар, особо уважавший припечатывать их этим выражением. Нда... "И понял он, что никуда не денешься:" Похоже на Данэ, очень похоже. Углука рассказывала историю с неподдельным воодушевлением, но где-то на заднем плане - или мне только казалось? - проскальзывала не менее несомненная ирония. Впрочем, Углука, кажется, принадлежит к числу тех, у кого эти чувства просто неотделимы. К тем, у кого "этот замечательный исследователь" обозначает "дурак редкостный", а "главное недоразумение нашей кафедры" - "гений, новатор, восходящее светило":

Жизнь таким образом продолжалась, в первом кургане мы усиленно вылавливали остатки разворошенного погребения - а потрудились местные недоархеологи порядочно, я пыталась представить, как все это должно выглядеть на чертежах и в дневнике - и периодически нестыковок набиралось столько, что я бралась за свою квадратную голову, и очень хотела кому-то пожаловаться. И даже пыталась - письменно, Хэндару, по которому совершенно неожиданно успела соскучится уже на третий день.. Но, примерно на втором-третьем абзаце письма в Мордор понимала, что созданный текст подозрительно напоминает знаменитые "Староосгилиатские жалобы". Этот уже вполне исторический документ торжественно (хоть и неофициально) зачитывается всем желающим попасть на кафедру - чтобы они с самого начала усвоили простенькую мораль "экспедиция, даже в городе - совсем не сахар и даже наоборот". Ходят слухи об авторе (точнее, авторессе) - что сейчас это весьма большая величина в археологии (уж не Тиэлла ли?). Зато тогда:

"Жизнь моя ужасна, - писала неведомая корреспондентка подруге. - Во-первых, я потеряла каблук, во-вторых, на грузовик с продовольствием упали Врата Запада [ Ворота экспедиционной базы. Тяжелые. Железные. Грузовику- сочувствую. ] и передавили всю сгущенку, а в-третьих, нивелир у нас косой, и тот, кто за ним стоит - тоже:"

(Косоглазого обитателя окрестностей нивелира я неплохо знала, но это история отдельная).

Больше всего меня радовала погода, - по крайней мере, первую неделю. И еще - возможность знать эту погоду заранее. День у меня начинался обыкновенно с того, что, выбравшись наконец из заветной кладовки, я натыкалась на нашего астронома, шествующего со стороны курганов (где он разбивал палатку каждую более-менее ясную ночь), и интересовалась:

- Гэлэр, погода будет?

Я верила прогнозам безоговорочно, с первого дня, когда обещанный "дождик на полчаса на третьем часу работы" состоялся ровно по расписанию. Интересно, относилась его метеочувствительность к ведомству Тьмы или к его специальности? Предсказал он и порядочный ливень на второй неделе - и мы стащили все более-менее ценные вещи в комнату девиц (где крыша выглядела наименее протекаемой) и расселись на этой куче, поставив посередине любимую "летучую мышь". Единственные, кто остался под протекающим навесом были Углука и Майтнерий, причем Майтнерий что-то с воодушевлением зачитывал ей по мятой бумажке, а она одобрительно кивала. Майтнерий, как можно было догадаться, писал стихи. Показывал их, правда, только Углуке да изредка Иллерну, но иногда и до моих ушей доносилось что-то вроде такого:

Есть тридесятое царство,

Единственное на свете,

Сторожевой ветер

Бесится на цепи.

Там за железным тыном

Нет никакой святыни -

Только звезда в тумане,

Только туман в степи.

Я не из этой сказки,

Мне, если что, помогут:

Но нынче за шумом дождя стихов было не слышно. А дождь все лил, ощутимо похолодало, и я, как всегда задумавшись "что я еще не сделала для науки", заклевала носом, и, выловив из нагромождения первую попавшуюся и похоже, чужую, подушку и спальник побрела в кладовочку. Тема в это время обсуждалась как раз подходящая: сны.

Сэлкор занудно излагал какое-то свое сновидение, вернувшаяся Углука заявила "Мне иногда такие сны снятся - заснуть не могу!", а Гэлэр как обычно высказался афористически, загадочно и так, что невозможно было не согласиться:

- Сны всегда немного ближе к Грани мира. Как и экспедиция:

Это точно, ближе - думала я, устраиваясь на ночлег (в кладовочке был всего-то один протекающий угол). Хэндар бы на это еще добавил: очевидно ближе, поэтому если усиленно пить - без труда и за Грань переберешься.

Эх, приснилось бы что ли что-нибудь из жизни жарких стран - похолодало-то весьма ощутимо. Так ведь нет, явятся какие-нибудь лоссохи - одна из любимых тем для разговоров в последнее время. Или "население" наших курганов в полном составе - причем в народном варианте: дракон и прочие герои древности. Разбирайся потом до утра в бесконечных сражениях - кто кого и зачем рубит - да еще и самой зачем-то вмешаться случается. Экспедиционные сны - вещь совершенно особенная. Приткнувшись подремать на вершине кургана, запросто можно увидеть во сне совершенно невообразимые события, связанные именно с этим курганом. Рассказывают, что Герои Древности являются начальникам экспедиций и дают подробные инструкции - как и где копать. Или - где не копать, а то плохо будет. А я-то как раз начальник! Хоть бы что путное приснилось.

Приснилось.

И ты грезишь ночами о древних битвах и подвигах. Неважно, что ныне бесплодна и уныла эта земля, что славное прошлое забыто, что богатство утекло в землю как вода, что время смыло все следы былой солнечной ярости и огненного гнева, верной и преданной дружбы и нежнейшей и трепетной любви: Ты погружаешься в волны Памяти, ты качаешься на них поплавком и слышишь ночами хриплые боевые выкрики, и отчаянный шепот, и сдавленный стон, и открытый крик Боли: Ныне Память станет твоим знаком, твоим молитвенным правилом, твоим гербом, Память, от которой першит в горле, и слезы, так и не пролившись, плещутся в глубине глаз, Память, которой переполнено тут все. Она струится соком в высоких полынных стеблях, она падает ночным яблоком в саду, она веет от нагретой летним солнцем пыльной дороги, ее капли таятся в траве отчаянно-желтыми одуванчиками, а в небе - далекими и звонкими звездами. И вскоре ничего не остается, кроме Памяти, и ты плачешь о похороненных в этих курганах, как об погибших вчера, и обращаешь к Валар свою отчаянную мольбу - даровать им, ушедшим, милость свою, и благословить их на Путь, уводящий к Единому, и простить тебя, потревожившего их бедный прах: Но звезды высоки и холодны, а тебя слишком донимают дневные заботы, ты слишком привязан к этому черствому хлебу, и кислому молодому вину, и сухим перезвонам лютни, чтобы можно было достаточно очистить свое сердце и услышать в нем ответ Высоких: