На карте Страны Фантазии знаменитый английский "город колледжей" помечен особым знаком. Сколько дивных сказок н фантастических историй было сочинено здесь, в Оксфорде, в тиши кабинетов, воистину хранивших пыль веков, или во время прогулок по окрестным тенистым рощам!

В середине прошлого века студенты местного Крайст Черч Колледж (что означало колледж при Христовой церкви) слушали лекции по математике одного молодого профессора, который, согласно уставу учебного заведения, одновременно занимал пост диакона в церкви. Лекции его, по свидетельству современников, особой популярностью не пользовались: монотонные, сухие, без проблеска юмора... До болезненного застенчивый холостяк, к тому же страдающий от постоянного заикания, профессор преображался лишь в обществе детей. Водопады шуток и забавных каламбуров, равного рода чудачеств, в изобретении коих преподобному Чарлзу Лютвиджу Доджсону (так его звали) не сыскать было равных, щедро низвергались на благодарных маленьких слушателей. А какие он сочинял сказки! Во время одной из лодочных прогулок, которые были столь популярны в городе, раскинувшемся на живописных берегах Темзы, молодой преподаватель принялся рассказывать юным спутницам еще одну, только что сочиненную невероятную историю о девочке Алисе. Случилось это в полдень 4 июля 1862 г. Он не знал тогда, что столетие спустя придуманная им история послужит невольной причиной забвения его подлинного, не отличавшегося благозвучием имени. Зато обессмертит другое, выдуманное: Льюис Кэрролл.

На тихих кладбищах Оксфорда покоятся еще трое знаменитостей, произведения которых по праву украшают мировую фантастику. Это ученый-теолог, моралист и почтенный оксфордский дон (так по традиции именуют местных преподавателей, входящих в советы колледжей) Клайв Стэплз Льюис; известность ему принесли сказки о волшебной стране Нарнии, а также популярная в свое время научно-фантастическая трилогия: романы "Полет на Венеру", "Перельандра" и "Эта странная мощь". Что касается второго - Чарльза Уильямса, автора рассказов о сверхъестественном, "ужасном", то нашему читателю это имя, полагаю, внове (да но Льюиса-то у нас знают всего по одной-двум переведенным сказкам и нескольким этическим трактатам), однако его не обходит молчанием ни одна история англоязычной фантастической литературы. В жизни Льюис и Уильяме были закадычными друзьями. Настолько близкими, что даже совместно основали орден - литературный кружок под названием "Инклинги" (от английского ink - чернила, а также inkling - намек), объединивший натур возвышенных и романтичных, не чуждых фантазии и обладавших чувством юмора. Со временем "Инклинги" превратились в своего рода местную литературную достопримечательность, весьма экстравагантную по меркам чинного и добропорядочного городка.

Однако был еще третий "отец-основатель", также оксфордский дон, хорошо известный в академических кругах своими исследованиями по средневековой английской литературе. Его могила появилась на католическом кладбище относительно недавно. Серая плита навечно скрыла от любопытства коллег-филологов и миллионов восторженных поклонников того, кто заслужил титул одного из самых читаемых авторов второй половины XX века. И не только в Англии - во всем мире. На мраморе высечено имя: Джон Роналд Руэл Толкин. И цифры, часовыми выстроившиеся по обе стороны этой долгой, растянутой на целых восемь десятилетий, жизни: 1892-1973. Есть на могильной плите (под которой он похоронен вдвоем с женой, Эдит Мэри Толкин) еще два странных имени-прозвища, словно принесенных из какой-то древней легенды: Берен и Лютьиен. Но что они значат, ведомо лишь тому, кто не раз перечитывал книги Толкина...

Большую часть жизни он практически безвыездно провел в Оксфорде. И хотя конкуренция у него. как мы видим, серьезная, жители городка теперь гордятся им не в меньшей степени, чем Льюисом Кэрроллом. Это было особенно заметно в самом начале 1992 г., когда отмечалось 100-летие Толкина.

Писатель заслужил юбилейные торжества - хотя бы потому, что книги его прочно вошли в круг чтения миллионов взрослых и детей, включены в школьные хрестоматии и университетские курсы истории литературы. Но юбилей вызывает и радостное изумление - потому что, кажется, совсем недавно состоялся триумфальный выход Толкина на авансцену сначала английской и затем мировой литературы, а затем возникли почти религиозный культ, в который читатели превратили каждую написанную им строчку, и все сметающая на своем пути лавина академического "толкиноведения"...

А мы - его поклонники в стране, еще недавно представлявшейся самой читающей страной в мире! Едва мы примкнули к этому всемирному литературному пиршеству (как ни досадно признать, вероятно, одними из последних) - и уже юбилей? Только-только начал массовый читатель открывать для себя нового, доселе неизвестного автора, - а это, оказывается, давно признанный миром классик.

Впрочем, какой он, если задуматься, "классик"... Свое столетие писатель встречает совсем в ином качестве. Сегодня для нас это один из популярнейших современных авторов, чьи книги погружают читателей в глубь мучительных проблем повседневности. И как знать -может быть, именно на закате нервного и чреватого столькими тревогами века нам позарез нужна его мудрая и светлая сказка, в которой легко разглядишь самих себя, свои заботы, свое время.

Сказать про судьбу книг Толкина "удивительная", "невероятная", "потрясающая" - значит, ничего не сказать. Не было еще в истории литературы книг со столь странной судьбой, как его сочинения, прежде всего по редкой солидарности в оценках двух - обычно полярных - групп читателей: массового читателя и элитарной академической критики.

Не всуе было произнесено имя Льюиса Кэрролла, вот, пожалуй, с кем Толкин может потягаться по праву! Оба почтенных оксфордских дона вроде и не подозревали, что пишут, подумать только, нечто великое: они вообще не относились серьезно к своему увлечению, однако именно оно обессмертило их имена... Видно, в самом воздухе Оксфорда было разлито что-то особенное, а может, нашептал на ухо ветер, гулявший но опушкам окрестных дубовых рощ, - но так случилось, что оба, Кэрролл и Толкин, сочинили по фантастической книге (второй распространил свой замысел на гигантскую по объемам Трилогию, плюс томик-пролог да посмертно вышедший еще один пролог... в то время как первый ограничился книгой-продолжением). И судьбу обеих книг также можно охарактеризовать одним и тем же словом: фантастическая.

В 1937 г. Дж. Р. Р. (так сокращенно зовут сегодня Толкина во . всем мире) выпустил детскую книжку "Хоббит, или Туда и обратно". В 1954-55 гг. последовало ее продолжение, сказочная трилогия "Властелин Колец''. Потом вышли еще четыре тоненьких книги стихов, эссе и прозаических фрагментов. И, наконец, в 1977 г. под редакцией сына писателя, Кристофера, выходит посмертно последняя книга, примыкающая к трилогии, - "Сильмариллион". Итого пять солидных томов объемом почти в две тысячи страниц. В 1965 г. книги Толкина изданы массовым тиражом в США и за последующие 6 лет переизданы┘ 40 раз и переведены на десятки языков мира.

Одно только американское издательство "Баллантайн" с 1965 г. по 1988 г. выпустило около 100 изданий трилогии тиражом, приближающимся к 10 млн. экземпляров. Общий тираж "Хоббита" в том же издательстве приближается уже к полутора десяткам миллионов. Плюс издания английские (монопольные права до сих пор держит н не собирается ни с кем делиться издательство "Аллен энд Анвин"). плюс "престижные" книги в твердом переплете и роскошные, в тисненных золотом переплетах фолианты с цветными иллюстрациями... Совокупный тираж произведений Толкина на сегодняшний день составляет восьмизначное число, а вышедшая на волне успеха книга "Сильмариллион" по скорости занятия первых строчек в списках бестселлеров (а также по времени, в течение которого она смогла там удержаться) превзошла вообще все, доселе виданное в западной книгоиздательской практике.

И последний ряд цифр. В 1960 г. филолог Марджори Вент защитила в Иллинойсском университете первую диссертацию по Толкину. После этой "капли" - почти пятилетняя "засуха", а потом будто плотина прорвалась: во второй половине 60-х гг. только на английском языке выпущено б отдельных книг, посвященных Толкину, за следующее десятилетие - 29 и, наконец, в 1980-1988 гг. - еще 17. Более полусотни монографий о Толкине за неполных три десятилетия! Интересно, что же привлекло специалистов-филологов (и как оказалось, не только их) в "сказочке" английского писателя?

Разумеется, я не собираюсь выписывать все полсотни названий, приведу только избранные, чтобы у читателя создалось ясное представление, какой это сегодня пестрый и любопытный мир - толкиниана. Как и следовало ожидать, большинство работ - это литературоведение и критика (всех мыслимых видов и оттенков). Кроме того, это множащиеся из года в год биографии, из которых только одна была авторизована Толкиным - книга Химфри Карпентера). На полке страстного почитателя Толкина соберется неплохая коллекция различных энциклопедий и справочников, целиком посвященных предмету обожания. Это, к примеру, иллюстрированная энциклопедия Дэвида Дэя "Толкинский бестиарий", солидные труды Карен Уинн Фонстад "Атлас Средьземелья" и Роберта Фостера "Путеводитель по Средьземелью" и даже подробнейший (с нанесенными уровнями высоты и тщательно выверенным масштабом) географический атлас "Путешествия Фродо", профессионально составленный Барбарой Стрэйки. Толкину посвятили свои научные работы лингвисты Джим Аллен ("Введение в эльфский и другие языки, включающее в себя правописание имен собственных, грамматику и синтаксис, Третьего Века в западных областях Средьземелья. По опубликованным работам профессора Дж. Р. Р. Толкина") и Верлин Флигер ("Расщепленный свет. Логос н язык в мире Толкина"). Ученые-структуралисты - Дэвид Харви ("Песнь Средьземелья. Темы, символы и мифы Дж. Р. Р. Толкина") и Рэндел Хелмс ("Мир Толкина", "Толкин и сильмариллы"), Религиоведы и культурологи - тут наберется с добрый десяток самых разнообразных книг: "Миф, символ и религия в "Повелителе колец" Сандры Майзел, "Искусство Толкина (английская мифология)" Джейн Ницше, "Мифология Средьземелья" Рут Ноёль... Наконец, антропологи - назовем фундаментальную работу Карен Рокоу на такую, казалось бы, "специальную" тему, как "Погребальные обряды в трилогии Толкина"...

Разумеется, массовый читатель искал и находил в книгах Толкина совсем не то, что могло бы взволновать специалиста. Но какая-то опосредованная связь этих двух "взрывов интереса" несомненна. Тем более интригующа эта связь, что вскоре к двум волнам увлечения Толкином прибавилась третья. На сей раз, взрыв прогремел в американских университетских городках-кампусах.

Подумать только! Благообразный старец, всем радостям жизни предпочитавший добрую прогулку в одиночестве или же сидение часами в плетеном кресле-качалке с любимой трубкой в зубах, вмиг превратился в идола нового, шумного и взбалмошного поколения. А по-старому целомудренная сказка, написанная неспешно и обстоятельно, непостижимым образом заняла свое место рядом с томиками признанных кумиров этого поколения - Керуака, Гизнберга, Маркузе и Мао, став - которой по счету? -"новой библией хиппи". И теперь в нью-йоркском районе богемы и молодежного бунта - Гринвич-Вилледж, на майках и жетонах его пестрого населения можно было прочитать (вместо привычного "Занимайтесь любовью, а не войной") странные надписи вроде "Фродо жив!" или "Вперед, Гэндальф".

Впрочем, популярность трилогии в Америке легко объяснима, если вспомнить, что значит для "среднестатистического" жителя этой страны сказочное чудо Диснейленда, превращенное в легенду пионерско-ковбойское прошлое, предприимчивость... Да и взращенное с малых лет чувство внутренней свободы, ради обретения которого воистину ничего не пожалеешь. И еще одно. Толкин трепетно любит своего читателя, в его книгах начисто отсутствует элитарное высокомерие - и рассказывает он свою длинную сказку, как это делали сказители прошлого: неспешно и предельно ясно.

Трудно представить, чтобы новомодный культ остался незамеченным. Потянулась сначала робкая, а затем все более напористая толпа подражателей, множились интерпретации - одна безумнее другой: и вот, наконец, родилось и обрело права гражданства в западном литературоведении слово "толкиниана". Источник всей этой шумихи стал модой дня, и теперь кто только о нем не писал: теологи, психиатры, фрейдисты, экзистенциалисты, глашатаи "новых левых"... Только одного человека, похоже, вся эта суета почти не беспокоила - Толкина. Осознавал ли он в полной мере, что выходит из его пишущей машинки? Вряд ли. Скорее всего, разгоревшиеся вокруг его сочинений страсти самого виновника происходящего вначале позабавили, а потом не на шутку озадачили.

Во всяком случае, почти два десятилетия после выхода трилогии "Властелин Колец" писатель молчал. Баснословный успех прямо-таки за руку тянул на дальнейшую разработку счастливо найденной жилы, а Дж. Р. Р. только ухмылялся, наблюдая за растущим ажиотажем, попыхивал себе трубочкой и продолжал тихо-мирно заниматься научными изысканиями. Он вообще в жизни мало суетился, в консерватизме своем оставаясь англичанином до мозга костей.

И самая, наверное, интригующая из тысячи и одной загадок его личности - это те самые восемьдесят лет жизни, которые могли бы послужить ключом к объяснению литературного феномена по имени Толкин, но... не стали. Жизнь как жизнь, начало еще "побаловало" биографов событиями, а затем решительно ничего экстраординарного. Почти полвека - обыкновенное чередование социальных ролей: ученый, преподаватель, муж, отец. Ничего, конечно, особенного, - если не считать пяти книг, невесть откуда вынырнувших на поверхность этой бедной деталями биографии┘

Впрочем, кажется, первые же записи в этой биографии опровергают только что сказанное про "бедность деталями". Ибо родился будущий писатель в месте не только необычном, но и экзотическом: и Африке!

... Мартовским днем 1891 г. английский пароход "Рослин Кастл" отчалил от берегов Альбиона, взяв курс на Южную Африку. Среди пассажиров была девушка по имени Мейбл Саффилд, которой только что исполнился 21 год. Ближайшее будущее виделись ей в красках преимущественно радужных: в Блумфонтейне, тогдашней столице независимой Оранжевой республики, ее ждал жених, служащий Африканского банка Артур Руэл Толкин. После венчания в кейптаунском кафедральном соборе - произошло это событие 16 апреля 1891 г. - и медового месяца на побережье молодые отправились в глубь страны, в Блумфонтейи.

"Столица" тогда была еще, по сути, просто большой деревней; на жителей метрополии это место навевало понятную тоску. Но что делать - в Блумфонтейне у Артура Толкина был какой-никакой, а заработок, позволявший сводить концы с концами. Поначалу юной супружеской паре с трудом удавалось сделать это, так как незадолго до свадьбы, как на грех, обанкротились сразу оба их родителя - и старший Толкин, и отец Мейбл! Но молодые любили друг друга, и свой собственный рай в шалаше они умудрились создать и в суровой, негостеприимной Африке. К Мейбл потом часто возвращались в памяти те счастливые часы, когда ей удавалось-таки вытащить мужа из-за его проклятой конторки и вместе сыграть партию-другую в теннис или гольф, а то и почитать что-нибудь друг другу вслух.

Вскоре прибавились новые заботы - впрочем, радостные: Мейбл Толкин сообщила мужу, что беременна. И в ночь на 3 января родила ему сына, которого окрестили в том же соборе, где они венчались. Имя, данное мальчику при рождении, звучало роскошно: Джон Роланд Руэл. Однако много лет спустя писатель вспоминал, что с этим тройным именем вечно выходила путаница. Редкие одноклассники удосуживались произносить имя полностью (да и какой школьник вынесет такое!), предпочитая пользоваться прозвищами. В конце жизни читатели и многочисленные поклонники перешли на всем известное, общепринятое ныне сокращение - Дж. Р. Р.

Первая в его жизни фотография была сделана, когда малышу исполнилось несколько месяцев. В плетеном кресле сидит строгая и немного чопорная Мейбл, а рядом, в тропическом белом костюме и соломенной шляпе канотье стоит красавец-денди с огромными черными усами. Это Артур Толкин. И, наконец, на заднем плане трое слуг, а на руках у няньки - белобрысый младенец, сощурившись, с видимым интересом ожидает обещанную дядей-фотографом "птичку".

На семейном фото все, как и положено, символизирует мир и покой. В реальной жизни, однако, проблем хватало. То слуга-негр "похитил" мальчика и целый день продержал его в краале (оказалось - лишь затем, чтобы похвастать перед другими слугами); то мальчик случайно наступил на ядовитого тарантула, и если бы не оказавшаяся поблизости нянька, мужественно и быстро отсосавшая яд из ранки, мир, вполне возможно, потерял бы великого писателя... Эпизод с тарантулом постоянно будоражил память Дж. Р. Р. - не оттого ли ОН с таким "сладострастием" описывает в своих книгах гигантских злющих пауков и прочих ядовитых гадов и насекомых? Однако беспощадное солнце оказалось чересчур вредным для здоровья Дж. Р. Р., и семейный совет постановил: Мейбл с детьми (когда будущему писателю исполнилось два года, на свет появился его маленький брат Хилари Артур Рузл) возвращаются в Англию; что же касается Артура, то он присоединится к ним позже, когда приведет в порядок свои банковские дела.

Так спустя четыре года Мейбл вновь ступила на борт парохода, но теперь она была не одна. А в детской памяти Дж. Р. Р. Африка оставила лишь какие-то мозаичные осколки: несколько выученных слов на языке буров, знойное дыхание вельда, тот самый тарантул... А об отце сохранилась картинка и вовсе крошечная, какая-то незначащая - застывший кадр из сцены прощания в кейптаунском порту: на крышке семейного сундука отец старательно выводит краской "А. Р. Толкин"┘

По прибытии в Англию Мейбл с детьми приютили в отчем доме. Тихая деревушка Кингс Хит неподалеку от Бирмингема на время принесла долгожданное отдохновение от тревог и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне: дружелюбная, веселая семья, поправлявшееся здоровье Дж. Р. Р. и ожидание скорой встречи с Артуром. Всю весну и лето он писал, что очень скучает по жене и малышам и ждет, не дождется, когда можно будет бросить все дела и мчаться назад в Англию... А затем из Африки прилетели тревожные вести. Артур Толкин подхватил где-то инфекционный ревмокардит: хотя состояние его улучшается, во всяком случае, до весны о его переезде в Англию не может быть и речи.

Рождеству в тот год в доме радовались одни только дети, не подозревавшие, что происходит: что касается настоящей елки, то она привела Дж. Р. Р. в неописуемый восторг (куда там до нее обряженному игрушками эвкалипту, как было в прошлый год!). И сразу же по окончании праздников Мейбл принимает решение отправиться к мужу в Блумфонтейн.

Но... человек, как учили набожную Мейбл, предполагает, а Бог располагает. 14 февраля пришла телеграмма, из которой следовало, что Артур Толкпн перенес сильнейшее кровоизлияние, и его близкие должны подготовиться к худшему. На следующим день отца будущего писателя не стало. Похоронили его там же, в Блумфонтейне, на англиканском кладбище (Дж. Р. Р. так ни разу и не выбрался посетить могилу отца).

Овдовевшей Мейбл на этот раз пришлось столкнуться с самой настоящей бедностью, ибо доходов с капитала, положенного Артуром в банк, едва хватало на жизнь. Вопрос, экономить или нет на образовании детей, матерью даже не ставился: на чем угодно, только не на здоровье мальчиков и не на их обучении... На первых порах она сама постарается стать для сыновей образцовой учительницей; как-никак, а Мейбл сносно владела латинским и немецким, умела рисовать и немного играла на фортепьяно.

Домашнее образование уступало школьному в методичности и глубине, зато снабжало множеством любопытных знаний, недоступных обычному школьнику. Так, от тетки Грейс маленький Дж, Р, Р. узнал, откуда пошел род Толкинов. Конечно, в подобных генеалогических "копаниях" - а ими занимались во многие семьях английского среднего класса - красивые легенды пышно декорировали действительные факты; но для впечатлительного мальчика все это было донельзя важным. И он с гордостью впитывал очередную историю о своем дальнем предке из императорского рода Гогенцоллернов, который будто бы воевал под началом австрийского эрцгерцога Фердинанда во время осады Вены в 1592 г. и даже захватил штандарт турецкого султана. За тот подвиг ему и присвоили прозвище "Безрассудно храбрый" (Tolkuhn) - так гласила семейная легенда...

О том, что корнями род Толкинов уходил на континент, ясно говорит хотя бы родовая фамилия, которую чисто "английской" никак не назовешь (произносится она по правилам, кстати, именно так: Толкин, а не Толкиен или как-то еще). Скорее всего, кто-то из французских предков писателя эмигрировал в Англию, спасаясь от гильотины... Как бы то ни было, писатель неоднократно подчеркивал, что интересом к мифологии и культуре средневековой Франции он обязан своей генеалогии.

В действительности семья Толкинов к моменту рождения первенца никакими благородными "корнями" похвастать не могла. Артур Толкин, как и все его ближайшие предки, принадлежал к обедневшим английским буржуа, тысячи подобных семей населяли промышленные пригороды Бирмингема. И если мы вспомним любимого писателем Бильбо Бэггиннса - недалекого, хитрого и пуще всего почитавшего комфорт и душевное спокойствие, то вот вам и социальная родословная его создателя!

Тем временем - стояло лето 1896 г.-Мейбл Толкин посчастливилось отыскать объявление о сдаче крестьянского дома в деревушке Сейрхоул, всего в миле от города. Условия были вполне приемлемые, и семья немедленно перебрались в деревню.

Столь прозаически - "переезд в деревню" - это событие звучало разве что на слух измотанной домашним трудом Мейбл. Для четырехлетнего Дж. Р. Р. свершилось открытие совершенно нового мира, который во многом сформирует его как писателя; мира английской провинции. Мальчик открыл для себя такие понятия, как "луг" (где так славно было бегать взапуски), "старая мельница" (конечно, полная тайн, а возможно, и привидений), "старый фермер" (прозванный Черным Великаном-людоедом), "песчаный карьер", "лесная чаща"... Словом, все то, что составляет нормальное детство - и чего у маленького Толкина до сих пор не было.

В это же время он впервые идет в школу, а мать, как и планировала, начинает самостоятельно заниматься с детьми иностранными языками и правописанием. До седых волос сохранил Дж. Р. Р. любовь, даже какую-то ненасытную страсть к языкам. Кроме того, он оказался чрезвычайно прилежен в ботанике, поражая своими познаниями во всем, что касалось деревьев. Он не просто знал их и любил рисовать (еще один рано проявившийся талант), но постоянно стремился быть рядом с каким-нибудь деревом. Будто прислушивался постоянно, не нашепчет ли ему что ветер в листве.

Когда речь идет о писателе, редкий исследователь пройдет мимо детского чтения своего героя. В случае с Дж. Р. Р. получается картина более чем странная. Он рано прочитал "Алису в Стране Чудес" и подобно миллионам детей во всем мире влюбился в эту великую Сказку "для больших и маленьких". А вот "Остров сокровищ" не принял, как, впрочем, и сказки Андерсена. Зато неожиданно - неожиданно для тех, кто полагает, что создал себе цельный образ автора "Повелителя Колец", - полюбил рассказы про индейцев и часто бегал по окрестным лесам и оврагам с луком и стрелами и, разумеется, орлиным пером в волосах... И., наконец, нашел поистине свое чтение: скандинавские легенды, книги английского писателя Джорджа Макдональда, позже названного критиками родоначальником ныне популярного жанра фэнтэзи, и сказки Эндрю Ланга. где полным-полно было драконов, благородных рыцарей и прекрасных принцесс.

Он на всю жизнь запомнил одну из них, в которой житель какой-то сказочной северной страны викинг Сигурд убивает огнедышащего дракона Фафнира. "Я так страстно желал повстречаться с драконами... Естественно, будучи маленьким и не очень сильным, я бы не хотел встретиться с ними на околице. Но все равно мир, где они были, даже такие страшные, как Фафнир, представлялся мне куда более богатым и прекрасным. И чтобы попасть туда, я бы не постоял за ценой". Не слышится ли в этих словах голос будущего Фродо Бэггинса, завороженного рассказами о геройском походе его дяди Бильбо против огнедышащего дракона Смога?

И как только мальчику стукнуло семь лет, произошло событие закономерное, коль скоро речь идет о будущем писателе, и знаменательное. Юный Толкин начал сочинять свою первую историю "про драконов". Мальчишеская биография стала писательской...

В канун 1900 г., когда вся Англия торжественно праздновала "бриллиантовый" юбилей королевы Виктории, в семье произошло событие, вызвавшее бурю негодования со стороны отца Мейбл. Не без подначки сестры она вдруг решила принять католичество. В одно из воскресений братья Толкины с удивлением обнаружили, что мать повела их не в англиканскую церковь, а в какую-то другую, расположенную среди трущоб бедноты в самом центре Бирмингема. Для отца Мейбл это была трагедия: его дочь связалась с "гнусными папистами"! Результатом стал непоправимый удар по семейному бюджету Толкинов, и так дышавшему на ладан. Муж сестры Мейбл запретил жене и думать о католичестве; после смерти Артура он иногда помогал деньгами Мейбл, теперь иссякал и этот источник помощи. И все же Мейбл проявила характер и вопреки давлению родственников начала готовить детей к принятию католичества.

А осенью 1899 г. Дж. Р. Р. успешно выдержал экзамены и поступил в старинную школу, носившую имя короля Эдуарда (в ней когда-то учился его отец). Школа находилась в самом центре Бирмингема, в четырех милях от дома, и с тех пор Толкин приобрел навык к длинным пешим прогулкам: заплатить за проезд в поезде денег у семьи не было, а трамвай так далеко за черту города не ходил...

Однако долго это продолжаться не могло, и беззаботной жизни на лоне природы пришел конец. Мейбл подыскала новую квартиру поближе к школе, и оба брата Толкины с сожалением расстались с деревенским коттеджем, где прошли четыре года их детства. "Всего четыре года,- вспоминал писатель, - но они до сих пор кажутся мне самыми продолжительными и повлиявшими на всю мою жизнь".

Впрочем, дети редко предаются меланхолии по ушедшему - и в промышленном Бирмингеме маленький Дж. Р. Р. нашел себе неожиданное развлечение: его внимание привлекли надписи на огромных самосвалах, перевозивших уголь. Написано вроде было по-английски, но как произносить эту абракадабру, Толкин не знал. Так он открыл для себя древний, однако все еще живой язык жителей Уэльса - валлийский, в котором позже приобрел авторитет специалиста с мировым именем.

В школе он познакомился с энергичным преподавателем по имени Джордж Бревертон, который ввел мальчика в еще один древний язык - староанглийский. После того как Бревертон продемонстрировал классу, как звучат "Кентерберийские рассказы" на языке Чосера, все переложения английской классики на "новоанглийский" потеряли для будущего писателя всякий интерес. Чуть позже он впервые прочтет знаменитый литературный памятник - анонимное переложение одной из легенд о короле Артуре, "Сэр Гэвейн и Зеленый рыцарь"; предстоит ему и новая встреча с викингом Сигурдом и драконом Фафниром - только теперь он прочтет, хотя и с трудом, эту историю в оригинале - на древнем норвежском.

Короче, ему уже ясно, куда направить стопы после окончания школы: в лингвистику, в историю средневековой английской литературы.

Несмотря на нужду, это пока все-таки достаточно безоблачный период его жизни: игры, школа, упоительный мир книг, открывшийся благодаря новому другу семьи, местному священнику Френсису Моргану. Однако судьба безжалостно наносит еще один удар, разом положивший конец этому короткому, недопрожитому детству. В самом начале 1904 г. у матери обнаруживают острый диабет. Она ложится я больницу, где спустя полгода умирает.

Остановимся на минуту. Детство будущего писателя оборвалось до обидного рано, он уже испытал и горечь утрат, и одиночество, и радость вновь обретенной семьи (Джона с братишкой забрала к себе тетка). Не много ли для двенадцатилетнего подростка?

Где-то в подсознании все эти потрясения раннего детства отлились в устойчивый символ. Яркий полдень, согретый теплом понимания и любви, внезапно налетевшая туча, принесшая с собой горечь утраты,- и снова синее безоблачное небо. Только черная туча не собирается уходить, зловеще маячит на горизонте - да собралась взрослая морщинка на еще детском лице.

Читателю этот символ встретится не раз. Путь героев Толкина долог и труден, и, хотя отправляются в дорогу обычно в полдень, путешественникам придется хлебнуть всякого: и горя, и отчаяния. И справиться со Злом - какая ж сказка без этого? - и совершить множество подвигов, и повидать другие страны. И домой вернуться целыми и невредимыми, - но вернуться другими, изменившимися.

Вот где сказка Толкина отойдет от канонов. Никогда его героям не обрести прежней безмятежности, не могут они и уповать на лелеемый героем знаменитого романа Булгакова покой. Все равно что-то неуловимое сдвинется в их душах, сердцем завладеет беспричинная тоска, а на губах заиграет грустная улыбка мудреца, прекрасно знающего, что черная туча - вон она, все еще висит неподвижно в отдалении...

Нельзя сказать, что ранняя смерть матери надломила Дж. Р. Р., однако, с тех пор в нем уживались как бы два совершенно различных человека. По природе своей он был открытым, милым и приветливым жизнелюбом, не терявшим чувства юмора, любившим добрую беседу и постоянно находившимся в движении. В искусстве создавать друзей ему было мало равных. И в то же время опубликованные уже посмертно письма и дневники Толкина открыли его читателям образ совершенно иной: глубоко погруженного в себя пессимиста, подверженного безотчетной грусти и даже приступам отчаяния.

Впрочем, разве это трудно было вычитать в его книгах? Все, увы, проходит, и ничего нельзя сохранить надолго. Никто и ничто не может считать себя в безопасности. Ни одна битва не может быть выиграна полностью - и победитель еще ощутит грусть от собственной победы...

Но вернемся к биографии Толкина. Рано осиротев, он особенно остро нуждался в любви и человеческом тепле. В 16 лет Джон встречает девушку Эдит Братт - соседку по новому дому, куда с помощью отца Моргана перебрались братья Толкины. Она была красавицей - или только казалась ею Джону, но какая разница! - сероглазая, черно-волосая... Дружбу молодых людей, незаметно для них самих перешедшую в любовь, расстроит теперь только смерть; случится это, впрочем, не скоро. Правда, поначалу серьезно осерчал отец Морган, для него было ударом известие о "выходке" воспитанника: вместо того чтобы прилежно заниматься, завести интрижку с девицей старше себя на три года! К счастью, со временем гнев опекуна поулегся, - однако пожениться молодые люди смогли лишь в 1926 г.

Сколько же всего произошло до этого! Годы учебы в Оксфорде, первые серьезные увлечения литературой (к уже выученным языкам добавились новые: древнегреческий и даже "экзотический" финский, на котором Толкин смог, наконец, прочитать "Калевалу"), прерываемые более прозаической страстью - регби. Поездки в Швейцарию и Францию. А тут еще разразилась мировая воина, которую молодой лейтенант Толкин провел также во Франции... Однако все испытания благополучно миновали молодых Дж. Р. Р. и Эдит; даже ее предполагавшаяся помолвка с другим человеком благополучно расстроилась в самый последний момент!

Можно только позавидовать этой паре. У них все было, как в самой настоящей сказке: они жили долго и счастливо, воспитали четверых детей и оба умерли в глубокой старости...

И все. Юность Дж. Р. Р. кончилась, и вместе с нею ушли из его жизни невзгоды. Оставшиеся полвека протекали на редкость спокойно: блестящий знаток средневековья, уважаемый профессор, чуть старомодный во вкусах и пристрастиях домосед, любящий муж и отец. Но юность с ее переживаниями оказалась на редкость плодоносной почвой, на которой "взошел" целый мир, придуманный Дж. Р. Р., - с многовековой историей, мифологией, географией, языком (и не одним, а многими).

А началось нее с того, что в самый канун 1930 г. молодой профессор англо-саксонской литературы в одном из оксфордских колледжей начал как бы, между прочим, сочинять детскую сказку о смешном и трогательном народце - хоббитах. К тому времени он уже не единожды пробовал себя в сказочном ремесле, однако на сей раз, интуиция подсказала ему, что эта книжка выльется и нечто серьезное (в отличие от всех предыдущих попыток, которые и по сей день издаются как "второстепенный Толкин"). "Взяв чистый лист бумаги, я написал своим неподражаемым почерком одну-единственную фразу: "В норе под горой жил-был хоббит". Почему именно ее, я не отдавал себе отчета - и по сею пору это для меня загадка. В течение нескольких лет я не продвинулся ни на шаг вперед, только вот карту нарисовал... Но в начале тридцатых годов, это совершенно точно, из одной написанной фразы возник "Хоббит".

Правда, еще раньше в специальную записную книжку, озаглавленную "Книга потерянных историй", он начал вносить различные отрывочные сведения о том. что позже читатели и критики назовут "толкинской мифологией". А сама так и не законченная и не обработанная рукопись после смерти писателя была отредактирована и приведена в божеский вид сыном Толкина, Кристофером, став, таким образом, четвертой - а фактически первой книгой, томом-прологом знаменитой трилогии, получив название "Сильмариллион", что на языке эльфов означает "Книга о сильмариллах", или трех главных волшебных жемчужинах, с которыми связана долгая и возбуждающая история...

А "Хоббита" писатель все-таки закончил. И после того как рукопись провалялась какое-то время без дела, попытался пристроить ее в солидное лондонское издательство "Аллеи энд Анвин", с которым молодой филолог был связан ранее. Появившаяся в 1937 г. книжка разошлась неплохо, хотя сенсации не произвела. И все-таки издатель посоветовал начинающему автору подумать над продолжением. Эх, если бы каждому молодому таланту сопутствовали в самом начале карьеры такие редакторы и издатели!

