Реклама

Na pervuyu stranicu
Cabinet professoraCabinet Professora
  Annotirovanniy spisok razdelov sayta

С.Л.Кошелев

/Челябинский университет/

СКАЗКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ ДЖ.Р.Р.ТОЛКИНА [*]

Мировая известность английского писателя Джона Роналда Руэла Толкина (1892-1973) не связана непосредственно с детской литературой. Его главное произведение - огромная трехтомная эпопея "Властелин Колец", опубликованная в 1954-55 гг. - несмотря на отчетливо выраженную сказочность, завоевала любовь читателей самых разных возрастов: по свидетельству одного из критиков, ее читали "дети и академики, хиппи и домохозяйки"[1] - а наибольшую популярность она приобрела в студенческой среде. Другие, сравнительно немногочисленные книги Толкина, безусловно, уступают "Властелину Колец" и по художественному уровню, и по уровню читательского признания, тем не менее, почти все они представляют самостоятельный интерес и в ряде случаев могут быть достаточно продуктивно соотнесены с корпусом детской литературы. В нашей стране, кстати, эта соотнесенность подтверждается издательской практикой: большинство публикаций Толкина на русском языке, на счету издательства "Детская литература"[2].

Обращает на себя внимание еще и такой факт, зафиксированный биографами Толкина[3]. Первое напечатанное художественное произведение писателя (повесть "Хоббит", 1937) выросло из устных рассказов, которыми он занимал своих детей. Толкин не предназначал "Хоббита" для публикации. Но, когда книга в достаточной мере случайно попала в руки издателю Стенли Ануину, тот передал ее "на рецензию" своему одиннадцатилетнему сыну, и мальчик признал, что "Хоббит" вызовет большей интерес у детей "от пяти до десяти". В действительности аудитория читателей повести оказалась гораздо шире, и уже в 1938 г. она получила престижный приз газеты "Нью-Йорк Таймс" как лучшая детская книга года. Все это позволяет ставить вопрос о связях творчества Толкина с детской литературой и, прежде всего, обратиться в этом плане к взглядам самого писателя.

Толкин был крупным ученым-медиевистом, профессором Оксфордского университета, специалистом по древне- и среднеанглийскому языку и литературе. Собственное художественное творчество у него тесно связано с научной деятельностью, и теоретические работы, посвященные различным литературным явлениям, позволяют понять и позицию Толкина-писателя. Особенно важны два эссе второй половины 30-х гг., в которых мы фактически находим обоснование писательской практике Толкина и его взглядов на современную литературу. Примерно в это время создавался "Хоббит" и начиналась подготовительная работа к написанию "Властелина Колец".

Первое эссе - "Беовульф. Чудовища и критики" (1936) - может рассматриваться как теоретическая платформа "Хоббита", хотя, как мы впоследствии увидим, сказочная повесть оказалась так же не по росту теории, как изображенный в ней свирепый, но глуповатый дракон Смауг не идет в сравнение с Гренделем из древнеанглийской эпической поэмы "Беовульф". Центральный вопрос эссе - вопрос о "мифологическом воображении" и его значении для современного искусства. Для Толкина миф - продукт особого рода творческого воображения, зачатая связь событий. Воображение это сочетает в себе большие обобщения народного опыта и народной мечты; сила его - в жизненной содержательности фантастического образа. Обращаясь к "Беовульфу", писатель парадоксально заявляет: "Драконы существовали", - имея в виду их реальное существование в духовной культуре, в сознании народа-мифотворца как отражение определенных сторон самой жизни. Продукт мифологического воображения", дракон в "Беовульфе" - образ-копия одновременно "настоящий змей" с "жизнью мыслями зверя" - и "воплощение злобы, жадности, разрушения[4] мирового зла.

Таким образом, "мифологическое воображение" вносит в искусство определенное понимание действительности через концептуальные образы, обладающие огромной содержательностью и в то же время убедительностью неповторимого явления жизни. Народное творчество для Толкина - арсенал традиций, противостоящих бескрылому бытовому реализму. "Беовульфа" он рассматривает как произведение где "мифологическое воображение" дало пищу воображению художественному, мифологический образ использован в художественных целях, миф стал литературой, и это лишь углубило его онтологическое значение. Так и народное творчество в целом является для него искусством масштабным, субстанциональным, говорящим не о мелочном и бытовом, а о великом и общечеловеческом. Поэтому "мифологические воображение" представляется ему тем древним наследием, которое может возродить современное искусство, сделать его орудием воздействия на общество.

Как видим, уже в этом эссе Толкину присуща убежденность в неразрывности связи между содержательностью концептуальных образов и их сказочно-мифологическим выражением. Еще более отчетливо и развернуто эта мысль звучит в эссе "О волшебных сказках" (1938). Волшебная сказка объявляется здесь жанром, жизненно необходимым современному больному человечеству, которое страдает "присвоением" - утилитарным, вульгарно-материалистическим подходом к миру. Только за волшебной сказкой признает Толкин способность "вымыть окна" человеческого восприятия, дать человеку Выздоровление, Побег из темницы и Утешение, активизировать его творческое начало, которое, опираясь на многовековую деятельность народа-сказочника, создает все новые и новые сказочные (в терминологии Толкина "вторичные" в отличие от "первичного" мира реальности) миры. В свое время еще Г. Филдинг писал: "Что же касается эльфов, фей и прочей фантастики, ┘ жаль было бы замыкать в определенные границы чудесные вымыслы тех поэтов, для творчества которых рамки человеческой природы слишком тесны; их произведения надо рассматривать как новые миры, в которых они вправе распоряжаться как им угодно[5]. Но то, что для писателя рационалистического XVIII в. было выходом за рамки человеческой природы, для Толкина составляет едва ли не ее суть. Эта мысль представляется ему настолько важной, что, не довольствуясь теоретическим изложением, он повторяет ее в поэтической форме:

        Мой милый сэр, - писал я, не навек
        Был осужден и проклят человек.
        Пусть благодати ныне он лишен,
        Но сохранил еще свой древний трон.
        Ведь белый луч, через него пройдя,
        Рождает семь цветов; они ж плодят
        Живые образы - сознания дары.
        Так он творит вторичные миры.
        Пускай мы спрятали за каждый куст
        Драконов, эльфов, гоблинов. И пусть
        В богах смешали мы со светом мрак.
        Мы обладаем правом делать так.
        Как прежде, праву этому верны
        Творим, как сами мы сотворены[6]".

"Мифологическое воображение", фантазия творение "вторичных миров" - то есть создание и восприятие волшебных сказок - рассматривается, таким образом, как естественная деятельность человека вообще. "Человек" здесь выступает как родовое понятие. Однако в современном мире, замечает Толкин, сказки "сосланы в детскую": "Обычно считается, что дети - естественный или наиболее подходящий круг читателей и слушателей волшебных сказок" [7].

Проблеме "дети и волшебные сказки" в эссе посвящен специальный раздел. Через довольно сложную систему доказательств Толкин приходит к в выводу, что никакой специфической связи между волшебными сказками и сознанием ребенка не существует, а признание такой связи - это ложь благоглупости или даже злонамеренные выдумки людей, считающих детей "особыми существами, чуть ли не особой расой, а не нормальными, хотя и невзрослыми, членами определенной семьи и человечества в целом". "Сейчас сказки связывают с детьми, - подводит он итог, - во-первых, естественно, так как дети - это люди, а людей сказки привлекают (хотя и не всех); во-вторых, случайно, потому что в сегодняшней Европе сказки составляют значительную часть литературного "хлама", рассованного по чердакам; и, в-третьих, противоестественно, из-за глупой сентиментальности по отношению к детям, которая, похоже, возрастает по мере того, как дети становятся все хуже[8]". Отсюда вытекает естественное заключение, что сказки должны быть обращены к человеку вообще, независимо от возраста.

В качестве примеров "недоброкачественности" "сказок для детей" у Толкина фигурируют "Принц Рикардо" и "Принц Зазнайо" Э. Лэнга, целый ряд обработок сказок братьев Гримм и другие. Косвенным указанием на его неудовлетворенность этим жанром являются крайне резкое отношение Толкина к "Хроникам Нарнии" (1949-53) его ближайшего друга и коллеги К.С.Льюиса. "Хроники Нарнии"- цикл из семи сказочных повестей, который представляет собою прекрасный пример "этической фантастики для детей" (термин Ф.Дж. Молсон)[9]. Центральные герои "Хроник" - дети; повести отличаются простым сюжетом и хотя и не лобовой, но достаточно прозрачной дидактичностью и аллегоричностью. В некоторых отношениях они очень напоминают цикл повестей Волкова о Волшебной Стране, хотя, несомненно, написаны гораздо талантливее. Адресованность цикла Льюиса детям определила негативную оценку Толкина, несмотря даже не то, что Нарния - великолепно созданный "вторичный мир".

Итак, теоретическая позиция Толкина по отношению к литературе для детей оказывается достаточно жестокой. Эта литература отталкивает его своей упрощенностью и сентиментальной снисходительностью, тем, что автор как бы подмигивает другим взрослым над головами читателей-детей. Толкин считает, что для детей гораздо полезнее найти для себя подходящую ветвь на древе "взрослой литературы", чем довольствоваться второсортным чтением.

Возникает вопрос, насколько писательская практика Толкина соответствует такому подходу. Иными словами, являются ли его произведения "взрослой литературой", и, в то же время, представляют ли они интерес для юного читателя.

В отношении "Властелина Колец" каких-либо сомнений не возникает: это, безусловно, "взрослая книга", что подтверждается ее широчайшей популярностью. Правда, известный американский критик Эдмунд Уилсон, весьма резко и даже грубо отрецензировавший эпопею, заявил: ее известность - признак того, что "некоторые люди на вою жизнь сохраняют страсть к инфантильному чтиву[10]. Однако анализ "Властелина Колец" такой оценки не подтверждает. Это классический образец философской фантастики XX в., ставящий и отчасти решающий целый ряд "больных" вопросов современности: проблемы отчуждения, автоматизации и механичности бытия, авторитарной, власти, экологии и другие. С ними сочетаются и более общие, "вневременные" философские проблемы: история, историческая память и преемственность, моральный выбор и т.д. Сама художественная структура книги противится ее отнесению к "инфантильному чтиву": она строится на развитии многочисленных жанровых традиций от средневекового эпоса и рыцарского романа до романа в современном понимании этого термина, включает в себя элементы древних мифологических систем в сочетании с последовательно проводимым новейшим принципом "отстранения", сводит воедино архаику и современную концепцию героизма... "Властелин Колец" - уникальное в своем роде произведение, и подверстать его под какую-то общепринятую категорию оказывается крайне сложно. Вряд ли ребенок или даже подросток в состоянии разобраться во всех оттенках многограннейшей эпопеи.

Какие, в таком случае, основания были у Э. Уилсона объявлять книгу Толкина "инфантильной"? Конечно же, принципиальное расхождение литературных позиций. Толкин, как мы видели, считает сказку, основанную на "мифологическом воображении", жанром необходимым XX веку (а "Властелин Колеи" для него - чистый образец волшебной сказки, хотя с этим мнением можно спорить). Для Уилсона место сказки - в детской, она - специфичный для детской литературы жанр и потому, на взгляд взрослого, "инфантильна". Он как бы говорит: то, что интересно ребенку, не должно интересовать взрослого, а если интересует - значит, он так и не повзрослел или, паче чаяния, впал в детство. С другой стороны, Толкин вовсе не утверждает, что сказка, написанная для взрослых, не должна интересовать ребенка: ведь дети - это люди, а людей сказки привлекают. И действительно, на раскидистом древе "Властелина Колец" есть немало веток, на которые могут взобраться дети.

Не имея возможности в рамках краткой статьи дать подробный анализ тех элементов книги, которые делают се интересной и важной для детей, укажу лишь на основные моменты. Действие эпопеи протекает в Средиземье - стране волшебной, фантастической, но смутно узнаваемой по аналогии со знакомыми сказками и с реальным миром. Ее огромные пространства конкретизируются многочисленными картами (элемент, часто встречающийся в литературе для детей: вспомним хотя бы "Остров сокровищ") и подробными описаниями. Основная задача изображения Средиземья в книге - снять автоматизм восприятия, позволить читателю по-новому взглянуть на мир и поразиться его красоте и ужасу. Поэтому увидено Средиземье в основном глазами хоббитов - существ, созданных фантазией Толкина. Малорослых, мохноногих хоббитов отличает веселость, детская неопытность и непосредственность, способность искренне изумляться, и все это позволяет юному читателю легко принять их точку зрения как свою"[11].

"Властелин Колец" - философский роман[12], но художественное и философское начала интегрированы в нем особым образом. Философская концепция автора отчасти определяет художественный мир; последний облагает очень большой степенью самостоятельности и самоценности, живет и развивается по своим внутренним законам. Поэтому глубокое философское содержание не отменяет ни увлекательного сюжета, ни элементов приключенческого и исторического повествования, столь любимых молодежью, ни логического развития образов героев. Сами связи между образом и значением приобретают у Толкина специфический характер, который он определил как "приложимость[13]". "Приложимость" не предполагает авторского диктата, навязчивой аллегоричности и дидактичности; она основана на свободе читательских ассоциаций и рассчитана на сотворчество каждого читателя в пределах его опыта и душевного склада. Авторская позиция требует "не рабов, а товарищей, чтобы разделить с ними творчество и восторг[14]". И потому смертельная схватка Добра и Зла, Света и Тьмы, происходящая во "Властелине Колец", может быть по-своему истолкована разными читателями - а может быть воспринята и просто как основа захватывающего повествования.

То же самое касается и истории центрального героя романа Фродо Торбинса и других героев-хоббитов. Эта история - цепь увлекательных приключений, и в то же время - история возмужания маленького человека в столкновение с большим миром опасностей, борьбы и морального выбора, история осознания своего долга и своего места в мире. Как видим, это тема, верная для любого возраста, но одновременно - одна из постоянных тем детской литературы.

Будучи центральной книгой Толкина, "Властелин Колец" бросает отсвет на все его творчество. В большинстве случаев (хотя и не всегда) другие его произведения могут, при рассмотрении с разных сторон, быть отнесены и к взрослому, и к детскому чтению. Постараемся проследить это на конкретных примерах существующих в русском переводе.

В 1987 г. журнал "Пионер" напечатал сказку Толкина "Кузнец из Большого Вуттона" (1967). В предисловии к публикации известный писатель К.Нагибин кратко перечислил моральные уроки которые подростки должны вынести из этой сказки, и даже привел пример героизма, на подобных уроках основанного. Для Нагибина адресат "Кузнеца" не представляет никакой загадки: "┘ Писал он /Толкин/ для больших детей /то есть не малышей, а подростков - С.К./, которые молниеносно складывают кубик-рубик и так же легко разбирают запутанную сказочную повесть Толкиена"[15].

Вероятно, волшебная сказка, которую можно свести к набору моральных максим, не может представлять собою художественного достижения. Сознавая это, Нагибин добавляет: "Но я говорю лишь о том, что доступно мне самому, а те, для кого написано эта сказка, вычитают здесь куда больше и проникнут в такие тайны, что уже и не снятся старикам"[16], Несомненно, точка зрения Нагибина содержит в себе какую-то часть истины. "Кузнец" мог быть рассмотрен как образец детской литературы, хотя, надо сказать, далеко не лучший образец: сюжет сказки аморфен, волшебный элемент вводится бессистемно и даже хаотично, а моральные проблемы (отнюдь не основные для этого произведения) иногда буквально взламывают художественный мир и застревают в горле, как кость. Однако именно "старик" мог бы без особого труда заметить "взрослую сторону" сказки - ее иллюстративность по отношению к литературной теории, изложенной в эссе о волшебных сказках. В этом аспекте практически весь "Кузнец" - расширенное воспроизведение одного абзаца с первой страницы эссе. Иллюстративность, своего рода "теоретичность" сказки бросается в глаза даже тому взрослому читателю, который с самой теорией не знаком.

Для Толкина вопрос о волшебной сказке, "мифологическое воображении", творении "вторичного мира" был достаточно важен, чтобы возвращаться к нему вновь и вновь. В "Кузнеце" эти теоретические вопросы художественно оформлены так, что сказка вполне может восприниматься как фабульное повествование, хотя и не слишком удачное. В другом случае, аллегорическое изложение теории в притче "Лист работы Мелкина" (1938)[17] на детское восприятие не ориентировано абсолютно.

Еще одна сказка Толкина, "Фермер Джайлс из Хэма" (1947)[18] во "взрослом" аспекте представляет собою пародию на книги средневековых хронистов и в особенности самопародию на собственные исторические, литературные и лингвистические изыскания писателя. Это интеллектуальная шутка из тех, которые были в ходу в университетских кругах Оксфорда и, в частности, в кружке "Инклингов", куда входили Толкин, К.С. Льюис, Ч. Уильямс и другие университетские деятели. Ясно, что изысканная игра на соотношении история и предания, латыни и древнеанглийского языка и т.п. останется, скорее всего, непонятной не только юному читателю, но и многим взрослым. Но и без нее сказка не теряет интереса. Она оказывается вариацией на тему сюжета об Иване-дураке, отличается стремительные развитием действия, особым английским юмором и утверждает классическую сказочную мораль. "Фермер Джайлс", таким образом, оказывается сказкой для любого возраста.

Наконец, уже упомянутый "Хоббит" получил признание, прежде всего, именно как книга для детей. Любопытно, что В. Муравьев, прямо признавая "Хоббита" "сказочной повестью для детей, шутливой, игривой, немного беспорядочной", указывает, что, прочитанный после "Властелина Колец", "Хоббит" "непременно покажется грубоватой, наивной, местами слащавой, а местами высокопарной, хотя безусловно занимательной книгой[19]". Думается, Толкин был бы склонен согласиться с этим определение. Повесть окончательно сложилась в промежутке между эссе о "Беовульфе" и эссе о "Волшебных сказках", когда теоретическая позиция писателя еще не была выяснена до конца. Во втором эссе он уже учел ошибки, допущенные в "Хоббите", и во "Властелине Колец" их не повторял. Ошибки эти были именно следствием позиции повествователя для детей: снисходительный взгляд на слушателей сверху вниз вместо сотворчества и насмешливое, порою даже пренебрежительное отношение к волшебству, в которое аудитория верит. "Хоббит" оказался своего рода черновым наброском к "Властелину Колец": он невелик по размеру, развлекателен, сложная моральная проблематика в нем почти отсутствует. Победа над драконом, сторожащим награбленные сокровища, и над своекорыстием, приносящим несчетные беды, - авантюрный эпизод в жизни героя, не вносящий принципиальных изменений в его мир. Наконец, стиль повести сочетает шутливые интонации и лексику рассказчика с приемами, разрушающими иллюзию реальности и создающими комический эффект. Эксплуатация доверчивости детской аудитории здесь сочетается, таким образом, с заговорческим подмигиванием взрослым, что совершенно подрывает замысел, сформулированный в эссе о "Беовульфе", - серьезное обращение к "мифологическому воображению", формирование, возрождение его. Все это не умаляет безусловных достоинств "Хоббита" как явления детской литературы. Но именно потому, что повесть оказалась произведением только для детей, она, с точки зрения Толкина, не способна в полной мере выполнить оздоровляющие функции волшебной сказки.

К.С. Льюис как-то сказал, что лучшая детская книга - та, которая нравиться и взрослым.[20] Позиция Толкина иная: лучшая детская книга - та, что написана для взрослых. Для его собственного творчества это утверждение оказывается вполне справедливым.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Ryan, J. S.(John Sprott). Tolkien: cult or culture?/By J. S. Ryan. - Armidale, N.S.W.: University of New England, 1969. - P.1

[2] Толкин Дж.Р.Р. Хоббит. - Л.: Дет.лит., 1976. 2-е изд. - 1989;
Толкин Дж.Р.Р. Хранители. - М.: Дет.лит., 1982;
Толкин Дж.РР. Кузнец из Большого Вуттона. - М.: Дет.лит., 1988.

[3] См. напр.: Carpenter H. Tolkien. - Boston, 1977; Grotta, Daniel. The biography of J. R. R. Tolkien : architect of Middle-Earth /by Daniel Grotta. - Philadelphia: Running Press, 1978.

[4] Tolkien J.R.R. Beowulf: The monsters and the critics // Modern writings on major English authors Indianapolis - New York, 1963. - P.17.

[5] Филдинг Г. История Тома Джонса, Найденыша. - М., 1973. - с.355.

[6] Tolkien, J. R. R. Tree and leaf/by J. R. R. Tolkien. [1st American ed.] - Boston, : Houghton Mifflin, 1965 [c1964]. - P. 54.

[7] Ibid. - P. 33.

[8] Ibid. - P. 42.

[9] Molson Francis J. Ethical Fantasy for children // The aesthetic of fantasy literature and art. Notre Dame. - Brighton, 1982. - P. 82-104.

[10] Witson Edmund. Oh, those awful Orcs! //Nation. - 1956. - April 14.

[11] Хотя, вообще говоря, хоббиты у Толкина - не дети. В качестве их прототипа он указывает на английских крестьян - своих боевых товарищей по окопам I мировой войны, вызывавших его искренне восхищение.

[12] Жанровая специфика "Властелина Колец" рассмотрена в следующих моих работах: Кошелев С.Л. Жанровая природа "Повелителя колец" Дж. Р.Р. Толкина // Проблемы метода и жанра в зарубежной литературе: Вып. 6. М., 1981; Его же. К вопросу о жанровых модификациях романа в философской фантастике // Проблемы метода и жанра в зарубежной литературе: Вып. 9. М., 1984; Его же. Жанровая природа (статья 2-я) // Жанровое своеобразие литературы Англии и США ХХ века. Челябинск, 1985.

[13] Tolkien J.R.R. The Lord of the Rings. - L., 1969. - P. 9.

[14] Tolkien J.R.R. Tree and leaf. - P. 53.

[15] Нагибин Ю. О сказке Джона Рональда Ройла Толкиена // Пионер.-1987. -╧2. -С.42.

[16] Там же.

[17] Толкин Дж.Р.Р. Лист работы Мелкина // Химия и жизнь. -1980. -╧7. - с.84-92

[18] Толкин Д. Фермер Джайлс из Хэма // Английская литературная сказка. Л., 1986. -С. 492 - 536.

[19] Муравьев В. Сотворение действительности // Толкин Д.Р.Р. Хранители. М., 1982. - С. 331

[20] См.: Green Roger Lancelyn. C.S. Lewis. - L., 1963. - P.60.


[*] Текст приводится по машинописной копии статьи, любезно предоставленной для публикации на сайте АнК О.Неве.

 


Новости | Кабинет | Каминный зал | Эсгарот | Палантир | Онтомолвище | Архивы | Пончик | Подшивка | Форум | Гостевая книга | Карта сайта | Кто есть кто | Поиск | Одинокая Башня | Кольцо | In Memoriam

Na pervuyu stranicy
Хранитель: Oumnique