---------------------------------------------------------------
© Copyright Александр Шленский
WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------
Поздняя ночь, а мне что-то все не спится. Сна ни в одном глазу. В моей
комнате полумрак, тихонько играет цифровая музыка, помаргивают огоньки
эквалайзера, мерцает монитор, я сижу за компьютером совершенно один.
Впрочем, я уже давно один, и поэтому привык. Иногда за окном слышен шорох и
фырчание проезжающей машины, и сквозь оконные жалюзи в комнату на мгновение
врываются осколки света ее фар. А затем в комнате вновь сгущается полумрак и
тишина, которую лишь слегка разгоняют чуть слышные звуки джаза. Когда я
засыпаю в ночные часы, мир засыпает вместе со мной, а сейчас я не сплю, и
мир тоже не спит. Я сижу за компьютером и перечитываю свое творение под
названием "Желание, опыт и счастье", написанное высоким штилем, в подражание
мыслителям древности, по какому-то неведомому внутреннему позыву. Что-то
необычное происходит в мире ночью, когда не спишь, и в такт с этими
неведомыми и странными событиями, о которых я ничего не знаю, струится поток
моего сознания. Какие-то мысли подступают, специальные ночные мысли; днем
таких обычно не бывает. Днем все мысли - по делу, и только ночью голова
вдруг начинает мыслить просто так, сама для себя. А ведь когда-то, очень
давно, а может и не так давно, в советское время, эта роскошь - думать для
себя, а не по делу - была доступна и днем. Зато не было доступно многое
другое. Наверное, все вместе никогда не бывает доступно. Мысли подступают
все сильнее, и вдруг вспорхнув, как стая птиц, вырываются наружу, мечутся по
комнате, и внезапно найдя выход, устремляются в бескрайний мир - там стая
рассыпается, и каждая мысль улетает далеко-далеко от других. Ночью мир
почему-то видится совсем иначе, чем днем. Днем видишь только наружную часть
мира, и то не всю, а только его маленькие, наиболее употребительные части, и
эти замызганные от частого употребления кусочки реальности всегда и везде
однаковы, как тщательно подстриженные колючие кусты, которых в Далласе пруд
пруди. Днем видишь и думаешь только о том, что нужно увидеть и обдумать.
Ночью - совсем другое дело: мысленный взор пытается охватить весь мир
изнутри, чтобы понять, что происходит с этим миром, да и с собой самим, со
всей своей жизнью. Однажды я где-то услышал такое выражение: "бухгалтерия
души". Видимо, и моя душа по ночам пытается щелкать костяшками, подсчитать
дебет с кредитом. Наверное, она имеет на это право, а значит и мешать ей не
стоит. Да и почему бы ей этого не делать? Уединение к этому весьма
предрасполагает. Ведь я - отшельник современного типа - днем сижу в кьюбикле
(это такая клетка из перегородок размером два на два, в которую сажают
программистов) и редко общаюсь с кем-либо кроме своего компьютера, локальной
сети и Интернета. Ночью сижу в клетке побольше, которую бывшие русские,
разучившиеся нормально говорить по-русски и не научившиеся толком говорить
по-английски, называют уродливым словом "однобедрумный апартмент". Одинокая
размеренная жизнь в огромном трудовом лагере с усиленным питанием и
повышенным комфортом под названием Соединенные Штаты Америки. Для меня
Америка - это келья дневная, два на два, и келья ночная, побольше, в обеих
стоит по компьютеру. Можно сказать, почти монашеская жизнь, только вместо
схоластических упражнений - системный анализ и программирование. Здесь, в
чужой стране, язык которой я еще не успел толком освоить, с людьми
неизмеримо далекими от меня по своим понятиям и образу жизни, я - не просто
компьютерный монах, я действительно отшельник в полном смысле этого слова.
Американцы и их жизнь для меня понятны не больше чем инопланетяне, поэтому
мне и кажется все время, что людей вокруг никого нет. Тот формальный
английский, на которыми я общаюсь с коллегами на работе, ничем, в принципе,
не отличаются от языка Visual Basic, на котором я пишу прикладные программы.
Но человек не может жить без общения, и отшельнику тоже надо как-то
общаться, доверять кому-то свои мысли, и это заставляет меня превращать по
ночам свой домашний компьютер в эпистолярную мастерскую. Кстати, иногда
записки отшельников бывают очень недурны. Например, у протопопа Аввакума.
Правда, у него и жизнь была поинтереснее моей, хотя и потруднее. А мне в
этом смысле как-то не везет. В Москве мне все чего-то не хватало, жизнь
казалась пустой и никчемной, да и нищета заела. Но странно то, что и здесь в
США, при полном изобилии, на душе все так же пусто, как в прохудившемся
аквариуме. Мне даже ясно представляется этот несчастный, гадкий аквариум с
трещинами на стекле, с сухими, зеленоватыми шершавыми стенками и высохшими,
сморщенными золотыми рыбками, которые валяются на дне кверху пузом...
Наверное, искать в жизни глубокий и сокровенный смысл и никогда его не
находить - это свойство любого русского человека, даже если он - еврей. Как
лечатся русские люди от душевной пустоты, объяснять никому не надо. Но мне
это лечение однозначно противопоказано из-за язвенной болезни. Из-за этого у
меня и в России было мало друзей. С инвалидами, конечно, тоже дружат, и с
безрукими, и с безногими, но только не с такими, которым инвалидность мешает
выпивать с друзьями. Единственный алкогольный напиток, который не вызывает у
меня рвоты и грызения в желудке, - это почему-то джин с тоником. Зато он
вызывает еще большую тоску и желание выползти на четвереньках на тротуар и
мяукать, как выброшенный хозяевами на улицу кот, громко и горестно, пока
кто-нибудь не погладит или не побьет - это все равно, главное, чтобы
проявили участие. Но в Америке прохожие не погладят и не побьют, а просто
вызовут полицию, а полиция тоже не погладит и не побьет, а выпишет штраф.
Вот поэтому в моем стакане налит не джин с тоником, а яблочный сок со льдом,
а в душе по прежнему пусто, и мысли все улетели и пропали, и мир вокруг
сразу опустел. Впрочем, он всегда был пуст...
Мир пуст, абсолютно пуст. То есть не просто пуст, а бесчеловечно и
омерзительно пуст, и не потому что в нем ничего нет, а напротив, потому что
он до отказа набит не тем, чего хочется. Собственно, хочется каждый раз того
же самого, то есть, чего-нибудь приятного и удивительного, но при этом
каждый раз разного, в то время как все вокруг до тошноты одинаковое, хотя и
совершенно не похожее друг на друга.
Для меня очень интересен момент, когда поток сознания выплескивается в
связный текст. Первое мгновение всегда самое таинственное, потому что сам
еще не знаешь, что у тебя получится. Пока поток сознания дробится на мысли
(а мысли - на подмысли, а те в свою очередь - на подмысли меньшего размера,
с вложенностью N, которую кому-то еще предстоит измерить), весь этот
дискретный поток - мое личное достояние. Но как только появился текст на
экране - он уже принадлежит всем, и с этого момента начинается процесс
общения. Да будь благословен разработчик полноэкранного текстового
редактора, благодаря которому я имею шесть степеней свободы при правке
текстов. Кстати, интересно, а какой это дрянью мир набит до отказа? А, ну
конечно - эта чертова реклама: сколько всякой ерунды увидишь, пока учишь
английский язык, пялясь в телевизор. Может быть, и хорошие вещи рекламируют,
но когда насмотришься на все эти пакостные рожи и кривляния - покупать уже
ничего не хочется. Между прочим, когда я еще жил в Москве и только собирался
в Америку, то учил английский с энтузиазмом, зато здесь, в Америке учить его
совсем уже и не хочется, хотя это крайне необходимо, чтобы не казаться
идиотом. Не хочется, потому что по английски приходится говорить только по
делу, или поддерживать легкий, ничего не значащий треп для этикета. По делу
много говорить - надоедает. А просто так, для души, поговорить не с кем -
русских рядом нет. У американцев вообще не принято вести доверительных бесед
личного характера. Для этого есть профессионалы- психоаналитики. Да и
английский язык для задушевных бесед мне пока удобен не больше чем Visual
Basic. Так чего я все-таки хочу от Америки? Поди попробуй, пойми самого себя
- чего мне хочется, зачем я сюда приехал, и почему мне теперь этого уже не
хочется, и чего мне хочется теперь. Жить здесь мне пока-что не очень
хочется, но еще больше не хочется уезжать назад, потому что дома еще хуже -
по сути, от дома остались одни воспоминания.
Очень трудно понять, чего на самом деле хочется, еще труднее найти то,
что хочется, там где этого нет и быть не может. Но еще труднее, когда уже и
понял, чего хочется, и нашел то, чего хочется, там где его нет, уверить себя
в том, что ты именно этого искал, и вот теперь-то ты наконец это нашел и
совершенно счастлив. Да, вот именно, совершенно и окончательно счастлив, так
как и хотел. Совсем не так как в прошлый или в позапрошлый раз. И все же -
увы! Несомненное и окончательное счастье - не более чем самообман. Понять
себя невозможно, а желание до конца осознать и осуществить свои внутренние
затаенные желания настолько болезненно и разрушительно, что было бы
непростительной глупостью желать иметь такое желание самому себе или своим
близким. Ведь мы почти никогда не желаем желать или всегда желаем не желать
того, чего мы желаем втайне от себя, а то, чего мы желаем желать или, по
крайней мере, не желаем не желать - это то, чего мы в глубине души на самом
деле вовсе и не желаем, потому что не можем или не хотим, а просто тянемся
за другими, чтобы не отстать, чтобы быть как все или даже лучше всех, а это
как раз и есть самое глупое и вредное желание из всех существующих, потому
что оно убивает индивидуальность.
Интересную фразочку я загнул! Ай да я! С внутренним и внешним
отрицанием, да еще с рекурсивным обращением. "Я знаю, что ты знаешь, что я
знаю"... Желание желания, причина причины, ну и конечно старое доброе
отрицание отрицания - начало всех начал... Рекурсивность, автонимность...
Наверное, когда нибудь в светлом (или не столь светлом) будущем лингвистика
и программирование сольются в одну науку. В принципе - задачи и методы
совпадают, только пути и парадигмы разные. А пожелал бы я заниматься такой
наукой? Наверное, нет. Наука - это безденежье... С другой стороны, большие
деньги, больше некоторой суммы, уже не могут дать ничего кроме роскоши.
Многие, конечно, стремятся к роскоши, но для меня очевидно, что она - вовсе
не абсолютное благо, а всего лишь один из возможных образов жизни, причем
вовсе не обязательно самый лучший из них. К роскошному дому требуется
дворецкий, к роскошному камину - истопник, к роскошному саду - садовник. Мне
в таком доме, набитом кучей ненужных вещей и людей, было бы жить ужасно
неудобно, меня роскошь раздражает и подавляет своей чрезмерной солидностью,
бесполезностью и нефункциональностью. Больше роскоши меня раздражает только
нищета. Зато в своем среднем классе меня не раздражает ничего, кроме
необходимости продавать голову за зеленые доллары и заставлять ее думать не
о том, о чем ей хочется думать, а о том, о чем хочется хозяевам - вот это,
пожалуй, и есть самое больное место в моем теперешнем виртуальном
существовании. Хочется, чтобы голова думала не о структуре материальных и
денежных потоков в компании, а о действительных проблемах этого интересного
и запутанного мира - ведь системный аналитик может расковырять все, что
угодно - было бы время и желание... А желание у меня пока одно - понять, где
же правда в этом запутанном мире, существует ли она вообще, и если удастся
хоть что-то понять, то может быть, попробовать растолковать остальным. В
России некогда было об этом думать из-за нищеты. А может, нищета вовсе и не
помеха? Может, наплевать на доллары и отпустить голову на свободу, вернуться
в Россию, впасть в окончательную нищету, одеться в заблеванную телогреечку и
бомжевать, как Франциск Асисский, бродить с костылем по дорогам и
проповедовать? Да нет - во-первых, здоровье у меня для этого неподходящее,
долго не прохожу - максимум два дня. Во-вторых, если по-честному, то и
проповедовать мне нечего - я ни во что не верю, да и раньше ни во что не
верил, но хотя бы о чем-то мечтал, а теперь уже и не мечтаю. Так что, правда
сильна, но страх все-таки сильнее правды. Тогда зачем же здесь, в таком
неподходящем месте как США, продолжать думать о душе, а не о телесных
удовольствиях, да еще писать по ночам дурацкие трактаты о счастье, вместо
того, чтобы спокойно спать, а днем зарабатывать деньги и тратить их на свой
фан? Неувязочка получается, как в известном анекдоте. Выходит, системный
аналитик может понять и формализовать любой бизнес, а вот что делается в его
собственной голове - понять не может, и надо бежать разбираться с этим к
профессиональному психоаналитику, которых в Америке тьма тьмущая. Однако,
еще неизвестно, что эти психоаналитики на самом деле умеют. Если бы они
действительно умели понимать, что у пациента в голове, и доходчиво ему это
объяснять, понадобилось бы всего несколько сеансов. Но люди к ним ходят
годами, и берут они с них немалые деньги, а очевидных результатов нет.
Просветлением и не пахнет. Что-то здесь явно нечисто!
О, если бы мы умели с ранней юности осознать все свои желания и найти
наилучший способ их скорого и наиполнейшего удовлетворения, как легко и
приятно было бы умереть молодым, осознав, что быстро и без остатка взял от
жизни все, чего хотел, и миссия твоя завершена и согрета лучами такого
невероятного счастья, которому не страшны ни вечные муки, ни вечное
забвение. Еще замечательнее, если бы мы могли завершить эту миссию еще до
рождения - ведь тогда вообще не было бы необходимости появляться на свет и
претерпевать все связанные с этим неудобства, утешая себя надеждой на
сомнительное счастье. К великому сожалению, так не заведено на белом свете,
и человек мыкается по жизни долгие годы, и его неутоленная душа гоняет по
Земле дряхлеющее тело, стегая его плеткой желаний и держа перед носом вялую
морковку, называемую надеждой.
Почему-то ночью возраст воспринимается особенно болезненно. Не то,
чтобы страшно, а как-то непривычно, неприятно. Когда вдруг воспоминания
десяти или двадцатилетней давности подступают так, как будто это случилось
вчера, и сознаешь, что с той поры не продвинулся ни на шаг в решении тех
загадок, которые задала некогда жизнь, становится непонятно, как жить
дальше, если нет развития, нет поступательного движения вперед. