---------------------------------------------------------------------------
Date: 15 Aug 2005
Изд: Лениздат, 1962г.
OCR: Парфенов Дмитрий
Ex libris: Г.Л.Л.
---------------------------------------------------------------------------
ЗНАНИЕ И ПОНИМАНИЕ
Два столетия назад великий немецкий мастер слова и мыслитель Лессинг
написал:
"Мне представляется странным уже то, что нам известны не только вещи, а
и имена этих вещей. Тем не менее я хочу большего: не просто понимать смысл
слов, но еще знать, почему они звучат так, а не иначе..."
Это -- мысль мудреца. Но тот же самый вопрос приходит иной раз в голову
даже окончательному простаку.
-- Интересно, откуда взялось на свете слово "куртка"? -- внезапно, среди
пустой болтовни, спотыкается о неожиданную загадку озадаченный мистер Арпад,
далеко не мудрый герой современного английского писателя А. Коппарда.
-- Ха-ха! -- равнодушно пожимает плечами мистер, Платнер, его
собутыльник. -- Вот уж шут его знает, откуда! Кто может это сказать?
-- Гм!--удивляется Арпад. -- Такое простенькое словцо! Должно же было оно
появиться откуда-нибудь.
Кое-кто из моих читателей присоединится, пожалуй, к мистеру Платнеру. В
самом деле, я знаю вещь-- одежду определенного покроя. Знаю я ее название!
"куртка" (если называть эту "вещь" по-русски). Следовательно, значение слова
мне совершенно понятно. Чего же еще желать?
Однако более живой ум не остановится на этом. Он согласится с Арпадом,
а значит, и с Лессингом. Пусть известны и вещь и название вещи; хочется все
же знать, -- откуда оно взялось? По какой причине эту штуку назвали именно
курткой, а не "мурткой", не "корткой", "вырткой" или еще как-нибудь? Можно
до этого дознаться?
"Вообще -- да! -- скажет вам языковед. -- Проис хождением отдельных слов,
исследованием вопроса о том, откуда то или другое из них появилось в нашем
языке, занимается особый отдел языковедения--"эти мология". Узнать все это --
значит "раскрыть этимологию слова". И опытный этимолог без большого труда
ответит вам на данный вопрос. Может быть, правда, ответ его покажется вам
несколько неожиданным.
"Куртка, -- скажет он вам, -- прежде всего слово по происхождению своему
нерусское. Его в допетровские времена у нас еще не было, да и быть не могло:
ведь наши предки никаких курток не знали и не носили. Они ходили тогда в
долгополой одежде -- кафтанах, азямах, охабнях. Потом, мало-помалу, стало
прививаться "кургузое немецкое" (то есть иностранное) платье. Шили его
сначала иноземцы-портные, главным образом французы; они называли его
по-своему. По-французски "куртка вообще" зовется "вэст" (veste), а "короткая
куртка" -- "вэст курт" (veste courte); слово "курт" как раз и значит
"короткая". Вот из этого-то; французского прилагательного "курт", слыша его
от портных-французов, и создали наши прапрадеды много лет назад русское
существительное "куртка".
Вам это кажется неправдоподобным? Напрасно.
Возьмите другое привычное слово, означающее еще одну деталь одежды,
короткие штанишки, -- "трусики". Откуда пошло их обозначение? От глагола
"трусить", то есть "бояться"? От существительного "трусик", значащего
"кролик"? От другого глагола -- "трусить", есть "двигаться впробежку, мелкой
рысцой"?
Представьте, ни от того, ни от другого, ни от третьего, а опять-таки от
французского прилагательного. По-французски "жюп труссэ" (jupe
troussee)--подобранная юбка, "кюлотт труссэ" (culotte troussee)--за катанные,
засученные и вообще "короткие штаны". Те же иноземцы-портные, несомненно,
вместе с курткой за несли нам и слово "труссэ", а мы, так сказать, вы кроили
из него себе "трусы" по своему вкусу...
Очень многие наши слова (особенно не слишком древние по происхождению)
легко поддаются подобному раскрытию -- этимологизации. Некоторые
этимологизируются много труднее. Есть и такие, относительно которых ученые
пока что оказываются бессильными: очень уж далеко в глубь времен уходит их
происхождение.
Само собой разумеется, в любом языке слова имеют свою этимологию.
Мистер Арпад, в рассказе англичанина Коппарда, интересовался, конечно, не
русским словом "куртка", а своим английским словом "джэкит" (jacket),
которое означает ту же самую вещь. Я не стану сейчас заниматься подробным
ответом на его вопрос, но английские этимологи, несомненно, могли бы сделать
это. Может быть, они скажут, что слово "джэкит" обязано своим происхождением
какому-нибудь искусному портняжке или старинному моднику по имени Джек;
может статься, предположат, буд то оно родилось от термина "джэк" (Jake),
когда-то означавшего сначала кожаный мех для вина, бурдюк, а потом покрой
военной верхней одежды. Может быть, оно пришло из французского языка, где
есть похожее слово "жакет" (первоначально "мужицкий" -- "Жаков", то есть
"Яшкин",-- полукафтан, простонародное одеяние). Возможно, решение окажется и
совсем иным: это уж их дело.
Мы же с вами обратим сейчас внимание на другое. Видимо, языковед в
каждом слове, кроме его значения, может заинтересоваться и его
происхождением, его связью с другими словами, в каком бы языке они ни
присутствовали. Но все это хорошо для тех слов, у которых есть значение. А
как быть с теми, у которых никакого значения нет, которые ничего не значат?
Позвольте, да разве существуют на свете слова без значения, без смысла?
А вот посмотрите сами.
ОТ СЛОВА К ИМЕНИ
Допустим, вы спросили у вашего друга: "Кто там шумит на дворе?" Друг
отвечает несколько непочтительно, но вразумительно: "Да так, один дылда..."
Или:: "А! Какой-то нюня!"
Надо сказать, вы мгновенно поймете: в первом случае речь идет о
человеке долговязом, во втором -- о некоем плаксе. Попробуйте заглянуть в
любой словарь и прочтете: "Нюня -- плаксивый, бесхарактерный человек..."
Слово "нюня" можно даже просто заменить словом "плакса", -- значение почти не
изменится. То же и с "дылдой"; скажите "дубина" или "коломенская верста" --
смысл останется тем же.
А теперь представьте себе другую картину. Вы по вторили ваш вопрос:
"Кто шумит во дворе?" -- и услы шали ответ: "Это Вовка!" Поняли вы вашего
собесед ника? Еще бы, великолепно! Но, спрашивается, что же именно поняли
вы? Что значит слово "Вовка"? Ка кое значение оно имеет? Поразмыслите, и вам
начнет казаться, что, пожалуй, -- никакого... Пожалуй, это даже и не слово
совсем.
Позвольте, как же не слово?! Это не только слово, это имя
существительное ничем не хуже других. Оно стоит в единственном числе. Его
удобно склонять: "Вовка, Вовки, Вовке, Вовку..." Можно сказать толь ко:
"Вовка сидит"; "Вовка сидят" будет неправильно. Можно написать: "милый
Вовка", а "милая Вовка" -- бессмыслица. Значит, с "Вовкой" по всем правилам
согласуются другие слова: это бесспорно слово. И все-таки значения у него
решительно никакого нет!
Чтобы такое утверждение не показалось вам опрометчивым, рассмотрим
вопрос поглубже. Когда слово имеет значение, мы всегда можем это значение
выразить более или менее точно одним или несколькими другими словами.
Поразмыслив, каждое из них можно также перевести на иностранный язык. Это
ясно.
Вот, например, слово "телега". Его нетрудно объяснить хотя бы так: это
"деревянная повозка для перевозки тяжестей". Можно вместо этого подобрать не
сколько близких слов, способных отчасти его заменить: "дроги", "качка",
"фура", "арба"... По-французски "телега" будет "шар" (char), по-немецки
"ваген" (Wagen), по-иопански "карро" (сагго), по-турецки "талика" (talika)
или "араба" (araba)... Каждый язык имеет для этого понятия свое собственное
слово, А попытайтесь поступить так же с нашим "Вовкой". Попробуйте объяснить
мне, что такое "Вовка", или передать это понятие словами других языков.
Конечно, Вовка -- мальчишка. Но ведь и Петя, я Олег, и Кимка, и даже
Бобочка -- тоже мальчишки, Нельзя сказать: "У меня два брата; один -- Вовка, а
другой -- мальчишка". "Мальчишка" и "Вовка"-- не синонимы и не антонимы.
И другое: как будет Вовка по-китайски? А как, по-вашему, будет Джим или
Топси по-русски? Это перевести нельзя:* за этими словами нет тех значений,
тех понятий, к которым можно подогнать слова иноязычные... Да и русских
равнозначных слов подобрать к ним невозможно. Легко, конечно, вместо того же
Вовки, назвать парня Володей или даже Владимиром; но ведь это не более чем
если бы "крокодильчика" объяснять то "крокодилушкой", то "крокодилищем".
В чем же тут дело? Очень просто: перед нами не обычное слово, а
"особенное" -- имя собственное. Сказав так, мы назвали это явление. Но
назвать -- полдела; надо его уразуметь, понять, что оно собою представляет. А
едва вы вдумаетесь в этот вопрос, как увидите: имя собственное -- престранная
штука!
------
* Может показался, что я здесь неправ. Западному имени Теодор как будто
соответствует Федор. Английское Джон у нас нередко объясняют как Иван. Разве
это не перевод?
Разумеется, нет; это лишь приспособление звуков одного языка к обычаям и
вкусам другого; при нем и речи .нет о передаче значения слова. Потом мы
увидим: в переводе на русский язык слово Теодор звучало бы как Богдан, и
Джон -- тоже как Богдан. Но такие переводы нас пока не интересуют.
------
КРЕЩУ И ПЕРЕКРЕЩИВАЮ
Вот стакан воды. Эту воду можно назвать и льдом, однако нужно, чтобы
она предварительно замерзла, -- иначе получится ошибка.
Вас сейчас зовут девочкой. Потом вас станут звать гражданкой или даже
тетенькой. Но это случится лишь после того, как вы изменитесь, вырастете...
И студенткой вас никто не назовет, пока вы еще школьница: чтобы изменилось
слово, надо заметить изменение вещи, которую оно называет; не так ли?
Но вот, например, Алексей Максимович Пешков с определенного времени
начал подписываться: "Максим Горький". И все стали его называть так, хотя он
остался тем же самым человеком.
Бывает и еще удивительнее. Во Франции в 1804 году родилась девочка, по
фамилии Дюдеван. Окрестили ее Авророй. Она выросла и стала знамени той
писательницей, но всю жизнь подписывалась не Аврора Дюдеван, а Жорж Санд,
как будто была мужчиной. Каждый культурный человек знает про писательницу
Жорж Санд, но куда меньше людей, которые ответят вам, кто такая Аврора
Дюдеван. Окрестили, перекрестили, и -- никаких неудобств это не вызвало. Не
странно ли?
Или возьмите известный город, столицу Норвегии. В глубокой древности
она именовалась "Осло". В 1624 году ее переименовали в Христианию, а в 1924
-- опять в Осло. Каждому ясно, что город этот ничуть и ни в чем не менялся в
тот миг, когда люди спокойно перекрещивали его на новый лад. А если вы
предложите, допустим, слона с завтрашнего дня назвать "кроликом", ваше
предложение не завоюет успеха, даже если вы пообещаете когда-нибудь потом
снова переименовать его "обратно в слона".
Конечно, такие, пользуясь выражением писателя Лескова, "повертоны",
возможны только потому, что у имен собственных со стоящими за ними
предметами не совсем такие отношения, как у имен нарицательных. Чаще всего
приходится наблюдать, что между ними просто нет никакой связи, что у имен
собственных нет значения, того "прямого предметного значения", которое
имеется у всех других слов. Они называют, а не значат.
Действительно, смысл имен нарицательных связан с различными вещами
очень тесно, и притом независимо от нашего желания; расторгнуть эту связь не
в нашей власти. Когда из-под земли пробивается маленький зеленый стебелек,
человек опытный, приглядевшись к нему, сразу говорит: "Вот березка!" или
"Это дубок!"
И понятно: с одной стороны, каждая юная березка во многом похожа на все
остальные березы, даже на самые большие деревья этой породы; с другой
стороны, она во многом отличается от всех на свете дубов, кленов, елей и
осин, даже самых маленьких.
Если вы про молодой дуб скажете: "Ишь, какой здесь огурец растет!" --
над вами посмеются: вы ошиблись.
А увидев на улице незнакомую девочку, вы, каким бы вы ни были
наблюдательным и опытным человеком, никоим образом не определите--Оля перед
вами или Танечка? Может быть, это даже Василиса!
Поэтому-то при рождении ребенка никто никогда не говорит родителям:
"Эх, вы! У вас родился типичный Фотий, а вы его Кирюшей назвали!" Это
нелепость; ни про одного Кирилла нельзя сказать, что он чем-то похож на
остальных Кириллов мира или что он резко отличается от любого Фотия или
Степана.
Каким бы именем собственным ни окрестили вы по явившегося на свет
щенка, назовете вы его Бутькой, Шариком, Бобиком или Трезором, никто никогда
не сможет уличить вас в ошибке. Однако, если вы начнете всерьез уверять
людей, что перед ними котенок или росомаха, -- увидите, что получится...
Видимо, между именами нарицательными и именами собственными-- существенная и
прелюбопытная разница.
РАЗЛИЧИЕ ИЛИ СХОДСТВО?
Было бы удобно, если бы с этой бросающейся в глаза разницей не
соединялось сбивающее с толку сходство.
Вот имена: Вася, Шура, Олег, Лев, Вера, Любовь.
Что до первых трех, о них не скажешь ничего нового по сравнению с тем,
что я уже вам сообщил: ни с одним из них у вас тоже не связывается никакого
внутреннего смысла, никакого реального значения. Что значит Шура? Только
Шура, и ничего более. Ну, Саня или Саша... Имя -- и все тут! Вполне понятно,
почему в старое время, вступая в "побратимство", названые братья легко и
спокойно менялись именами: Шура становился Васей, Вася -- Шурой; никаких не
удобств в связи с этим не возникало. Никого не смутило, когда немецкая
принцесса София, став русской императрицей, вдруг превратилась в Екатерину
(Вторую).* Имя -- не сущность человека, его переменить ничего не стоит.
Казалось бы, иначе и не может быть.
-----
* Прекрасно, по совершенно другому поводу, замечает В. Б. Шкловский в своей
книге "Художественная проза" (стр. 476): "Когда мы узнаем, что женщину зовут
Катерина, то все наше знание про нее состоит в том, что она, вероятно,
христианка..." Значит, никакого значения в имени мы не находим и не можем
найти.
-----
Однако последние три из названных мною имен, каждое по-своему, нарушают
это впечатление простоты и ясности.
Вера -- имя собственное, к нему полностью относятся все наши
рассуждения. Да, но ведь и в то же время "вера" -- это и имя нарицательное.
"Вера" -- свойство того, кто верит или верует. Слово "вера" без всякого
затруднения можно перевести на любой язык мира: по-французски "вера" -- "ля
фуа" (la foi); по-немецки--"дер глаубен" (der Glauben), на турецком языке --
"инан" или "итикат", и так далее. Не так уж сложно подобрать и слова,
имеющие прямо противоположное значение: "неверие", "атеизм", "сомнение"... А
попробуйте-ка подберите слово с противополож ным значением к имени Олег!
Выходит, что "вера" может быть одновременно (или попеременно) как
собственным, так и нарицательным именем. Но тогда как же надо это понимать:
это одно слово или два разных, хотя и совпадающих по звукам? Связаны ли оба
они между собою общим происхождением? Может быть, одно из них произошло от
другого? Но если это так, то которое же из них слово -- родитель и которое
слово -- дитя?
"Вера", конечно, не исключение. Те же вопросы возникают и в связи с
именем Лев. Оно вовсе не равно слову "лев". От слова "лев" можно произвести
прилагательное "львиный", а от имени "Лев" -- нельзя. "Площадь Льва Толстого"
совсем не то же, что "Площадь толстого льва".
Наоборот, от имени Лев легко отпочковать уменьшительное Лева, а на
звать "левой" даже самого смирного варварийского льва можно лишь смеха ради,
в шутку. Если Лев -- человек, то мы с вами спокойно зовем его детей
Львовичами, однако никому не придет в голову серьезно рассказывать: "В
клетке, знаете, сидела львица с двумя маленькими львовичами". Напротив того:
мы почти никогда не образуем уменьшительного "львенок" от мужско го имени
Лев; мы не способны всерьез сказать: "А вон идет Марья Петровна со своими
двумя львятам" и даже если мужа Марьи Петровны зовут Львом.
Спрашивается опять-таки: какое же отношение существует в языке между
этими двумя, такими сходными и вместе такими во многом различными, словами --
именами нарицательным и собственным? Между львом и Львом, надеждой и
Надеждой?
Видимо, это совершенно разные слова. А между тем все время чувствуется,
что они тесно связаны между собой, что одно из них, несомненно, родилось от
другого. Только вот -- где предок и где потомок?
Это не бессмысленный вопрос; он приводит нас к другому, более широкому
и важному: откуда вообще появились на свете человеческие имена? Давайте же
попробуем составить себе по этому поводу хотя бы первое и приблизительное
представление.
Затруднение только в том, что, сказав "имя", "имена", мы с вами
коснулись явления куда более темного и запутанного, чем вы, вероятно, думали
до сих пор.
Прежде всего: даже если говорить только об именах людей, нас ожидают
неожиданности. У вас, скажем, есть имя: Николай. Но ведь, кроме того, у вас
есть еще и отчество и фамилия. Они тоже входят в состав вашего "собственного
имени", -- недаром их так же пишут с прописных букв. Следует ли из этого, что
каждое человеческое имя обязательно состоит из трех частей?
Это совершенно неверное заключение. В Ленинграде живет один чукотский
писатель. Когда при встречах с ним читатели интересуются, как его фамилия,
он отвечает: "Рытхэу". Если же спрашивают: "А имя?" --он опять отвечает:
"Рытхэу"! Чукчи не знают наших трехступенных имен; одного имени на человека
им кажется вполне достаточно.*
-----
* Читатели произведений Рытхэу могут упрекнуть меня в не точности: под ними
всегда стоит подпись: "Юрий Рытхэу". Но все же я прав: писатель-чукча
прибавил к своему чукотскому имени-фамилии русское имя лишь с тех пор, как
стал постоянно бывать в Москве и Ленинграде, и именно для того, чтобы
отсутствием имени не удивлять своих русских знакомых и не вдаваться
поминутно в объяснения по этому поводу. Таким образом, "Юрий" вовсе не имя
его. Скорее "Юрий Рытхэу" может быть названо Псевдонимом писателя.
-----
Впрочем, тут нечему удивляться: нашего отдельного слова -- отчества,
сочетающегося и с именем и с фамилией, не знают многие народы земли. Зато
весьма часто имя отца вводится там в состав самой фамилии. Множество
немецких и английских фамилий, оканчивающихся на "зон" или "сон",
скандинавских -- на "сен", означают просто: "сын такого-то"; Торвальдсен --
сын Торвальда, Робинзон -- сын Робина, Амундсен -- сын Амунда. Это известно
многим.
Меньше людей, знающих, что и грузинское "швили" (Бараташвили), и
армянское "яни", "ян" (Хачатурян), и турецкое "оглу" (Ахмет-оглу), и
иранское "заде" (Турсун-заде) также означают "сын". Есть народы, у которых
эту же роль выполняют не окончания, а, на оборот, приставки. Вы помните
славного майора, родственника лорда Гленарвана и его гостя на борту яхты
"Дункан"? Как истинный шотландец, он носил фамилию Мак-Набс, что означает:
"сын Набса". Другие шотландские фамилии -- "Мак-Интош", "Мак-Ферлан",
"Мак-Ферсон", "Мак-Дональд" -- построены по тому же правилу. Ближайшие родичи
шотландцев, жители Зеленого Эрина -- Ирландии, знают фамилии, в которых
северное "Мак" заменено другой приставкой -- "О": О'Брайен, О'Лири, О'Коннель
и т. п. Да и в близко родственных русскому славянских языках очень часто имя
отца включается в состав фамилии при помощи различных суффиксов: -ов, -ев,
-ин, -ич; ПетрОВ, ГригорьЕВ, ВанИН, ПетрИЧ, МиркИЧ и т. п.
Таким образом, становится ясным: вопрос с именами людей в разных концах
мира выглядит по-разному, а ведь мы только-только прикоснулись к нему. С
другой стороны, разряд "имен собственных" вовсе не исчерпывается одними
личными именами при всем их разнообразии. Наряду с ними мы все с самого
раннего детства и до глубокой старости поминутно сталкиваемся с именами
собственными совсем другого разряда -- с именами географическими. И надо
сказать, что эта группа имен задает нам загадки ничуть не менее сложные и
хитроумные, чем первая.
И в ней есть рядом с понятными совершенно непонятные и даже
таинственные. В одних этимология видна, так сказать, как на ладони, даже
профану. Перед другими в задумчивости останавливается и самый опытный
лингвист.
Подумайте сами, нужно ли долго ломать голову, чтобы понять, откуда
взялось название Новгород? Да стоит сопоставить его с такими именами, как
Староселье, Новослободка, Белгород, и все становится ясным само собой:
Новгород -- это Новый город. Меняя место обитания, люди испокон веков
называли молодой населенный пункт старым именем, добавляя к нему слово
"новый"; это совершенно естественно.
Но что вы скажете про имена вековечных соседей "господина великого
Новгорода": про свободолюбивый Псков, про гордую Тверь, славную Тулу или
отдаленный Суздаль? Как расшифруете вы их причудливые по своим звукам,
ничего русскому уму не говорящие, а вместе с тем такие знакомые названия? Не
только вы сами не сможете объяснить их; зачастую даже ученые-лингвисты
предложат вам вместо одного два-три далеко не бесспорных толкования.
Разница и тут бросается в глаза. Одно дело -- Красный Кут, гора
Магнитная, гора Белуха, река Белая, озеро Верхнее, Становой Хребет...
Никаких сомнений эти названия не вызывают, они понятны.
Зато вот Пермь, Вятка, Бугуруслан, Кострома, Эльбрус, Урал,
Судома-гора, Выг-озеро, реки Чусовая, Пясина, Обь -- таких или похожих слов
вы, пожалуй, ни в одном русском словаре не отыщете. Откуда же они взялись?
Конечно, и в этом случае нельзя допустить, будто наши прародители века
назад, как бы забавляясь, составляли для окружающих их рек, гор и озер имена
из бессмысленных звуков, пересыпая эти звуки, как пестрые стеклышки в
калейдоскопе: интересно, мол, что получится? Ничего подобного не могло быть.
Безусловно, каждое имя, которое сейчас кажется нам совершенно не имеющим
значения, некогда должно было его иметь. Но вот дознаться, докопаться до
этого значения бывает порою очень трудно. А стоит ли затрачивать на это
занятие время, силы, труд?
Чтобы вам стало ясно, что стоит, мы и побеседуем поочередно о трех
наиболее крупных группах собственных имен: о личных именах, о так называемых
отчествах и о фамилиях.
Понятно, о каждой такой группе можно написать и сказать очень много. О
них созданы внушительные тома ученых исследований. Есть имена, о которых на
протяжении многих десятилетий ожесточенно спорят убеленные сединами
профессора. Безусловно, в небольшой книжке я не смогу ознакомить вас не
только со всем, что известно о них, но хотя бы с самым главным. Разумеется,
нет: у меня другая цель. Я хочу только заинтересовать вас одним из самых
своеобразных уголков языковедческой науки, плеснуть вам в лицо брызгами из
такого водоема, который, по сути дела, колышется прямо у вас под ногами:
наклоняйся и черпай... Зачем? А может, -- это побудит вас поглубже,
подоскональнее заняться языком, прибегая, как к помощникам, уже не к
тоненьким популярным брошюрам, а к солидным и порою не легким для чтения
научным трудам.
ГОМЕР И ГОГОЛЬ
Нет меж живущих людей,
да не может и быть, безымянных:
В первый же миг по рождении каждый,
убогий и знатный,
Имя, как сладостный дар,
от родимых своих получает...
Вот какими звучными стихами повествовал когда-то о человеческих именах
великий старец Гомер. Ну что же? Прошли тысячелетия, а сказанное им и сейчас
остается правдой.
И сегодня человек проносит имя через всю жизнь, берет его с собою даже
в могилу. Бывает и так: кости усопшего рассыплются в прах, разрушится
воздвигнутый над могилой монумент, прекратится род и племя, а самое хрупкое,
самое летучее изо всего, что имел когда-то усопший, его звонкое имя, все еще
живет и порхает по свету.
Как же выбирают старшие младшим, новорожденным, их имена? Из каких
запасов черпает человечество эти сладостные сокровища?
Оставим Гомера, вспомним Гоголя:
"...родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет
память, на 23 марта... Родильнице предоставили на выбор любое из трех
[имен], какое она хочет выбрать: Мокия, Сессия или назвать ребенка во имя
мученика Хоздазата.
"Нет, -- подумала покойница, -- имена-то все такие".
Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три
имени: Трифилий, Дула и Варахасий.
- Вот это наказание, - проговорила старуха...- Пусть бы еще Варадат или
Варух, а то Трифилий и Варахасий.
Еще переворотили страницу -- вышли: Павсикакий и Вахтисий. "Ну, уж я
вижу, -- сказала старуха, -- что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть
лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын
будет Акакий".
Таким образом и произошел Акакий Акакиевич". *
-----
* Н. В. Гоголь несколько погрешил тут против строгой истины. В старых
"крестовых" календарях эти имена не стояли такими тройками. Мокий числится
там 29 января, 11 марта и 3 июня; Соссия праздновали 21 апреля и 19
сентября. Трифиллии были именинниками в июле (13), а Варахисий (в святцах
это имя писалось так) -- в марте. Ближе всего друг от друга значились
Павсикакий и Вахтисий (13 и 18 марта), но и между ними падало пять суток.
Понятно, впрочем, что для повести это не имело никакого значения.
-----
Не повезло маленькому человечку! Подумать только: перебрали одиннадцать
имен и остановились на Акакии: другие были еще хуже. И все одиннадцать, как
одно, ровно ничего не говорили русскому слуху, ничего не значили по-русски.
Спрашивается, -- откуда же они тогда взялись?
Сколько бы вы ни рылись в словарях русского языка, никогда вы не
наткнетесь там на слова, хоть немного напоминающие "Павсикакий" или
"Варахисий". Другое дело --языки иностранные.
Не похоже ли имя Акакий на слово "акация", название растения? Конечно,
да; особенно, если принять в расчет, что это греческое слово в Греции
произносилось бы иначе, чем у нас: "акакиа". Оно означает: "беззлобная,
незлобивая"; "какое" по-гречески -- плохой, дурной, отрицание же "а-" вы
встречаете во множестве заимствованных от греков слов: "септический"
(заразный), "асептический" (обеззараженный); "теология" (богословие),
"атеизм" (безбожие) и так далее. Если древний грек называл сына Акакиос, это
с его точки зрения было и осмысленно и красиво. У нас же смысл имени
забылся, а звучит оно совсем неприятно.
А-какий -- "беззлобный, невинный". Что же тогда может значить
Павси-какий? Наверное, между ними есть какая-то связь?
Да, есть; в греческом языке был глагол "пауо"--"прекращать". Пауси-какий
-- "прекращающий зло" -- совсем хорошее имя для того, кто знает греческий
язык.
Имя Трифиллий напомнит многим ботаническое название клевера --
"трифолиум", "трилистник". Это не случайное сходство; слово "трифолиум" --
латинское; по-латыни "трес" значит: три, а "фолиум" -- лист. Греческий язык
близок к латинскому; в Греции трилистник -- "трифиллон", потому что "лист"
тут звучит как "филлон". Все понятно, кроме одного: как могло людям прийти в
голову называть своих сыновей "трилистниками".
Странного, однако, в этом мало: листья-тройчатки издавна считались
почему-то счастливым талисманом; на Западе и сейчас клевер охотно изображают
на поздравительных открытках, брелоках и прочих безделушках. Суеверие
помогло слову "трифиллос" (трили-стый) стать сначала греческим, а потом и
русским именем Трифиллий.
Довольно с нас длинных разъяснений; скажу коротко: из одиннадцати имен,
упоминаемых Гоголем в "Шинели", шесть оказываются на поверку греческими по
происхождению. "Мокий" -- "насмешник"; в Элладе Мо-мос был богом всякого
шутовства. "Соссий" можно понимать либо как "верный", либо же как "здравый,
невредимый". "Дула" значит "раб", "прислужник"; недаром прислужники в
греческих храмах именовались "гиеродулами" -- священнослужителями. Хуже с
остальными пятью именами. Хоздазат, по-видимому, слово иранского корня;
наверное, оно означало нечто вроде "дар божий, подарок бога". В
древнеиндийском языке Варадат значит "дар любимого". А вот насчет Вахти-сия,
Варуха и Варахисия аже специалисты расходятся во мнениях. Ясно одно: все эти
имена -- какого-то восточного происхождения. "Варух", например, вероятно,
слово древнееврейское и значит "благословенный".
Не менее ясно и другое: сто лет назад в русской чиновничьей семье
крестили ребенка и сколько ни выбирали ему имен, среди них не попалось, как
на грех, ни одного чисто русское. Что за притча? Почему бы вместо этих
трудных, некрасивых, непонятных и чуждых кличек не остановиться на одном из
самых простых русских имен --Петр, Андрей, Алексей?.. Или назвать мальчишку
Федей... Ведь эти-то имена наши, свои!
Вы так думаете?
РУССКИЕ ИНОСТРАНЦЫ
Возьмите имя Алексей (в святцах* оно пишется: Алексий). Попробуйте
догадаться, какое русское слово одного корня с ним. Напрасный труд: сколько
бы вы ни искали в словарях, ничего похожего вы не найдете. Единственно в
энциклопедии встретится вам научный термин "алексины". Что он означает? Так
называются особые вещества, содержащиеся в крови. Почему они так названы?
Потому, что их назначение -- защищать организм от вредных микробов, а
по-гречески глагол "алексо" значит: "я защищаю". Слова "алексин" в Греции не
было, это наши современники-ученые искусственно создали, его из древних
частей; так делают сплошь да рядом. Но если бы оно там было, значило бы оно
что-то вроде "защитное вещество".
-----
* Святцами называлась у православных христиан церковная книга, содержащая
месяцеслов (календарь), составленная в порядке месяцев и дней года, к
которым приурочено церковью религиозное чествование каждого святого. Это
было нужно потому, что принято было "нарекать" младенцев именем того из
святых, память которого приходилась на день рождения этого ребенка. Родилась
девочка 1 марта, -- быть ей Антониной или Евдокией; появился мальчишка на
свет 23 апреля (старого стиля) -- придется ему носить имя Георгия.
Постепенно правило это перестало строго соблюдаться-, имена стали выбирать
по вкусу родителей, как Акакию Башмачкину у Гоголя.
-----
Вопрос решен: наше имя Алексий взято у греков; означает оно "защитник,
охранитель". Таким же греческим словом оказывается и имя Андрей: "андрэйос"
в Греции значило "мужской, мужественный". А если так, -- нетрудно понять
смысл и еще одного нашего имени-- Александр: оно сложено из двух частей:
Алекс (защита)+ андр (мужской) и может быть переведено как "мужезащитник"
(то есть смелый воин).
Что же получается? Самые привычные нам русские имена не более как
прижившиеся иностранцы, древние греки. Называя какого-нибудь Трифиллия
Мокиевича по имени-отчеству, вы и не подозревали, что по настоящему это
значит "Трилистник Насмешникович". Читая басню Крылова про Демьяна и Фоку,
разве могли вы думать, что Фока это -- "тюлень", а Дамиан --"укрощенный"? Даже
приветствуя учителя физики: "Петр Никитич, здравствуйте!"-- вы, собственно,
произносите: "Здравствуйте, Камень Победителевич!"
Удивляться не приходится: раз уж почему-то мы, русские люди, носим
нерусские по происхождению, чуждые по звукам имена, -- недоразумений,
конечно, не оберешься. Вот, для примера, один курьез.
ФЕДОР = ИВАН, ИВАН = МАТВЕЙ
Странноватое равенство: как может "Ваня" означать "Федю"? Прежде,
однако, чем возмущаться, разберемся в происхождении этих трех имен, прибавив
к ним еще и Богдана.
Слово "Федор" раньше писали: "Феодор". Тогда оно ,: в точности походило
на западноевропейское Теодор. Это естественно: оба взяты из греческого
языка, а у греков их буква "?" в разные времена читалась по-разному, в
древности как "тх", позднее как "ф". Мы, через Византию, взяли ее в звучании
"ф", западные народы стали изображать ее на латинский лад, как "th". Поэтому
наше Феодор и заграничное Theodor -- просто два различных произношения одного
греческого слова-имени; присмотревшись, можно понять, что оно состоит из
двух частей: "Тео + дор".
Что может значить "Тео"? Это легко уразуметь, если сравнить с ним
такие, слова, как "тео + логия" (наука о боге), "тео + кратия" (божье
правление), "а-теизм" (безбожие). "Теос" (или "феос") по-гречески -- бог. А
Теодор (Феодор) -- это "дар бога". Точно так же все имена, содержащие в себе
эти слоги "тео" или "фео", связаны с понятием бога, божества. Их у нас очень
много: Тимо-фей (Тимотеос) (богобоязненный), Фео-фил (боголюб), Фео-досий
(богом данный) и т. д.
Значит, Феодор -- "божий дар" по-гречески. А вот "Иван" (точнее
Йоханаан) -- тот же "божий дар", но уже по-древнееврейски.
По правде говоря, это требует разъяснения. В древнееврейском языке нет
слова "Иван". Но имя это, которое у всех европейских народов звучит сейчас
по-разному (у немцев -- Иоганн, у французов -- Жан, у англичан -- Джон, у
грузин -- Ивана, у финнов и эстонцев-- Юхан, у поляков -- Ян), когда-то в
древней Иудее произносилось как йэхоханан, или Иоханааи. И означало это
слово "божья благодать", "божий дар", то есть -- Федор.
Да, но имя Матвей по-еврейски опять-таки значит "дарованный господом",
а что до русского Бог-дан, так здесь и говорить долго не приходится: каждому
ясно, что это имя означает. Вот вам и еще один Фео-дор.
Выходит, странное равенство, поставленное мною в виде заголовка на
предыдущей странице, -- отнюдь не бессмыслица. Я мог бы только сильно
расширить его, пополнив именами, взятыми из других языков. Мы уже
встретились с персидским Богданом; он выглядел как Хоздазат. Свой особый
Богдан (кроме Теодора) есть и у французов; там он выглядит как Дьедоннэ
(по-французски "дье"-- бог, а глагольное причастие "доннэ" значит данный).
Богданы есть всюду, где в выбор имен для новорожденных вмешивалась церковь,
религия,-- а это имело место у многих народов мира.
Что же мы узнали в конце концов?
Большинство самых обычных наших имен на поверку оказываются нерусскими.
Среди них множество древнегреческих и древнееврейских. Есть взятые от других
народов Востока. Немало и латинских, древнеримских имен; Валентина,
например, значит "здоровая" (точнее-- "дочь здоровяка"), Акулина
(по-церковному Аки-лина) - "орлица", Виктор -- "победитель". *
---
* Правда, за долгие и долгие, столетия постоянного их употребления эти
привозные, заграничные имена примелькались нашему слуху, стали привычными. К
тому же большинство из них сильно обрусело, изменилось по форме: в нашем
Феде трудно узнать греческого Теодора; между русским Ваней, французским
Жанно, английским Джонни не каждый найдет сходство, хотя все они произошли
от одного имени -- Иоанн.
Но ведь это не меняет дела. Имя Вера является и по происхождению и по
возможному значению словом русским. Имя же Миша либо вовсе не имеет
значения, либо связано со смыслом, который слово Михаил имело некогда совсем
в другом языке.
---
В чем же дело? Как мог возникнуть обычай называть детей не своими
именами, а чужими, непонятными, некрасивыми, да еще взятыми из мертвых,
давно замолкших языков? Что, эта странность существует везде или привилась
только у нас, в России, и в чем ее смысл?