Дж, Р. Р. совету внял - и задумался. Думал он не один год, и счастье, что не торопился с "ответом".

Как он жил все это время, пока занимал пост профессора в Оксфорде? По многочисленным биографиям можно восстановить его облик и образ жизни, - но разве это что-нибудь объяснит в волшебстве, в таинстве под названием "творчество"!.. Был старомоден и консервативен в своих привычках. Много читал и писал - в основном по специальности. На полках чулана теснились словари, научные труды по филологии, многочисленные тексты на староанглийском и старонорвежском; и позже, конечно, особая полка гнулась под тяжестью переводов его собственной трилогии - на десятки языков. К стене была приколота нарисованная им самим карта Средьземелья. Большая корзина для писем, две пишущие машинки, чернильницы и разбросанные везде огрызки карандашей... Беспорядок и разгром, хорошо знакомые и столь милые сердцу всякого, чьи рабочие инструменты составляют перо и бумага!

Неизменную трубочку держал скорее с ритуальной целью. Страстным курильщиком, судя по воспоминаниям знавших его людей, не был: так, несколько колечек в воздух... Не чурался коллег, принимал деятельное участие в работе общества "Инклингов", трудился над комментариями к переводам средневековой английской литературы. "Даже временами являл собой талантливую карикатуру на оксфордского дона", - замечает ею добросовестный 6иoграф Хамфри Карпентер. И тут же считает нужным добавить: "По существу, кем он воистину не был, так это старым добропорядочным профессором. Как будто некий дух унес его с собой вон из Оксфорда, тело осталось, а душа бродила где-то далеко-далеко, по лугам и горам Средьземелья".

...Итак, ему предложили подумать о продолжении "Хоббита". Писателем он до той поры себя не считал, хотя и сочинял время от времени стихи, поэтому начал с более привычного, на чем успел набить руку, собирая материал для "Книги потерянных историй": стал с дотошностью истинного специалиста дополнять сказку всякого рода научными приложениями. Вычерчивал генеалогические древа своих персонажей, придумал и зазубрил воображаемый календарь своей сказочной страны, ее хронологию - отсюда один шаг оставался до создания "исторического фона"! - построил алфавит. Все это позже материализовалось в десятках "сопроводительных" страниц убористого текста!

Кстати, у рождающейся под его пером страны появилось название: Middle Earlth - Средьземелье; происходит оно от древнего скандинавского Milgaard - Средняя Земля, Средний Мир, в отличие от Мира Верхнего, небесного, и Мира Нижнего, подземного.

Свершилось непредвиденное. Количество, грозившее похоронить всю идею под лавиной выдуманных фактов, перешло в новое качество. То, что мыслилось приложением, обратилось в суть. И из внешне бесхитростной детской сказки по кирпичику был выстроен целый художественный мир - в буквальном смысле слова мироздание. Его уже невозможно было удержать и голове, он рвался на бумагу, неописуемо разрастался, заполняя собой все пространство и время.

Работа над "продолжением" затягивалась: сначала десятки, а в скором времени уже сотни страниц выходили "из недр" пишущей машинки, на которой профессор Толкин неумело, двумя пальцами стучал месяц за месяцем, изо дня в день...

Однако и эта работа была прервана в самом начале. Разразилась мировая война, вторая на памяти Толкина. но не сравнимая с первой по количеству пережитого и пролитой крови. Гуманист, на собственном опыте испытавший "животный ужас окопов" (его собственные воспоминания о сражениях на Сомме), не мог закрыть глаза на творившееся вокруг. Да и можно ли было отсидеться за бастионами средневековых манускриптов, в то время как из "черных туч" реальности, застилавших небосклон, сыпались на землю бомбы? (Сам Оксфорд не бомбили ни разу, но лежавший севернее город Ковентри асы Геринга буквально сровняли с землей.)

Толкина война пощадила, сохранив ему сыновей. Старший был священником и вовремя успел эвакуироваться из Рима, где учился в духовной академии, а младшего не взяли в армию по болезни; только средний сын всю войну прослужил летчиком. Но через Оксфорд шли бесконечные обозы с ранеными и эвакуированными - и стареющий профессор все это смог наблюдать собственными глазами: горе, страдания, смерть.

Так задуманная совершенно вневременной сказка полнилась образами и деталями, которые потом оказались до боли знакомы читателю, пережившему годы войны. А потом он задумался о том, как далеко может завести жажда Власти, оснащенная чудесами технического прогресса (в его, толкиновском Средьземелье это, конечно же, магическая сила древних Колец). И что может противопоставить этому разлагающему соблазну власти не герой и не предводитель масс, а простой, обычный маленький человек. Но можно ли победить темную Власть, и что для этого нужно, и чем придется заплатить за победу. И можно ли уповать на помощь какого-нибудь доброго волшебника, или придется всегда и во всем рассчитывать только на самого себя.

Гигантская книга в трех томах, - а это действие, простирающееся на два полнокровных года, плюс еще детальная хронология на предшествовавшие шесть с половиной тысяч лет и более чем сотню последующих; три с половиной сотни персонажей; шесть десятков прекрасных песен, стихотворений и баллад, "переведенных" с языка эльфов и других народов, населявших Средьземелье,- была завершена только в конце 40-х гг. Одно издательство ее поначалу отвергло - потом, очевидно, локти кусали от досады! - а приняло то же, "Аллен энд Анвин".

Первый том трилогии "Властелин Колец" - роман под названием "Братство Кольца" - вышел в свет в 1954 г. А год спустя появились два других - "Две башни" и "Возвращение короля". И имя Джона Рональда Руэла Толкина отныне было навечно вписано в историю мировой фантастической литературы.

...Сказ о героической одиссее, о богатом приключениями военном походе. Эпическая хроника мира Средьземелья. Повесть о простом человеке, волею судьбы вознесенном к ее сокровенным рычагам, управляющим мирозданием. Моральная притча о коррумпирующей сущности власти - и "исторический" рассказ о том, как последняя была низвергнута с трона. Философский роман об извечной битве и многими упорно не замечаемом единстве Добра и Зла и о личной ответственности каждого за свершенное деяние. (Я просто выписал подряд, без разбору, интерпретации нескольких американских и английских литературоведов из сборника "Толкин и критики", вышедшего в 1968 г.) Книга действительно представляет собой то, что перечислено выше,- но ведь не только это!

Сказки писали и раньше, - но никогда на сказочном фоне и сказочном материале не развертывалось действие по-настоящему "взрослого" романа. Никогда до Толкина не создавали эпических сказочных полотен. И никогда еще моральную притчу не развивали на полутора тысячах страниц...

Мир традиционной детской сказки с неизбежностью ограничен, даже тесноват. Иначе нельзя: детское сознание "широкоформатное" полотно может и не осилить. А у Толкина это грандиозная, космических масштабов мистерия, это сотни активно действующих лиц и необычайная уже для романа-эпопеи временная детализация, буквально до часов продуманная хронология. Короче, целый художественный мир - открытый, изменчивый, буквально рвущийся со страниц...

Давайте сделаем мысленный шаг назад и перечитаем еще раз детскую книжку-пролог, которой Толкни предварил свою эпопею. История грандиозной Войны Колец начинается с внешне "камерного" путешествия хоббита Бильбо Бэггннса, персонажа повести "Хоббит, или Туда и обратно". Все, что предшествовало походу, - а эти десятки наполненных событиями столетий и судьбы сотен персонажей, - будет подробнейшим образом описано в посмертно вышедшем "Сильмариллионе" (разумеется, первые читатели "Хоббита" еще не подозревали, как далеко занесет их фантазия автора).

Подзаголовок книги сразу наводит на мысль о путешествии-кольце. Впоследствии, в других произведениях его герои еще не раз возвратятся к тому месту, откуда начали путь, - уже иными, изменившимися, с ворохом неизбежных обретений и потерь; да и сам образ Кольца приобретает другой, более важный смысл. Но в этой первой сказке, написанной для детей, автор счел нужным как-то подготовить своих юных читателей.

События в "Хоббите" буквально срываются с места в один ничем не примечательный "апрельский" день (календарь ведь не наш - средьземельский, но благодаря "справочному материалу", помещенному в заключительном томе трилогии, есть возможность пересчитать все даты на знакомые нам дни и месяцы); целиком же повествование занимает ровно год.

День воистину обещал быть самым обыкновенным, ведь хоббиты отродясь ведут существование размеренное и спокойное,- а тут как снег на голову валится компания развеселых гномов под водительством доброго волшебника Гэндальфа. Вообще-то хоббиты, н Бильбо в частности, терпеть не могут такого вот незапланированного вторжения в их налаженную жизнь - и ладно бы только сумасшедший день закончился импровизированной пирушкой! Но у Гзндальфа есть какой-то план, Гэндальф знает много того, что навсегда осталось скрыто от Бильбо (а до знакомства с тремя томами главной книги Толкина неведомо и читателю). "Для начала" волшебник приглашает добропорядочного хоббита принять участие в совершеннейшей авантюре - идти воевать страшного дракона, наводящего ужас на окрестные города и села! Правда, Гэндальф намекает на какие-то сокровища, будто бы ждущие победителя, - но все равно это совсем не та жизнь, о которой мечтал смирняга-домосед Бнльбо... Однако волшебнику совершенно точно известно, что возглавить героический поход должен не воин и не силач-богатырь, а непременно "маленький хоббит".

Так иногда прерывается и наша устроенная, размеренная и, кажется, расписанная на многие годы вперед жизнь. Прозвучит призывная труба, и пора собираться. Если, конечно, ты не трус и не бездушный циник и мир для тебя не замыкается на собственной хате, которая с краю.

Но именно таким - неравнодушным - английский писатель и "доверяет" свершение героических подвигов. Им, а вовсе не королям, воинам или колдунам; последние только статисты на поле битвы, где на священный бой со Злом выходит обыкновенный маленький человек. Правда, в данном конкретном случае не совсем обыкновенный: Бильбо не трусливого десятка, бескорыстен, добр; конечно, он маленько побурчит иной раз по поводу пропущенного завтрака или отсутствия в пути комфорта, к которому привык.- но это так, для виду. В груди маленького ростом и недалекого хоббита бьется огромное, горячее сердце.

В конце концов, после множества приключений, встреч (большей частью приятных) и испытаний (как правило, смертельных) Бильбо - с помощью Гэндальфа, гномов и других примкнувших по дороге союзников - удается победить дракона. На сем - и последовавшем затем пире, где сказочник "был, мед-пиво пил..."-детская сказка благополучно и закончилась бы.

Но только не сказочная книга-прелюдия Толкина. Потому что во время похода случилось одно происшествие из числа тех, которые "просто так" в сказках не случаются. На первый взгляд - эпизод, но, как покажут дальнейшие события, описанные уже в книгах трилогии, резко изменивший ход всей истории Средьземелья.

В норе мерзкого существа Голлума Бильбо нашел кольцо. Необычное кольцо, делающее его обладателя невидимым. И, как узнает читатель чуть позже, обладающее куда большей магической силой, способное повлиять на будущность всего окружающего мира. И это Кольцо нашел простой хоббит Бильбч Бэггинс. Удача? Или назвать это другим словом: судьба? Но ведь Билъбо никто не выбирал на роль Героя, даже Гэндальф, подталкивая усидчивого хоббита на опасное предприятие, говорил и героях с едва скрываемой иронией. И получается так, что судьбу свою маленький хоббит выбирает сам...

Книга заканчивается прозаической тяжбой Бильбо с родными, вздумавшими распродать добро "пропавшего без вести" хозяина дома. Но что-то нам, читателям, невесело от зтого комически-приземленного финала, мысль постоянно возвращается к "невыстрелившему ружью" - к таинственному кольцу, дающему его обладателю невидимость. А еще что?..

Об этом, - о Кольцах Власти и вселенской битве Добра со Злом - рассказывают тома трилогии "Властелин Колец". Начав читать ее, вскоре забываешь и о Бильбо. и о походе на свирепого дракона - столько событий нам предстоит пережить вместе с героями эпопеи, в такую упоительную жизнь погрузиться!

...С домашнего празднества начинается и первый том трилогии - "Братство Кольца". Снова в разгар пирушки недобрым вестником появляется откуда-то Гэндальф, и опять вместе с ним в сонный Хоббитон приходит тревога и предощущение смертельной опасности, Гэндальфу известно о ней, темной тучей сгущающейся вокруг ничего не подозревающего обладателя злополучного кольца; долгие годы поисков и "исторических разысканий" позволили проникнуть в тайну магического амулета - и слегка приоткрыли возможное будущее, ожидающее обитателей Средьземелья.

Поэтому Гэндальф мягко и в то же время настойчиво уговаривает Бнльбо передать кольцо племяннику, Фродо Бэггинсу. Он моложе, а предстоящее приключение его дяде явно не по силам. Предстоит ведь ни много, ни мало - выбрать собственную судьбу. И в какой-то мере обозначить дальнейший путь для всего Средьземелья! Конкретно предстоит отправиться в мрачное царство зла - страну Мордор (а по-английски это созвучно слову murder - убийство) и там уничтожить Зловещее Кольцо, за которым не первый год охотится Черный Властелин этой страны - злой волшебник Сарон. Нешуточная ответственность,- но отчего-то Гэндальф твердо верит, что младший Бэггинс не подведет.

Между прочим, они отличаются, эти два Бэггинса! если старший был просто захвачен водоворотом событий (и главную баталию, как оказалось, "прозевал", валяясь в беспамятстве), то Фродо делает свои выбор осознанно. Все, что волшебник знает о таинственных Кольцах Власти, он постарается передать молодому хоббиту, но вот тяжесть индивидуального решения разделить с ним не сможет...

Свободный выбор думающего человека - на этом и ни на чем ином строится здание нравственности в мире Толкина. Не на беззаконии и анархии (что было бы странно для писателя-христианина, которым до последних дней оставался Джон Толкин), но и не на слепом следовании догме, а именно на свободном выборе, основанном на знаниях.

Волшебник, обладающий немалой магической силой, если и вмешивается в ход событий, то крайне редко, больше помогая советом. Решают, действуют, сражаются за спою свободу обитатели Средьземелья - сами. Впрочем, хотя нравственный выбор и индивидуален, для защиты от сил Зла нужно объединяться: один в поле не воин... И мудрый сказочник заботливо подбирает Фродо добрую компанию друзей-соратников: среди них первым по праву должен быть назван благородный странствующий волшебник Гэндальф.

...Еще во время путешествия р. Швейцарию летом 1911 г. молодой Джон Толкин, тогда выпускник школы, купил открытку с репродукцией картины немецкого художника И. Маделенера. Картина называлась "Дух гор" и изображала седобородого старика, сидящего на валуне под гигантской сосной и ведущего неспешную беседу с молодым фавном; все это - на фоне утопающих в дымке сказочных вершин... Что так пленило молодого ученого-филолога в этой романтической картине, он сам тогда не понял. Но открытку сохранил; и спустя много лет на конверте, в который она была вложена, надписал: "Отсюда пошел Гэндальф".

Гэндальф символизирует в эпопее силу под стать волшебной мощи Колец - мудрость. Мудрец потратил годы, даже десятилетия, чтобы открыть тайну происхождения Кольца и, вероятно, столько же времени, - чтобы найти ему "противоядие". Он отыскал Фродо и убедил его отправиться в путь, - ибо так складывались их судьбы, что никто, кроме него, не справился бы с поставленной задачей. (Многие смогли бы достичь Горы Судеб и успешно миновали бы все преграды - кроме одной: самого Кольца, дарующего абсолютную власть над миром... Фродо, верил Гэндальф, устоит и перед этим искушением.) И хотя его прямое вмешательство в ход событий сведено к минимуму, вряд ли без духовной поддержки волшебника выполнил бы маленький хоббит свою миссию.

...А началось все давным-давно, за тысячелетия до описываемых событий, В пламени вулкана Горы Судеб кузнецами-зльфами были выкованы семь магических Колец Власти для гномов и еще девять- для простых смертных. Правитель Мордора, военачальник Саурон, сначала помогал эльфам, но, как оказалось, с корыстными и далеко идущими целями: захватить главное, Первое Кольцо; закаленное особым способом, оно принесло бы его обладателю власть почти безграничную. Это Кольцо управляло бы всеми остальными, и целый мир Средьземелья лег бы у ног Саурона. К счастью, предводитель Кузнецов тайно выковал еще три Кольца (известные как Кольца Королей Эльфов), и вот до этих-то Саурону никак не дотянуться...

Но он все-таки сумел закалить свое Первое Кольцо, и оно подавило "добрую волшебную силу" семи гномовых и девяти человечьих. Все попытки эльфов бороться с Черным Властелином терпели крах, пока они не сообразили заключить союз с людьми. И пращур одного из героев трилогии, доблестного короли Арагорна, победил в жестокой схватке Черного Властелина, отрубив ему палец, на который было надето заветное Кольцо.

И в этом месте повествование снова резко сворачивает с проторенной колеи традиционной сказки. Вспомните, чем в ней обычно завершалась победа Добра над Злом? Известно чем: обещанной победителю короной, принцессой и царством впридачу. И это справедливо, думали анонимные сказители на протяжения столетий.

Автор "Властелина Колец", проживший три четверти XX века, полагал иначе. В его книге первый тревожный звонок слышен уже в пересказанной старинной легенде о предке Арагорна. Вместо того чтобы немедленно уничтожить Кольцо, тот поддался искушению власти; она его, в конце концов, и раздавила... Искус Власти - мотив, очевидно, принесенный нашим столетием. Претендентов на мировое господство, казалось, хватало во все прочие эпохи писаной истории. Но амбиции завоевателей редко простирались на души людей: властолюбцы более интересовалась территориями, золотом, рабами, пышными нивами и богатыми городами. Однако власть над всем этим отнюдь не создавала чувства стабильности и непререкаемости ее самой; заговоры, восстания и войска иных правителей с течением времени ставили крест над самой дерзкой мыслью править абсолютно, вечно. А главное Кольцо, которое случайно подобрал гнусный Голлум и случайно же (впрочем, о каком случае может идти речь в сказке?) "отдал" его Бильбо Бэггинсу, гарантирует как раз такую Власть с большой буквы. Непреодолимую, абсолютную, растлевающую и тех, кто властвует, и находящихся под ее пятой.

Но вернемся к предыстории описываемых событий. С помощью того же Голлума Саурон узнает, что Первое Кольцо, считавшееся бесследно пропавшим, находится у некоего хоббита Фродо Бэггинса, который во главе небольшой компании затевает отчаянный поход в самое сердце владений Саурона - в страну Мордор. И злой волшебник принимает меры...

Все, историческая экспозиция завершена. Далее пойдет собственно сюжет, и полторы тысячи страниц читатель, затаив дыхание, будет следить за захватывающими приключениями, сопереживать тяжким испытаниям, свалившимся не только на плечи отважной и трогательной в своем беззащитном героизме компании, но всех без исключения обитателей Средьземелья.

А испытания не заставят себя ждать. Преследования зловещих Черных Всадников, лазутчиков Саурона, козни предателя Сарумана, кровопролитные битвы, осады крепостей, пленения, побеги... Придется пробираться и по мрачным заколдованным местам, опускаться в зловонные подземелья, скрываться в заброшенных копях в самом сердце владений Саурона... - пока, наконец, Фродо в одиночку не достигнет спрятанной в горах башни, где вот уже несколько столетий пылает неугасимый огонь, в коем одном только и можно уничтожить злополучное Кольцо.

Тяжело придется храбрецам: силы Зла неисчислимы, и уже многих вчерашних союзников совратил - все той же жаждой власти, будь она неладна! - коварный и безжалостный властелин Мордора. Другие полегли в битвах... Тяжесть положения усугубляет еще и то обстоятельство, что ни Фродо, ни его спутники совсем не похожи на былинных героев-воинов.

Впрочем, это обстоятельство героев Толкина не останавливает. Несмотря на эпические битвы и частый звон мечей, в его книгах неизменно, раз за разом побеждает отнюдь не оружие! Оно тоже, увы, необходимо воителям за правду, а такие персонажи, как принц Арагорн, исправляющий "историческую ошибку" своего близкого предка, вынуждены творить добро мечом (6ез этого произведение Толкина оставалось бы просто сказочкой, бесконечно далекой от треволнений нашего века). Однако не Арагорн во главе своего воинства совершает главный подвиг, предопределив общую победу сил Добра.

Это делает Фродо Бэггинс - мирный, хотя и отважный "маленький хоббит" (все время так и тянет сказать: "маленький человек"), взваливший на свои плечи неподъемную ответственность за все творимое в окружающем мире. История сделала из хоббита героя - разумеется, при этом она проявила и заложенные в нем нравственные качества. Но в отличие от героев большинства сказок и мифов, Фродо не явился в мир мессией, ожидаемым народами со смирением и восхищением и воспринимавшим свою звезду как нечто должное...

Разница между традиционным сказочным героем (пусть и выступающим поначалу в роли Иванушки-дурачка) и Фродо Бэггинсом огромна. Дело не в личной скромности Фродо; он не тянет на роль "записного" героя хотя бы потому, что постоянно раздвоен, постоянно мучается от свалившейся на него ответственности. Все время ему приходится трезво оценивать себя: справлюсь ли'? И порой он испытывает приступы слабости, даже впадает в отчаяние; и бывает нерешителен, и делает ошибки. Словом, это человек, а никакой не "герой".

Но у него есть еще одно качество, весьма редкое у традиционных сказочных героев...

Вот, к примеру, более чем странная история взаимоотношений двух Бэггинсов - Фродо и его дяди Бильбо - с мерзким Голлумом (он, кстати, на придуманном автором "древе видов" приходится далеким родственником хоббитам). Голлум постоянно охотится сначала за старшим Бэттинсом, а потом чинит всякие козни Фродо. Самое удивительное, что хоббиты с таким же постоянством прощают злодея, который и по самым гуманным законам, несомненно, заслуживал бы смерти! Но именно это странное всепрощение - милосердие, сказали бы мы сейчас - оказывается "прагматичнее" любых обоснований типа "кто не с нами, тот против нас". Не кто иной, как Голлум, сам того не желая, уничтожает зловещее Кольцо,- а ведь он не раз мог пасть жертвой справедливого гнева всех тех, кого обманул, предал, пытался уничтожить...

Случайность? Только, разумеется, не в волшебной сказке. Ибо и в мире, где правит магия, соблюдаются свои особые законы, среди коих первый - жестокая моральная заданность, необходимость всех "случайностей". Это в жизни Добро может случайно потерпеть неудачу, а Зло - ускользнуть от расплаты. Если автор сказки не в состоянии разобраться со всеми подобными "случайностями", право, не стоило ее и придумывать...

Итак, злодей должен был уничтожать еще большее Зло - и Голлума пощадили. Не с далекой целью "подставить", а по соображениям совсем иным. Даже и не по соображениям, поскольку тут не разум выбирает, а чувство - чувство милосердия. Члены Братства Колец не мстят без крайней необходимости, ими движет в большей мере сострадание мирных людей, гуманистов, нежели беспощадная ярость солдат. И это обеспечивает им победу.

Вспомним, как начинается повествование: неторопливо и обстоятельно, как самая обычная традиционная сказка, быть может, лишь чересчур перегруженная деталями. Но стоило Фродо и его спутникам отправиться в поход, как произошло смещение точек отсчета. И мы видим - с удивлением ловим себя на мысли! - что возглавляет поход уже не фольклорный "дурачок", вышедший на бой с очередным драконом, а хорошо знакомый нам "маленький человек" реалистической прозы, вдруг ощутивший себя средоточием каких-то поистине вселенских столкновений.

Это осознание собственного места в мире, перехода от позиции "хаты с краю" (все хоббиты - скорее обыватели, чем борцы за идею) к внутренней ответственности за все растет постепенно. Продвигаясь по тексту трилогии, - страница за страницей, глава за главой,- читатель вместе с Фродо как бы взбирается в гору: горизонт все дальше, перспектива - все шире... Чтобы там, на вершине охватить взглядом все, о чем бесстрастно сказано в многочисленных приложениях к книге: Мир и Историю, творящуюся в нем.

Историей буквально пропитаны романы трилогии. Она - то самое "преданье старины глубокой" - определяет судьбу героев. Прошлое тянет их вперед, и в этой фразе гораздо больше смысла, нежели эффектной игры слов.

Все члены Братства Колец рано или поздно придут к пониманию того, Что прошлое не сбросишь с рук и ног, как оковы; все ошибки и неверные действия, совершенные в нем, еще "выстрелят" в настоящем. И как-нибудь да отзовутся в неопределенном пока будущем. Поэтому маленькими хоббитами движет, кроме всего, тревога: как бы "не подста-вить" собственное будущее.

Так же постепенно погружается читатель и в злополучную проблему "роли личности в истории", шаг за шагом. спотыкаясь вместе с Фродо о нравственные "кочки", вновь вставая на ноги, блуждая по лабиринтам и все-таки находя свои путь в потемках. Узнавая новое, теряя иллюзии, беспечность и боевых товарищей и платя сполна за только что узнанное...

Эти-то постепенность и противоречивость процесса познания, - а о простых, скорых решениях в сказочном мире Средьземелья приходится забыть раз н навсегда! - также роднят творение Толкина скорее с философским романом, нежели с детской сказкой. Сказочный герой ограничен в своем выборе, и все эти "налево пойдешь┘ направо пойдешь... " озадачивают лишь читателя юного и неискушенного. Ведь каким бы "дурачком" ни был с самого начала Иванушка, неумолимыми законами жанра ему на роду написаны и принцесса в жены, и пол-царства... Фродо же становится героем, личностью, вершителем судеб - не сразу, не просто так: взял да стал. Для него это - драма.

Обычный человек, попавший в эпицентр глобальных событий, добровольно, хотя поначалу и неосознанно, взваливает на свои плечи тяжкое бремя "всех грехов мира" и мысленно готов платить, когда минет час, цену этой ответственности... Нет, поистине только в наш сложный и грешный век впору было сочинять подобную "сказку"! В век, ставший свидетелем превращений удивительных: массы вполне ординарных людей совершали чудеса героизма и, наоборот, из ничем не примечательных законопослушных "винтиков", как на питательном бульоне, произрастали разного рода "благодетели человечества", вожди и фюреры всех мастей; в век, когда от каждого живущего в значительной степени может зависеть судьба решительно всех.

Как бы поступил, скажем, герой традиционной сказки, попади к нему в руки магическое Кольцо? Скорее всего, победил бы злодея Саурона, после чего живехонько воцарился бы на троне, дабы править мудро и по справедливости. Не случайно и сам-то властелин Мордора боится пуще всего не Фродо-освободителя, не Фродо - бойца за правду, а Фродо-соперника!

У Фродо цель, повторяю, иная: уничтожить сам искус власти. "Всякая власть развращает человека, абсолютная власть развращает абсолютно"... Кто, когда мог нашептать Фродо эту выстраданную самым властолюбивым веком истину? Однако маленький хоббит мыслит и действует так, словно сызмальства знает и эту, и множество других истин. Мыслит и действует как человек двадцатого века, - хотя и не человек он вовсе, да и время действия драмы теряется в дымке сказочного "давным-давно".

Героем Фродо Бэггинс становится, когда бесстрашно выступает навстречу опасности; личностью, - как только осознает всю меру навалившейся ответственности. А вот Человеком - именно так, с большой буквы - в момент принятия решения уничтожить Кольцо, не дать этой ответственности превратиться в своего рода моральную индульгенцию на отпущение будущих грехов.

Мораль "лес рубят, щепки летят" - не для Фродо, хотя он ясно понимает, что Зло проистекает не от действия (пусть и ошибочного) самого по себе, а скорее от последующих оправданий пресловутых "щепок". На ошибках - кто смог похвастать, что никогда не совершал их - надо учиться, а не убеждать себя - и в большей мере других,- что никаких ошибок не было...

О многом заставила задуматься эта длинная неспешная сказка. Она словно аккумулировала в себе один из больных вопросов века: не "что делать?" (на сей счет и в традиционных сказках разных народов полно рецептов), а "как делать?". Как делать дело, - чтобы получалось нравственно, чтобы не пришлось потом краснеть за содеянное. И в результате выходило бы все-таки задуманное, а не что-то совсем противо-положное.

И, в общем, неудивительно, что трилогия Толкина полна эсхатологическими (так называется религиозное учение о конце света) мотивами. Ведь цель похода отважного Братства - не отобрать Власть у каких-то высших существ, а полностью исключить из жизни сам искус обладания ею. Иначе говоря, разрушить весь старый мир, в котором "работала" магия, и открыть дорогу новому - миру обыкновенных людей. Нам с вами... Писатель-христианин, Толкин излагает, в сущности, свою версию притчи о спасении души, в данном случае души, разъедаемом жаждой власти, - и спасение это однозначно предполагает жертву...

Профессиональное знание истории Средних веков подсказало Толкину образ сдвинувшегося с привычных орбит мира, когда переселяются целые народы, а некоторые вообще бесследно исчезают с исторической сцены. И неважно, в сущности, то, что, в конце концов, Фродо выполнит свою миссию и вернется домой. Потому что странное и донельзя грустное это возвращение: вместе с магической силой Колец уходит из Средьземелья всякое волшебство, доброе и злое. Неумолимо меняет свой облик, становящийся все более легендарным, и само сказочное Средьземелье, уступая историческую сцену новым персонажам: людям.

Эта символическая передача нравственной эстафеты от сказочных толкинских героев к людям, по-видимому, не случайна. Сама сказка Толкина, разбивая невидимые жанровые барьеры, стремительно шагнула в нашу реальную жизнь.

Как всякий настоящий писатель, Джон Роналд Руэл Толкин пережил собственную смерть. Он ушел из жизни в зените славы, того не зная, что уже посмертно выйдет книга, которую он задумывал самой первою, да так и не успел записать...

Уже после его смерти сын Кристофер привел, наконец, в порядок отцовские записи, касающиеся основ "мифологии" Средьземелья - так родился еще один том хроники, названный "Сильмариллионом". Успех новой книги был беспрецедентным: никогда еще произведение художественной литературы не было распродано сразу же по выходе в свет - а это так называемый hardcover, издание в твердом переплете, дорогое! - в количестве, превышающем миллион экземпляров...

В "Сильмариллионе" рассказывается о сотворении мира, в котором развернется действие трилогии,- но не в христианской версии, а скорее в духе скандинавской мифологии, основательно "подправленной" блестящим ее знатоком. Толкин хотел, чтобы его мир был достаточно необычен и увлекателен, но в то же время постарался сохранить его и в должной мере знакомым современному европейскому читателю, Окажись этот придуманный мир слишком "экзотичным", не дошла бы до массового читателя нравственная весть - а это очень волновало автора трилогии. И вместе с тем, начни он прямо, "в лоб" проповедовать христианскую мораль всепрощения, стойкости и жертвенности - обязательно бы потерял часть читателей, привыкших думать самостоятельно, 6eз пасторской подсказки.

Впрочем, об этом, - о побудительных мотивах - сейчас остается только гадать. Зачем он писал трилогию и в качестве "мифологического пролога" к ней удивительную книгу "Сильмариллион", нам уже не узнать никогда; результат - налицо, и можно лишь строить более или менее правдоподобные версии. Чем и занимаются десятки литературоведов, благодарных автору за то, что не оставил их без работы!

Но вот что доподлинно известно, так это особая авторская привязанность к одной из легенд цикла - о Берене и его возлюбленной Лютьиен. Причиной тому была жена Толкина, Эдит, которую он отождествлял с мифической Лютьиен; эти два странно звучащих для непосвященных имени Толкин завещал выбить на их с Эдит общем могильном камне...

Друг и соратник Толкина, Клайв Стэплз Льюис нашел удачное сравнение тому, что совершил в литературе Джон Толкин: он "осветил сознание миллионов, подобно тому, как вспышка молнии освещает небосвод, мгновенно делая видимым окружающий пейзаж". Парадоксально, однако, что молния сверкнула на безоблачном, ясном небе, когда ничто, казалось бы, не предвещало грозы или каких иных катаклизмов...

Чтобы сказка превратилась в одно из самых читаемых произведений века, задохнувшегося от напора грубой, агрессивной реальности? И все-таки это удачный образ. Ведь молния издавна служила символом высшего творческого вдохновения, знамения небес, силы одновременно грозной и возбуждающей.

Нам тоже предстоят еще на закате тысячелетия свои битвы с Кольцами Власти. Будут и жертвы, и потери, и мучительный поиск решений - и, боюсь, никакая, даже самая умная книга не подскажет решения готового и универсального: выбирать и нести ответственность за сделанный выбор придется самим.

Но насколько же облегчит этот выбор присутствие рядом Гэндальфа и Фродо - мудрости и опыта, храбрости и чистоты сердца! Английский писатель подарил измученному и отчаявшемуся веку этих двух чудесных персонажей, и отныне они надолго, хотелось бы верить, стали нашими верными спутниками. И чуть легче стало идти своим путем в ясный век и новое тысячелетие.

А уходящий век мы тогда назовем Веком Толкина.

...Последнее фото Толкина сделано незадолго до смерти, 9 августа 1973 г. Старик-профессор опирается одной рукой на трость, а другой держится за богатырский ствол огромной "черной сосны" (это одна из признанных диковин оксфордского ботанического сада, по свидетельствам знавших Толкина - любимое дерево писателя). Ствол и вправду могуч; под такими деревьями сиживали странствующие рыцари, переводя дух после схваток с драконами, а путешественники рассказывали случайным попутчикам легенды и предания былых времен. И, кажется при взгляде на фотографию, что, коснувшись рукой исполинского дерева, старик Толкин сам ушел в сказку, которую когда-то придумал. И не старомодный пиджак с вязаным жилетом на нем, а грубый дорожный плащ с капюшоном. А в руках вместо изящной палочки с закругленной ручкой - увесистый сучковатый посох. Старый добрый волшебник, неутомимый бродяга Гэндальф остановился в тени могучей кроны - чтобы передохнуть, собраться с новыми силами. Много пройдено за день, а впереди еще путь долгий...

Гэндальф не спешит. Добрые волшебники живут долго.