АКВАМАРИНОВАЯ ПЕЧАТЬ

   "Увидеть Морские Врата от моря -
   Нет горшего горя".
   Из Прощальной Песни Халах Хена.

      Дойр Морай-ан-Гверенн - Морские Врата Гверенна, белая пена на берегу, Пристанище Чайки, Айтри Хлинн. Бухту, замкнутую между двух далеко выступающих в море скалистых мысов зовут Ай-на-Эсат, Вода-в-Ладонях. А на конце каждого мыса - они так похожи, что иногда их называют Близнецами - стоят две высокие белые башни, соединенные тонкой каменной аркой. Слишком невозможное, невероятное сооружение, оно просто не должно держаться - но ему уже три с половиной тысячи лет. Это и есть Дойр Морай, построенный еще Халах Хеном после Обретения Земель, когда покинули нисси великий остров Ниссаол, оставив его Младшей Поросли - Дривет Анх. Говорят, те, что остались, со временем смешались со смертными, и больше не приходили белые корабли нисси к берегам Гверенна. И тогда запечатал Халах Хен Врата Моря Аквамариновой печатью - огромным драгоценным камнем, врезанным прямо в середину арки, словно око, смотрящее на море. И был это знак того, что заказан обратный путь на Восход. Лишь когда сломана будет Аквамариновая печать - тогда уйдут те, кто называет себя гвереннайт, дети Гверенна, уйдут по Дороге Птиц...

***

   Она родилась ночью. Ярко светили звезды, и отец вынес ее на руках под черное небо со словами:
   - Смотри, солнышко мое маленькое, смотри вверх, ты должна быть глазастая в меня, умная в маму и красивая как Айлинн Фиондабенн.
   Девочка молча сжимала кулачки. Балкон выходил на море, прямо на Ай-на-Эсат, арка Дойр Морай еле заметно светилась. Ночь была тихой, Дорога Птиц тянулась на восход, спокойно мерцая бессчетными огоньками. Казалось, она стекает в море прямо там, за Вратами.

   Кошка-ночь выгнула спину
   Прищурила желтое око -
   Ладья Луны
   Медленно выплывает
   Из Вечного Моря.

      Медб уснула, не дождавшись, когда дочку положат рядом с ней. Лицо ее было бледным и осунувшимся, даже прославленные темно-золотые волосы потускнели, и глядя на нее нельзя было сказать - вот женщина, обретшая счастье материнства, женщина, в жизни которой свершилось чудо Со-Творения. Мудрецы говорят, что сначала Творец создал мужчину, но чтобы сделать его хоть отчасти Со-Творцом, пришлось создать женщину. Ибо без нее он творить не желает. Потому мужчине дано творить, но неживое, из уже существующего, а женщине - творить Живое, всегда новое, вместе с Извечно Творящим.

      Мать ею почти не занималась - у властительной Медб Источников было слишком мало времени для дочери. Медб вспоминала о девочке только тогда, когда малышку приносили кормить, а потом - когда няньки прибегали с криком, что у ребенка болит животик или головка. Животик и головка, впрочем, почти не болели, девочка росла здоровенькой, плачем и капризами тоже не докучала. Медб рассеянно гладила дочь по темным волосикам, задумываясь о делах государственных, ее звали, она торопливо отдавала нянькам распоряжения и снова надолго уходила. Кириг Вестейн Высоких Рощ тоже часто отсутствовал, но, возвращаясь из дальних походов, всегда привозил дочери какой-нибудь подарок.

   Она часто бывала с отцом у воинов, разглядывала их оружие. Ей нравилось трогать доспехи, разглядывать узор на щитах, но особенно притягивали кинжалы. Не мечи, не луки - именно кинжалы. Блеск стали клинков завораживал, их хотелось взять в руки и не выпускать. Она мучила вопросами нянек, терзала Аэглах - телохранительницу матери, свою воспитательницу Рамборг Мойринн, носившую синий плащ барда, и терпеть не могла, когда за ней следили. Убегала. Ее ловили, мать сердито отчитывала ее. Отец же всегда прощал и дарил что-нибудь новое.
      Однажды, в очередной раз улизнув от нянек, она забрела в домик Индис-лекарки. Та ругаться не стала, только укоризненно протянула:
   - И попадет же тебе. Ну ладно, сиди, сейчас я тебе кое-что покажу.
      Индис усадила девочку на высокую лежанку, сунула ей кусок вареного в молоке сахара, кликнула слугу и велела ему бежать к князю и княгине, сказать - мол, здесь ваша беглянка, в безопасности, никуда не денется. Сама тем временем взяла с дальней полки небольшую шкатулочку:
   - Смотри, это мои помощники.
   - Камешки-то? - девчонка презрительно сморщила нос. - Подумаешь. Это все женские дела. Ну их, скучно.
   - А ты что, не хочешь быть женщиной? - изумилась Индис.
   - Не-а. Я хочу быть воином, как мой отец.
   - Если бы ты была мальчиком, ты стала бы воином. Но Всеотец судил тебе родиться женщиной.
   - Ну и что. Я вчера была у отца в дружинном дворе, сама слышала, один из воинов рассказывал - в их селении девушка, когда ей нарекали имя, срезала волосы надо лбом и сказала, чтобы ее считали воином. Теперь она на мужской половине живет, мужское платье носит.
   - И что, хорошо ей? - спросила Индис.
   - Ну... по правде не очень. Она ведь в испытаниях мужчин участвовать не имеет права. Всю жизнь в детских ходить будет, черную работу в дружинной избе выполнять. Нет, я по-настоящему хочу. Как Аэглах. Только не знаю, как это сделать.
   - У Аэглах - своя судьба. У тебя - своя, - Индис помолчала. - Ладно, милая, давай все же камешки посмотрим. Это вот гранат, он кровь останавливает. Это янтарь, слезы деревьев. Его полезно носить женщинам, которые ждут ребенка. Твоя мама тоже его носила, когда ты еще сидела у нее в животике. Это сердолик, он очищает помыслы и помогает укрепить силы. Очень важный камень, тоже с кровью связан. А это агат.
   - Разве не сердолик?
   - Нет, они просто по цвету похожи. У сердолика краски гуще, а у агата - полосочки слоистые - видишь?
   - Вижу.
   - А вот это, - Индис взяла в руку ожерелье из крупных бесформенных коричневых камней, - большая редкость. Черный янтарь. Говорят, он рождается в глубинах морских. Предвечный Отец вроде как насадил там такие же деревья, как и у нас, на берегах Гверенна, и тамошние деревья тоже плачут порою, стараются вырасти до поверхности воды, чтобы увидеть своих братьев на суше. В глубинах Моря темно, поэтому морской янтарь - черный. Он успокаивает душу. Надень-ка и не снимай пока. А теперь скажи мне на ушко - чего ты опять убежала?
   - Мать не хотела взять меня с собой, - угрюмо ответила девочка, болтая ногою. - Отцу тоже вечно некогда, и он последнее время твердит, что мне место на женской половине. А мне хочется быть с ним или с мамой. А лучше с обоими вместе.
   - У мамы много дел.
   - Да разве у нее могут быть дела важнее меня? Она просто меня не любит. Гладит словно щенка, а сама смотрит в сторону.
   - Милая, конечно, у нее нет дел важнее тебя. И она очень, очень тебя любит.
   - Тогда почему все время ругает?
   - Потому что изводится от беспокойства за тебя. И отец также.
   - Ладно, я пошла, - девочка сползла с лежанки. - Можно, я еще приду потом смотреть на камни?
   - Конечно, можно. Пойдем, провожу тебя.
   Мудрая Индис даже не заметила, что девчонка стащила острый кинжальчик, которым лекарка пользовалась для разрезания одежды на раненых и при небольших операциях. Кинжальчик был совсем маленький - как раз впору восьмилетней оторве. До вечера девчонка таскала его под одеждой, но, когда нянька позвала ее ужинать, очень неудачно споткнулась, упала и сильно поранила себе живот. Она все же пошла на ужин, стараясь не стонать, зажимая рану рукой, но в конце концов боль стала невыносимой, девочка побелела как мел и мешком свалилась на руки сидевшей рядом Рамборг. Та мигом закутала несносное чадо в свой плащ и помчалась к Индис. Индис охала и разводила руками, в дверь лекарского домика рвался Кириг Вестейн, но Рамборг встала на пороге и никого не пустила, пока Индис накладывала сложную давящую повязку. Девочка молчала, глядя в потолок и изо всех сил стиснув зубы. Наконец Индис поднялась и произнесла:
   - Отца пустите. Ему можно. Больше - никого. Матери сказали?
   - Мать еще у гномов, в Старом Ущелье. Завтра утром вернуться должна.
   - Па, не говори маме, - слабым голосом попросила девочка.
   - Ладно, не скажу, - нахмурился Кириг. - Только чего тебе от нее скрывать-то?
   - Еще испугается.
   - Она женщина, ей положено пугаться, - усмехнулся Кириг Вестейн. - Я-то ведь тоже за тебя боюсь, только по-другому. Ладно, ладно, не скажу. Сама скажешь.
   - Хорошо, - девочка отвернулась к стенке и закусила губу. Кириг осторожно прикрыл дочь одеялом и вышел. Она так и не повернулась. И с облегчением подумала, что отец не видит ее слез.
   Медб и вправду перепугалась за дочь - настолько перепугалась, что даже не исполнила нескольких обязательных обрядов, и потому над гаванью прошла гроза, которую должно было отнести в сторону. Ту пору девочка запомнила, как одну из самых лучших в своей жизни. Мать почти все свободное время проводила с ней, даже, как говорили, забросила государственные дела - какие, девочка тогда не понимала. Хотя уже заранее возненавидела все, что относится к делам власти и чар - больше у них с матерью никогда не бывало такого счастливого времени.
   ... - Мам, а теперь сказку. Ну, мам!
   - Ну, про что тебе рассказать?
   - Про все. Откуда все это?
   - Что?
   - Ну, небо, деревья... Почему мы - это именно мы? Почему я - это я, а не кто-то другой?
   - Ох, вопросов у тебя... Тут мудрецы всю жизнь над ними бьются, а тебе на блюдечке подай!
   - Но ты же САМА Медб, они все так говорят. Они говорят - ты все знаешь. Ты в Камень смотришь и все видишь. Вот и посмотри!
   Медб засмеялась, покачала головой, прищурив янтарные глаза. Ну, как тут объяснишь... Она поправила подушки под спиной у девочки. Та довольно улыбалась, крутя в руках куклу в самом настоящем парадном платье, какое носят в Коэр Гверенне в день Поворота Солнца. Куклой играть не полагалось, но что же это за подарок, если на него только смотреть можно?
   - Давай я тебе лучше расскажу про остров, откуда мы пришли.
   - А, мне в книжке показывали! Она такая старинная, с рунами, а я их читать не умею, это не нынешние руны.
   - Потом научу. А сейчас - сказка. А потом ты будешь пить вот эту гадость и спать. Иначе больше ничего рассказывать не буду.
   - Ну, ладно, - вздохнула девочка.
   - Тогда слушай. Давным-давно, когда еще не было Времени...
   - Как это не было? Времени - не было? Такого не бывает!
   - Не перебивай. Это трудно представить. Честно говоря, я и сама не могу, но вот было и все. Не думай - просто прими, как есть. - Эти слова потом много раз звучали в ее жизни. Но девочке это было совсем непонятно. Мысленно она поклялась, что своим детям все до самой капельки будет объяснять. Однако всему свое время, а сейчас она покорно, хотя и недовольно, замолчала, послушно стараясь представить себе - как это может не быть Времени. - Итак, еще до Времени Предвечный Отец - его еще называют Всеотцом - задумал создать мир...
   - А зачем?
   - А зачем ты рисуешь? Зачем домики из песка на берегу строишь?
   - Ну, хочется.
   - Вот и ему захотелось.
   - Но мир - это же не домик из песка!
   - А ты уверена - что твой домик из песка - не мир?
   Девочка замолчала, уже немного обижаясь. Опять мама говорит как САМА Медб. Насупилась. Медб улыбнулась и обняла непоседливое чадо.
   - Понимаешь, я многое не могу тебе объяснить. Представь себе, что я по сравнению с Всеотцом или даже Его Первыми Детьми, детьми Его Мысли все равно как новорожденный младенец. Что ты можешь объяснить младенцу? Он даже и слов-то многих не знает... Однако, повзрослеет и такие вопросы задавать начинает... - Медб бросила взгляд на хрустальную клепсидру. Времени еще было навалом. - Ладно. Итак, Творец создал сначала себе помощников, и это Первые Дети. Он сказал им - сделаем так-то и так-то. Но каждый понял по-своему, потому, что хотя дети рождаются от нашей плоти и пестуются нашими мыслями - они сами по себе. Так и тут вышло. А Творец смотрел - ему было любопытно, что и как они создадут. И они создали Мир, и каждый украшал его как умел. И стали они там жить. И тогда-то и началось Время. Но когда ты строишь домик на песке, тебе ведь хочется кого-то туда поселить?
   - Да... И они нас поселили?
   - Да. Они выросли и им захотелось и населить этот Мир, и заботиться о ком-то. Учить. Любить. Радоваться мужанию, открытиям их. Творению их. Неожиданностям их мысли. Изумляться им. Только вот создать живое мог только Творец.
   - И он создал нас?
   - Да. Сначала он создал первого мужчину. Но мужчина был один, и был он робок, и не решался сделать хоть что-то. Тогда Творцу пришла в голову мысль сделать женщину.
   - А что, Первые Дети разве не женщины и мужчины?
   - Не совсем. Вырастешь - поймешь.
   - Я сейчас хочу!
   - Потерпишь, - это было уже сказано тоном САМОЙ Медб, так что девочка досадливо засопела, но промолчала.
   - И вот так появились первые разумные, анхэ. А именно - Эремме Анх, Старшая Поросль. Наши предки.
   - А мы? А ты, папа? Мы тоже Эремме Анх?
   - И мы тоже, Бельчонок, - Медб чуть улыбнулась. - Но мы уже не такие, какими были те, самые первые Эремме Анх. Тогда весь мир был другой. И в другом краю была а, может, и доныне есть родина наших предков. А мы рождены уже здесь, в этой земле. С нею мы связаны навеки. Слушай же дальше, да не перебивай. Нам дана жизнь без конца, пока стоит Мир. Так говорят старые предания, хотя уже никого не осталось из тех, кто видел Первых Детей Творца. Мы не умираем как умирают смертные - от бремени времени. Мы умираем от ран, от скорби, от других напастей, которые убивают душу. Даже от счастья и от любви. И уходим по Дороге Птиц в обитель Первых Детей, в Эвел Иннирен, туда, где светятся под вечным Восходом Двенадцать Башен.
   - Ты это тоже в Камне видела? - прошептала девочка, которой вдруг стало почему-то страшно.
   - Только Башни и серебряных птиц, - вздохнула Медб.
   - А почему мы уходим? Тут же так хорошо!
   - Мир меняется. И в последнее время странно меняется. Мы же были созданы в том, изначальном мире. Меняется наш разум, наше понимание мира, но душа наша остается все такой же. Если не врут преданья, там, в конце Дороги Птиц, ждет нас бескрайняя земля Эвел Иннирен, где мы станем такими же, как Первые Дети - наши песчаные замки станут мирами... Но это все еще так далеко. Даже если мы туда уйдем.
   - А как это будет?
   - Когда ты станешь чуть постарше, я много буду с тобой говорить об этом. А пока - прими, как есть.
   - Ну, опять...
   - Ладно. Я расскажу тебе о том, как появились Дривет Анх и про остров Ниссаол.
   - Давай!
   - Даю, - Медб слегка щелкнула дочь по носу. Та зафыркала, как кошка. - Итак, сначала родились Эремме Анх. Это мы и гномы, которым положен срок такой же, как нам. Но гномы творят только из плоти Мира, мы же из всего. Насколько дано, конечно... - Медб задумалась. Девочка чуть подождала, затем тихонько дернула мать за рукав. Та, очнувшись, продолжила. - Итак, о чем , бишь, я? О гномах... Говорят, их создал Всеотец в ответ на просьбу Тарма, который украшал подземные недра мира. Ему нужны были помощники и ученики. Потому и зовут их дети Тарма. Они тоже считаются старшим родом, как и мы. Мы и они - Эремме Анх. А про Дривет Анх говорят такое. Творец каждому из Рожденных дал судьбу. Первым - как у нас принято отдавать дом старшему, так и Он отдал нам этот Мир. Вторым - детям Тарма - отделил недра. Третьим сказал - вы вырастете в этом Мире, переймете мудрость старших и пойдете искать себе судьбы за пределами Мира. Но ваша колыбель будет здесь, и вы все равно ничего не будете любить больше родного дома. И сюда суждено вам вернуться, когда придет срок. И вложил Он в сердца Дривет Анх непокой. А потом рассмеялся и сказал - кто знает, может, опять все будет не по-моему. Все дети мои придумывают что-то свое, и я рад. Вот так... Пока про это тебе хватит. Поначалу все три рода анхэ жили в Доме Всеотца. По крайней мере, так говорят мудрые. А потом он отпустил их в Мир. Но прежде была война.
   - А кого с кем?
   - Не знаю. Предания толкуют по-разному. В одних говорится, что один из Первых Детей пожелал все переделать по-своему, а когда ему сказали - ну, создай свой мир или хотя бы остров, там и делай, как хочешь, он не пожелал долгих трудов и решил забрать себе то, что уже было сделано. И переделать. И стал создавать себе слуг, чтобы бороться с Первыми Детьми. Всеотец же не стал вмешиваться - он сказал, я ведь раздавлю ваш песочный замок, я велик. Да и вы сами его не разрушьте.
   - Они что, как дети в песочнице дрались, что ли? - хихикнула девочка.
   - Ну, наверное Всеотцу так казалось. Но песочницей этой был весь Мир. Так были созданы злые твари, которых мы зовем рекха. Это и те, что таятся во тьме пещер, и те, что ездят на волках, и огнечерви, и болотные гады, и все прочее. Равновесие Мира нарушилось - вот что из этого вышло. И тогда мы, Старшая Поросль, поняли - пришло время повзрослеть и выступить в Мир, дабы защитить его. Вот так мы прибыли из краев Восхода, на белых кораблях.
   - Я видела картинки.
   - Да-да. Но после войны, когда Врага прогнали, Мир был искалечен. Так от суши отделился огромный остров Ниссаол. Там поселилась часть наших предков. Те же, что остались здесь, не пожелав покинуть отвоеванный у рекха край, это предки анхэ ирек - темных анхэ. Мы же - анхэ нисси, светлые анхэ. Мы жили на Ниссаоле, постигая мудрость Первых Детей, суть Мира, суть Сил Мира, все, что зовется Искусством. Тогда они жили с нами... Словом, вырастешь - узнаешь. Времени много. Все, что я тебе рассказываю, все, что мы знаем сейчас, мы тогда еще не знали. Это мы поняли и открыли потом. А тогда мы мало что знали и почти не понимали того, что нам говорили Первые Дети. Это сейчас только мы начинаем познавать их слова. Толковать, перебирать...
   - А почему не спросить?
   - А потому, что они ушли от нас. Говорят, в Эвел Иннирен. И ждут нас там, в конце Дороги Птиц и в конце времени, - нараспев проговорила Медб, и снова, уже нетерпеливее посмотрела на клепсидру. Девочка поняла.
   - Наверное, они ушли потому, что им скучно было с нами - как тебе со мной, - надулась она.
   - Ушли, потому, что сочли нас взрослыми, - наставительно произнесла Медб. - А взрослые сами должны вершить свои дела... Вот так. Потом на Ниссаол пришли люди, Дривет Анх. Мы мало знаем про то, как они жили до встречи с нами. Мы даже не знаем, покинули ли они Эвел Иннирен вместе с нами или после. Тех, кто был свидетелем тем временам, уже нет, а хроники написаны гораздо позднее. Вот, я говорю - они жили с нами в Эвел Иннирен - а не знаю, точно ли так. Одно скажу - когда Айренн Шен сражался со Скрывшим Лицо, люди уже были в мире и сражались вместе с нами. Потом мы ушли на Ниссаол. А потому туда приплыли люди. Мы их учили, мы с ними роднились. Так что сейчас на Ниссаоле живут наши смертные родичи.
   - А откуда они пришли?
   - Откуда, откуда... Отсюда и пришли. Они остались на отвоеванных землях, как и ирек. А потом некоторые приплыли на Ниссаол и остались там.
   - А почему мы ушли с Ниссаола?
   Медб слегка нахмурилась. Время поджимало.
   - В другой раз, - решительно сказала она и встала. Взяла со столика причудливой формы кубок из резного розового кварца и протянула дочери. - Пей. Потом заешь вот этим, - показала на серебряную тарелочку, где лежали вываренные в меду фрукты. - И спать. - Поцеловала дочку на ночь и ушла. Ждали дела власти и чар.

      После выздоровления мать стала брать ее с собой. Не всегда. Но часто. В Старое Ущелье ездили раза два. Да один раз - на стоянку одного из ри нэген, князей людских племен. Медб то и дело напоминала девочке, что через три года, когда ей сравняется одиннадцать, придет срок нарекать ей настоящее имя, она станет совсем взрослой, у нее появятся новые трудные обязанности. Заставила нянек сшить ей длинную столу, как взрослой - пусть приучается к настоящей одежде, к нужной осанке. Велела Рамборг по-настоящему учить девочку всему, что положено знать княжне - пусть премудрости древние осваивает потихоньку, нечего все бегать да прыгать, да на дружинном дворе пропадать. Киригу Вестейну вгорячах даже попало от жены - мол, приучил дочь не к тому, к чему надо бы. Себе на голову. Кириг Вестейн не перечил, нежно глядел на Медб, качал головой, соглашаясь, дочке из очередного похода привез сказочной красоты девичий головной убор, да вот беда - мала еще девчонка для таких украшений. Медб придирчиво оглядела подарок и приказала убрать подальше - ничего, минут три года, девочке будут нарекать настоящее имя, тогда отец и наденет ей убор на взрослую косу, уложенную венцом вокруг головы, как и полагается княжьей дочери - невесте.

      Пока же все шло своим чередом, а девочке было занятно больше прежнего вертеться вокруг матери да слушать непонятные речи взрослых. Этого, однако, ей было мало, она начала донимать Рамборг расспросами о чарах и магии. Поначалу наставница резко обрывала эти разговоры и сердилась, а девчонка обижалась на нее - ведь она же ничего страшного не хотела узнать, все знают, что гвереннайт владеют магией. Но потом поняла, что сердится Рамборг не на приставания, а на что-то совсем другое. Как сердилась она временами на слишком сильный мороз зимой или на дождь, затянувшийся дольше, чем следовало бы. Рамборг тоже что-то скрывала, чего-то не хотела сказать. Девочка вздыхала про себя, но к недомолвкам она уже успела привыкнуть. Как привыкла примечать все, что происходит вокруг.
      К Рамборг иногда приходили чужаки. Многих она принимала открыто и говорила с ними как Голос Медб. Некоторые приходили в сумерках, пряча лица и не называя имен. И среди таких почти не было гвереннайт, но много нэген анх - смертных. Впрочем, на это мало кто обращал внимание, кроме княжны, излишне любопытной по малолетству. А остальные так, сквозь пальцы смотрели, не вдумывались особо. Мол, барды - они барды и есть. У них свои дела, свои заботы. И причуды. Да к тому же чего еще ждать от полукровки.
   За любопытство свое девчонка и поплатилась - когда слушаешь то, о чем тебе знать не положено, вечно услышишь то, чего вовсе не ждал. Мать ее в тот раз не заметила - девочка пряталась за резным парадным креслом. А сэви Храудун, говоривший с матерью, и подавно. Не до того им было.
   Медб казалась особенно чужой, когда сидела в резном кресле из старого темного дерева в Круглой Зале, суровая и мрачная, как часто бывало в последнее время, в венце из двенадцати серебряных пластинок с двенадцатью Камнями Силы.
   - Скажи-ка мне, сэви мар, без утайки, как есть, - начала княгиня. - Вы все наблюдаете за моей дочерью с момента ее рождения и уже не раз до меня окольно доходили слухи, о том, что девочка - Пустая Ветка. Я хочу услышать от тебя, что ты сам думаешь об этом. Только честно. В глаза мне смотри, не отворачивайся.
   Храудун помолчал недолго, потом тяжело сказал:
   - От тебя, госпожа, у меня секретов нет, да и скрывать нет нужды. Девочка действительно является Пустой Веткой. Отчего - наверное сказать не могу. Пока не могу. Когда у нее наступят первые месячные очищения, мы сможем исследовать ее кровь и точнее ответить на твой вопрос.
   - Скажи-ка, Храудун, - снова спросила Медб после раздумья, - ведь это первый подобный случай в нашем роду?
   - Нет, госпожа, не первый. По крайней мере третий. Все три случая, включая и нынешний, передавались по женской линии и исключительно девочкам.
   - Напомни, кому именно.
   - Во-первых, сестра Си Ястреба.
   - У Си Ястреба была сестра?
   - Да. Мать Кромху Крунга и Эхенна Одноухого. Напомнить вам, кто это такие?
   - Не нужно, сэви, я вспомнила сама. Хорошо, но этому случаю ведь лет шестьсот?
   - Больше. Почти семьсот.
   - А второй?
   - Второй - сестра вашей прабабки княгини Эмер.
   - Постой, как ее звали?
   - Нус.
   - Да, припоминаю. Она так и не вышла замуж.
   - Верно. Погибла во время Великой Осады Гверенна. Она, если помните, неплохо стреляла из лука.
   - Да, - голос Медб дрогнул. - Значит, у меня еще есть возможность родить другое дитя, которое бы унаследовало мои способности?
   - Думаю, да. И думаю, вам стоит поторопиться с решением. Вы ведь знаете, мир все время неуловимо меняется. Нам отпущено не так много времени, оно почти на исходе.
   - А как же предсказание сэви Эгина? Там говорится о единственной дочери.
   - Кто в наше время верит предсказаниям? Повторяю - вам необходимо принять верное и скорое решение, иначе может быть поздно. Кроме того... дети существа хрупкие... Кто вам сказал, что речь идет именно о старшем ребенке? Единственный - не обязательно старший.
   - Молчать! - ударила кулаком по подлокотнику кресла Медб. Такого пугающего, угрожающего, чужого голоса девочка у матери еще никогда не слышала. Ей стало страшно и она затихла, как мышка. - Попридержи язык! Она - МОЯ дочь! Ясно? И будь она трижды Пустой Веткой, ты не смеешь так говорить о ней! Она - моя дочь, и ты будешь склонять перед ней голову, пусть ты и маг, а она - просто ребенок! И запомни - еще хоть раз намекнешь, хоть словом, хоть делом, хоть взглядом, тебе не жить! Если с ней хоть что-то случится - я прикажу тебя удавить. Медленно. Я сказала!