ЯСТРЕБИНЫЕ КОГТИ
Вспомните роман Фенимора Купера "Следопыт"; вам непременно придет на
память его герой, благородно-суровый индеец-охотник, по имени Монтигомо.
Говорят, будто имя это по-индейски значит: "Ястребиный коготь".
Не важно, точен ли этот перевод: имена, подобные этому, действительно
характерны для индейских племен Америки. Это и естественно: когти ястреба
остры, страшны и врагу и добыче. Понятно, почему воин и траппер-следопыт
называет сына "Ястребиным когтем": ведь даже в наши дни советские летчики не
возражают, если их -- истребителей -- с ласковой фамильярностью именуют
"ястребками".
Североамериканские индейцы -- народ с необыкновенной историей: в XVIII,
да и в первой половине XIX века они жили еще в "каменном веке", который для
наших предков миновал тысячелетия назад. Их жизнь изучали люди науки;
Фридрих Энгельс судил по ней о жизни человечества на заре истории. О них
на-писано множество романов и поэм; сложные, диковинно звучащие имена
встречаются" там в изобилии. Прислушиваясь к ним, легко понять: когда
индейцу надо дать имя ребенку, он перебирает самые простые, самые обычные
слова своего языка, вслушивается в то, как они звучат, вдумывается в их
смысл, и то, которое покажется наиболее подходящим, спокойно делает именем.
В романе "Охотник" современного английского писателя Олдриджа изображен
молчаливый, нелегко живущий траппер, индеец Билл. Но Биллом его зовут только
англичане: им не выговорить его настоящего индейского имени. Соплеменники
зовут его Хбма-Хомани; это значит: "Первое облачко на небе". Красивое имя?
Очень красивое; наверное, маленький Хома был первенцем и любимцем своих
родителей. Наверное, краше его не было детей в округе, по их мнению...
У знаменитого писателя-натуралиста Сетон-Томпсона также есть чудесный
герой, тоже охотник, во многом напоминающий всем нам знакомого гольда
Дерсу-Узала из книг В. К. Арсеньева. Зовут этого спокойного, мудрого и
несчастного человека Куонеб. Томпсон не говорит нигде, что значит слово
"Куонеб", но он заставляет его вспомнить про умершего малыша-сына; вот этого
крошку звали "Уи-Уис" (Совенок, или Маленькая со-. вушка). Много нежности-и
ласки вложили Куонеб и его милая молоденькая жена в дорогое для них имя.
Видно, глазаст был этот Уи-Уис; видно, очень смешно вертел он круглой
головенкой, радуя и умиляя юных отца и мать.
А девические индейские имена? Загляните в собрание сочинений Пушкина.
Там, в переведенных поэтом "Записках Джона Теннера", англичанина, ставшего
приемным сыном индианки и настоящим "краснокожим" по нраву, вы встретите
целый ряд сложных, непривычных нашему слуху имен:
Монито-о-гезик Та-бу-шиш Кищ-кау-ко Мун-ква Нет-но-куа Уа-ме-гон-е-бью и
т.д.
Пушкин сообщает значение только нескольких из них. "Мун-ква" (так звали
индейца-знахаря из племени кри) .) означает "Медведь". Имя самого Джона,
данное ему его друзьями-отавуавами, звучало: Шо-шо-ва-не-ба-се, а это значит
"Сокол". Но удивительнее всего кажется русскому поэту имя молодой индианки --
невесты Теннера.
"Красавица его, -- с лукавой усмешкой пишет Пушкин, -- носила имя,
имевшее очень поэтическое значение, но которое с трудом поместилось бы в
элегии: * она звалась Мис-куа-бун-о-куа, что по-индейски значит Заря".
-----
* Элегия -- грустное стихотворение. Пушкин хочет сказать, что такое длинное
имя никак не уложишь в наши европейские стихи
-----
Следует добавить еще, что Уа-ме-гон-е-бью переводится как "Тот, кто
надевает убор из перьев".
Что ж? Юной жительнице лесов имя "Заря" так же идет, как имя
"Ястребиный коготь" старому охотнику за гризли и карибу.* Видимо, индейцы --
мастера называть своих детей.
-----
* Гризли -- самая крупная порода медведей; карибу-канадский олень.
-----
Но так поступали, поступают и сейчас далеко не они одни. И в Азии, и в
Африке, и даже "у себя дома" в Европе мы можем встретиться с точно таким же
обыкновением.
В книге одного француза мне попалось красивое индийское женское имя
"Джалантахчандрачапала"- "Зыбкая, как отражение лунного луча в воде".
Вероятно, вы слышали название оперы "Мадам Баттерфляй"; "баттерфляй"
по-английски "бабочка". Действие оперы развертывается в Японии, и ее героиня
носит японское имя Чио-Чио-сан; так, по крайней мере, называет ее
европеец-автор.
Слово "сан" можно перевести как "госпожа", "мадам". Слова "Чио-Чио" в
японском языке, вообще говоря, нет: это переводчики так исказили другое
японское слово "Тьо-Тьо". Оно, действительно, означает: "бабочка, мотылек"
и, если хотите, подходит молоденькой порывистой девушке.
Это Азия. У племен Центральной Африки дело обстоит еще своеобразнее.
Ганзелка и Зикмунд, два чеха-путешественника, проехавшие от Алжира до
Кейптауна по черному материку, рассказывают любопытные вещи про тамошние
имена.
Одна молодая негритянка носила красивое имя Да-тини. Путешественники
полюбопытствовали, что оно значит. Оказалось, оно значит: "А я что
говорила?"Как так?
А вот как: ожидая рождения ребенка, родители поспорили: отец думал, что
появится сын, мать -- что дочь. Когда родилась дочь, мать с торжеством
вскричала: "Датини!", то есть "А я что говорила?" Так и назвали девчонку.
Рядом жила другая негритянская женщина, по имени Кабисития, то есть
"Спотыкается о корчаги". Но и это имя объяснялось просто: она ходила всегда
с гордо поднятой головой и всякий раз, выходя из хижины, ушибала ногу о
сложенные у дверей миски.
Видимо, у негров есть даже обычай по мере надобности заменять одно имя
другим, более подходящим; по крайней мере имена европейцев они всегда
заменяют своими, более осмысленными на их взгляд. Ганзелка и Зикмунд
вспоминают одного чеха, которого в Африке переименовали во "Нголидана", то
есть "Золотой зуб": у него были вставные зубы. Один из его соседей звался у
них "Пандлана" -- "Лысая голова", другой -- "Нгвон-дела" -- "Сутулый", третий --
"Масупа" -- "Бородавка", а жена "Бородавки", обладавшая горячим характером--
"Нунгвашу", то есть "Сердитая".
Вы скажете: ну да! Почему этому не случаться на краю света, в Декане
или в Конго; там все возможно! Но нельзя ли подобрать подобные прим-еры и в
языках ближайших наших соседей? Можно! Мы потому лишь не замечаем их, что
часто плохо понимаем значение привычных нам имен: узнает человек, что
"Федор" -- это "дар божий", и спрашивает: "А что значит имя Лев?" А ведь лев
и значит "лев", "царь зверей"; только спрашивающий никогда не обращал на это
внимания.
x x x
Вам, может быть, приходилось встречать болгарское имя Вылко.
По-болгарски Вылко значит "волк". Как! Человека зовут волком? А почему,
собственно, Львом звать можно, а Волком -- нет?
Можно звать и Волком! Имя это распространено и в соседней с Болгарией
Югославии; только там оно, как и самое слово "волк", звучит несколько иначе:
"Вук". Как и почему могло прийти человеку в голову назвать своего ребенка
диким зверем? Выслушайте одну правдивую историю.
Жил в Сербии больше столетия назад славный ученый и пламенный патриот,
языковед Караджич. Родился он еще в XVIII веке, за двенадцать лет до нашего
Пушкина. У Степана Караджича, отца ученого, дети рождались часто, но все,
как один, умирали еще крошками. Как помочь такой беде?
Старый сербин вспомнил старинное поверье: если твои сыновья не живут на
свете, назови того, кто вновь родится, Буком. Волки сильны и выносливы;
волка и смерть не берет. От такого имени сын твой станет сам крепок, как
волк, и горе отойдет от твоего дома. Крестьянин Караджич и его жена так и
поступили. Когда появился у них еще один ребенок, они нарекли мальчишку
Вуком. "И что же? -- лукаво посмеиваясь в усы, говорил своим ученикам
седовласый языковед лет шестьдесят спустя, -- как видите, старое средство
помогло: "Волк" жив до сих пор, и зубы у него еще не затупились!"
Такие же или похожие поверья встречались и у других славянских народов,
и у всех их соседей. Во всяком случае, у многих мы видим -похожие "волчьи"
имена. Вот старогерманское Рудольф. Теперь, употребляя его, немцы не
задумываются над его значением: имя как имя, и достаточно.
Но дело не так-то просто.
Когда-то имя это означало то же, что современные немецкие слова roter
Wolf, -- "красный волк". Постепенно оно изменилось; теперь в нем от древнего
"Вольф" остались только три последних звука. То же произошло и с именем
"Ад-ольф" -- "благородный волк" (впрочем, иные ученые возводят это имя к
готскому Attaulf --"помощь отцу"). Как вам кажется, -- велика ли разница между
индейским "Ястребиным когтем" и древненемецким "Красным волком"? Сходство
таково, что их легко счесть и одноплеменниками и современниками.
А эти два Волка в Германии -- не исключение. Там и сегодня пользуется
полным правом гражданства имя Вольфганг -- "волчий ход",* в него тоже входит
основа "Вольф". История сохранила память о первом христианском епископе
германского племени готов: его звали Вульфила, или Ульфила. Это имя --
уменьшительное от готского, то есть древнегерманского, Вульфс -- "волк";
правда, оно чуть-чуть переделано на греко-римский лад. Но, во всяком случае,
соплеменники "святого" человека понимали его имя как "Волчонок".
-----
* Например, Иоганн Вольфганг Гете.
-----
ИЗ ДАЛИ ВРЕМЕН
У древних европейцев волк был в почете: он являлся хозяином леса; кто
мог тогда поручиться, возьмут ли люди верх над серыми стаями? Сделать именем
название такого страшного зверя казалось вполне почетным. А когда слово
становится именем, оно остается им надолго, даже если мир вокруг меняется и
причины, которые возвысили имя, исчезают.
Этого мало; наши предки относились к имени не так, как мы с вами. Что
оно для нас? Простая кличка, и только. А они верили: имя, данное человеку,
не просто прилеплено к нему случайной прихотью родителей, оно срастается с
человеком; кто скажет, что важнее -- человек или его имя?
Это было естественно: тогда и каждое слово еще расценивалось как
заклинание, обладающее опасной таинственной силой.
Вот, например, живет в лесу самый страшный, самый сильный зверь, тот,
который может ходить и на задних лапах. Положим, мое племя назвало его так:
Бурый. Надо остерегаться зря произносить это опасное имя: выговоришь его
неосторожно, а вслед за ним явится к тебе и сам его хозяин. Лучше давайте
называть страшилище как-либо иначе: мы-то все поймем, о ком речь, а ему
самому будет невдомек. Назовем его хотя бы Косолапым, или Топтыгиным, или
хоть Лесным. В нашем слове "медведь", которое означает "тот, кто ест мед",
до сегодняшнего дня дожило воспоминание об этом далеком прошлом: оно было
когда-то именно таким вторым, запасным именем свирепого хозяина леса. *
-----
* Можно спросить: какое же "медвежье имя" было в древности "первым",
настоящим у наших предков? Не берусь сказать вам наверняка, а гадать можно
по-разному. Обращает на себя внимание, скажем, такое обстоятельство: у нас,
русских, хозяина леса нередко именуют не очень почтительно -- "мишкой":
"Проказница-Мартышка, Осел, Козел Да косолапый Мишка Затеяли сыграть
квартет..."
Откуда взялось это имя? Неужели только из присутствия звука "м" в
начале слова "медведь"? Вряд ли.
Любопытно, что в родственном русскому -- болгарском -- языке слова
"медведь", похожего на наше, вовсе нет: по-болгарск