      Храудун поклонился и смиренно просил разрешения уйти. Медб его не задерживала и сама покинула залу сразу после того, как сэви мар исчез за боковой дверью. Зала опустела. Девочка не решалась выйти из-за кресла и тщетно старалась унять бившую ее дрожь. Внезапно она поняла, что ненавидит Храудуна. Ненавидит сильно, до тьмы в глазах. Ей еще не случалось кого-то ненавидеть. Она не знала, плохо это или хорошо - знала только, что он опасен для нее, и она сама не может жить рядом с ним. Он хочет ее смерти. Ничего, придет время, она ему припомнит. По детской привычке она сунула в рот большой палец и принялась ожесточенно посасывать. Это успокаивало. Дрожь прошла и наступила слабость, она все никак не могла собраться с силами и вылезти наконец из-за кресла, а потом ее сморил сон, и она крепко уснула.
   Разбудили ее крики, доносившиеся из-за двери. Она протерла глаза и хотела было вскочить, но затекшие ноги плохо слушались. Вокруг было совершенно темно. Чего они так раскричались, подумала она, с трудом выкарабкиваясь из-за кресла. Кажется, отец кричит. Ой, меня вроде зовет. Надо спешить. Да ведь это они меня ищут, радостно догадалась она. Бегают, небось, как сумасшедшие. Так им и надо. Вот возьму и убегу! Матери я не нужна, отцу тоже... хотя, вообще-то, наверное, это неправильно. Мать хорошо ответила этому... сэви мару. Да и отец вряд ли позволит, чтобы меня убили.
   Боковая дверца залы с треском распахнулась, в нее ввалились воины во главе с Киригом Вестейном. Князь был в одной рубахе, с факелом в руке.
   - Доченька! - взревел он и, швырнув факел одному из воинов, подхватил девочку на руки. - Слава Всеотцу! Матери скажите, что нашлась! Солнышко мое, радость моя! - внезапно князь поднес палец к губам. - Тс-с, уснула, - и, тихонько ступая, понес девочку на женскую половину.
   У дверей его встретила Медб. Князь мгновение помедлил, взглянул на жену - у той в глазах стояли слезы.
   - Вот и выходит, мать, что врут они все, магики твои, - молвил он и прошел со спящей девочкой к кровати. Бережно уложил, сам раздел дочурку, прикрыл теплым покрывалом. Медб неслышно подошла сзади, положила мужу руки на плечи. Кириг Вестейн повернулся к ней, обнял, чувствуя, что жену трясет.
   - Я думала, это Всеотец наказал меня! - всхлипнула княгиня.
   - О чем ты? - нахмурился Кириг.
   - Я сегодня говорила с Храудуном. Храудун сказал, что наша дочь - по всем признакам Пустая Ветка. И... и много чего другого... я по неосторожности спросила его, не родить ли мне еще одно дитя? Он не только сказал, что с этим надо спешить, но и намекнул, что старший ребенок в княжьем роду вполне может и умереть. До сих пор успокоиться не могу! Я просто взбесилась - это нашу малышку, котенка нашего... Вонючий ублюдок! Паскудный слизняк! Я вырву его поганый язык! - Во время вспышек гнева Медб была весьма несдержанна в речах, напоминая этим своего деда Хейста Ругателя. Говорили, он и чары творил с помощью изысканной ругани. Рассказывали, что получалось нечто совершенно невероятное.
   - Тебе не стоит заниматься этим самой. Охота руки пачкать? - усмехнулся он, обнимая жену. - Сам вырву, так и быть. Наказывать виновных - дело князя.
   - Ты прав. Где ты ее нашел?
   - В Круглой Зале.
   - Что? Этого просто не может быть! Но ведь сэвинайт, маги наши, осмотрели весь дворец и ясно сказали, что девочки там нет. Неужели Храудун солгал мне?
   - Это я проверю. И вообще, сдается мне, не мешало бы последить за сэви маром. Доходят до меня слухи, что уж очень часто стал встречаться он с посланцами Атойо... Ладно. Это уж мое дело. А теперь ложись спать. Будет лучше, если ты ляжешь поближе к девочке. Я сейчас пришлю вам еще воинов для усиления стражи. И поберегись некоторое время. Я думаю, вам обеим стоит уехать. Так, чтоб никто не знал, куда и когда. Впрочем, вряд ли кому взбредет в голову что-либо заподозрить, если вы уедете в Исфальхар, к моим родичам.
   Медб настолько привыкла доверять чутью мужа, что даже не стала спрашивать - зачем им так спешно уезжать и что за неведомая опасность грозит ей и дочери.
   - Хорошо, как скажешь, - Медб обессиленно опустилась на ложе рядом с дочерью. Та свернулась калачиком, волосенки разметались по подушке. Медб рассеянно погладила спящую девочку по голове и прилегла. Длинные смуглые пальцы медленно перебирали темные прядки прямых шелковистых детских волос. Такие блестящие, мягкие, свет играет в них, так что и цвета толком не разберешь - темные, и все. А отлив - пепельно-серебряный, редкий. Как у отца. Медб невольно улыбнулась, вспоминая.

      ...Их познакомили незадолго до свадьбы. Так решили родители и совет магов. Медб обладала Силой, причем с явным знаком Воды, а вода всегда считалась благой. Кириг Вестейн был старшим сыном князя Исфальхара и близким родичем старейшего и самого уважаемого из князей ирек Дуннахира Длинные Глаза, владыки Леса Эддон, что лежал между Исфальхаром и землями Диких ирек. В Исфальхаре же наравне жили и ирек, и нисси. А после Осады - пусть дело и давнее - укрепить отношения с ирек было очень важно. Тем более, в нынешние тревожные времена. Айоннай снова, как и перед Осадой, начали поднимать голову, и важно было, чтобы прочие ирек не поддерживали их. Кириг Вестейн был по крови потомком великого короля ирек Айхэллина, которому приходился потомком и Дуннахир Длинные Глаза.
   Древнее царство ирек, Аунна, давно пало под натиском рекха, немного спустя после того, как нисси покинули Ниссаол и высадились в Ай-на-Эсат. Тогда нисси помогли своим сородичам. Но потом кое-кто стал поговаривать - мол, помогли гости с Ниссаола, спасибо, а теперь шли бы вы домой. Тогда Халах Хен сумел убедить князей ирек и нисси собраться на великий совет, который и установил нынешний раздел земель и границы. За помощь и потери в войне нисси получили земли на берегу моря, названные Гверенном. Ирек море не слишком любят - им по сердцу леса, горы да степи... А потом, когда Гверенн расцвел и возвысился, а ирек так и не сумели воссоздать былое единство, нашлись те, кто все беды ирек был бы рад свалить на нисси. А потом была Осада. И , как говорили горькие песни и предания того времени, "восстал брат на брата, сын на отца"... Сколько потом было пролито слез на курганах в долине Марра, курганах, в которых спят и враги, и соратники, нисси и ирек. "Сколько же крови надо пролить, чтобы остановить безумие? Кто назначит меру?" - вопрошал тогда сэви Эгин. Тогда и произнес он свое Пророчество... А ныне Дуннахир грезит о былой славе Аунны и ревнует к заморским пришельцам, хотя открытой вражды и не выказывает. Он еще помнит, он был отроком в те времена, он видел ту тризну в Долине Смерти. Но то поколение почти все ушло, раздавленное горем потерь и раскаянием... А вот племянник Дуннахира, Атойо, поговаривали, водился с дикими ирек, которые последнее время не только в открытую вольничали на границах княжеств Гверенна, но и называли себя аойннай - жители Аунны, - как в старину. Потому Ала, владыка Коэр Гверенна решил выдать дочь за исфальхарского княжича. Во время помолвки Медб впервые увидела Дуннахира. Высокий, широкоплечий, кряжистый, похожий на могучий дуб, владыка ирек был одет в зеленое скромное платье, украшенное изумительной красоты поясом и королевским ожерельем. Голову его венчал серебряный венец с зубчиками в форме листьев, с изумрудами. Его светло-голубые глаза были действительно длиннее, чем у прочих. Если людей принято было называть круглоглазыми, то уж глядя на Дуннахира даже Медб можно было бы назвать совоокой. Он, собственно, и подвел к ней Вестейна, как старший родич - уж чести этому лесовику оказали сверх всякой меры! Мог бы и поскромнее себя вести... Жениха Медб и прежде видела несколько раз в лицо, и потом еще в Камне. Он был хорош собой и уже отмечен славой пограничных боев с аойннай, не признающими ничьей власти, кроме своих многочисленных вождей, и рекха, вообще никого не признающими. Говорили, что некая дама присылала ему изысканные стихи на тонкой ароматной бумаге, и обязательно с цветком или душистой травой. Но княжич не ответил на сердечные стремления красавицы и она утопилась в темном лесном пруду, оставив после себя изысканное предсмертное стихотворение. А Медб получила княжича без всякой борьбы. Так было решено. Но и любви между супругами поначалу не было. Тогда, на свадебном пиру Медб исподволь разглядывала суженого, старательно делая каменное безразличное лицо. Он, впрочем, тоже.
   Он был статен, высок ростом, и волосы у него отливали темным серебром. Поэты это тоже подметили и возносили хвалу Серебру и Злату. А он потом называл ее рыжей. Говорил: для других ты - Златокудрая Медб Источников, а для меня - рыжая. Рыжая-рыжая! Да уж, рыжая... А как трудно потом было сживаться, притираться властной Медб, чародейке, смотрящей в Камень, одной из старших Совета Магов с этим немногословным, с виду тихим и спокойным, а на деле твердым и упрямым мужчиной! Они в первый год брака несколько раз чуть не подрались. Да и потом было нелегко, пока Медб не научилась уступать. Пока не перестала брать все на себя.
   Кириг Вестейн незаметно, неторопливо избавил жену от государственных дел, чему она, поняв, была в общем-то рада. Он понимал все, может быть, куда проще, чем она, его разум не воспарял над грешной землей, выискивая первопричины того или иного хода мировых событий. Высокие материи магии, Сил и равновесия были ему не то чтобы чужды, просто Медб лучше с этим справлялась. По крайней мере, она научилась советоваться с мужем. Правда, тут они как бы менялись ролями - обычно женщина выслушивает тревоги мужчины, его рассказы о делах мировых, а тут слушал и успокаивал муж. Его практичный, спокойный разум зачастую помогал просто и четко все расставить по местам, так что Медб сначала оценила, потом зауважала, а потом полюбила мужа спокойной, уверенной и глубокой любовью. Это было ровное, долгое и сильное пламя, которого хватит до конца Дороги Птиц. Так что царствовала в Коэр Гверенн властительная и гордая Медб, но правил - Кириг Вестейн, князь Исфальхара. Медб это понимала - и была благодарна. У их дочери волосы были в него. Папина дочка. Папина... А папа сэви мару еще покажет. Тоже мне, "дети - существа хрупкие". Шея у него хрупкая. Если петлей или топором, то особенно. Гад ползучий...

      Следующую неделю Медб вела себя словно безумная. Не отпускала дочь от себя ни на шаг. Мужа слушалась во всем, делами заниматься на время прекратила. Кириг Вестейн тем временем вызвал к себе Храудуна - пока что просто для разговора. Храудун, однако, так искренне клялся и божился, что никто из сэви, включая его самого, и не подозревал, что девочка в замке, что Кириг Вестейн решил покамест не тревожить сэви мара. Однако приказал двум лучшим разведчикам с Храудуна не спускать глаз, докладывать князю об каждом его шаге. Жене велел готовиться к отъезду - но так, чтобы никто не знал.
   Девчонка же все эти дни жила, как в тумане, охваченная предвкушением нового, невиданного, неведомого. Новые земли, новые встречи - кто знает, чем все это обернется? Она смотрела на мир, широко распахнув глазенки, и мир, огромный и непонятный, готовился принять ее в свои объятия.

      Выехали рано утром, еще до рассвета, когда зябко и хочется спать. Скромная закрытая повозка с небольшим эскортом без гербов тихо покатила по мощеной белыми плитами Западной дороге, чтобы потом свернуть от большого тракта к северу на дорогу поменьше, хотя тоже хорошо ухоженную, но не слишком оживленную, особенно в это время года. По ней осенью пригоняли овец с горных пастбищ на торжище.
   Исфальхар сильно отличался от Коэр Гверенна. Тот был краем возделанных полей, легких серебристых замков на холмах, городов, похожих на горсти разноцветных камней в зеленой траве, яркой зелени, протканной нитями мощеных белых дорог, небольших рощ и совсем домашних лесов где-то далеко от дороги. Коэр Гверенн не знал крепостных стен - лучше всяких стен его охраняла магия. Коэр Гверенн давным-давно, еще со времен Хидира Мане, не знал войн. Никакой враг не мог переступить Круга. Две Осады доказали это, хотя во время последней на стороне врагов были сильные маги. Коэр Гверенн был краем утонченной изысканной красоты, высоких искусств и магической мощи.
   На четвертый день холмы стали выше, лес приблизился к дороге, среди травы стали высовываться серые спины валунов, а впереди замаячили вершины гор. Поля сменились заросшими дикой травой лугами, дорога стала тряской, замков больше не было. Вместо белых домиков селений теперь стояли большие приземистые дома с фундаментом из дикого камня и бревенчатыми стенами. Даже ветер изменился. Воины стали настороженнее, по ночам Медб обходила лагерь посолонь и замыкала чародейный круг, читая мерные непонятные стихи. Как-то раз девочка проснулась от криков и жуткого рева. Она откинула занавесь повозки и выглянула наружу. Матери рядом не было, потому она испугалась. Но то, что она увидела, было еще страшнее - прямо перед матерью, словно запертый в незримой клетке, бился в ярости какой-то зверь, здоровенный как медведь, только с волчьей головой и красно-бурой клочковатой шерстью. Медб стояла, вытянув руки вперед, а воины с криками били тварь копьями. Как потом узнала девочка, это был кере, один из многочисленных видов рекха, кровожадный полуразумный зверь, сохранившийся еще в глухих лесах. В Исфальхаре князья по меньшей мере раз в год устраивали на них охоту.
   В середине восьмого дня по круглому каменному мосту они пересекли стремительную широкую реку. Это была Аланиссэ, Бурно-светлая. На той стороне, у невысокой каменной башенки их уже ждали. Девочка во все глаза смотрела на встречающих. Они были светлее нисси - а тех смертные называли смуглым народом. В остальном они мало чем отличались от них. На их загорелых, обветренных лицах ярко блестели длинные глаза, у многих зеленые или карие с прозеленью, что было у ирек сплошь и рядом. Серые глаза Кирига Вестейна и голубые - Дуннахира, считались признаком высокого рода, крови Айхэллина. Ирек были в цветах окружающего леса - коричневом, зеленом и сером. Невысокий коренастый воин в черной головной повязке ловко спешился и, весело улыбнувшись, подошел к повозке.
   - Привет, сестрица! - по мнению девочки, он был чересчур нахален. Но мать тоже улыбнулась ему, хотя и более церемонно, но все равно радушно.
   - Привет и поклон и тебе, брат мой. - Воин помог княгине спуститься из повозки.
   - Как доехали? Как мне донесли, вы повстречались-таки с кере? Прости, моя вина. Вообще-то, - усмехнулся он, - ты, сестрица, и не с таким бы справилась, но все же...
   - Так ты уже оттуда за нами следил?
   - А как же. И друэнн тряс, и ястребов пускал - твоя птица, как-никак, пусть оберегают. А уж после этого мои разведчики шли по обе стороны дороги рядом с вами. Не заметила?
   - Один раз, - улыбнулась Медб. - Но от моих чар не спрячешься. Правда, я быстро распознала, кто тут по лесам шастает.
   Девочка вспомнила - именно тогда мать сказала странную фразу - теперь нам бояться нечего. Нас охраняют. Так вот кто охранял... Она с любопытством стала разглядывать воина.
   - А ты давно получил известие о нас?
   - Ястреб прилетел неделю назад. Вестейн велел ждать вас здесь. Я прикинул - сегодня будете. Да и друэнн подтвердили. Вот я и здесь, - он снова улыбнулся и посмотрел на девочку. Она уже догадалась, что это Кириг Аллам, меньшой брат отца. "Ни чуточки не похож", - подумала она. Он был ниже ростом, шире и крепче, с широким лицом, светлее отцовского, глаза были круглее, а волосы у него были рыжие.
   - Ну, да, - сказал он, словно отвечая на ее мысли. - Я Кириг Аллам Рах - Рыжий. Весь в бабку. А в ней примесь людской крови. И все равно я самый лучший боец моего отца! - рассмеялся он и подхватил ее на руки.
   - Мой папа лучше, - буркнула она, хотя Аллам ей уже нравился.
   - Ну, это смотря в чем, - он говорил с ней, как со взрослой, что все больше располагало ее к веселому дяде. - Вот пою я куда лучше его. И громче, - он снова рассмеялся. - Эге-ге-гей! Ау-ау-ай! - заорал он в подтверждение своих слов, и горы ответили отдаленным эхом. - То-то. Ну, как зовут мою племянницу? - вопросил он.
   - Никак, - вздохнула девочка. - Пока никак.
   - Медб! - возмутился Аллам, - вы что, совсем с Вестейном спятили, что ли? Мы же не варвары древние! Мы же современные анхэ!
   - Обычай есть обычай, - отрезала Медб. - Пока зови ее Тин Ка - маленькая белка. Я ее так зову, когда мы вдвоем.
   - Тинка? Ага. Тинка! Бельчонок, значит. А похожа ведь!
   Исфальхарцы и гвереннайт уже смешались, старшие о чем-то серьезно договаривались, и вскоре отряд двинулся по дороге вверх, в гору. Перед тем, как уехать, Аллам отстал от отряда и два раза крикнул по-ястребиному. Откуда-то ему ответили таким же криком. Он удовлетворенно кивнул и догнал отряд.

      Имение Аллама, куда их привезли, совсем не походило на легкий дворец ее деда в Коэр Гверенне. Первое, что бросилось в глаза - высокая и крепкая каменная стена. Но еще раньше из зарослей не раз доносился ястребиный крик - дозоры охраняли дорогу. С тяжелым грохотом опустился мост и открылись окованные медью ворота. Они были в доме Аллама, в Дин Аллам, в его земле Тир-на-Аллам.
   Дом Аллама был, скорее, высоким теремом в два жилья. Первое было из дикого камня, второе - деревянное, резное, с расписными резными столбиками и наличн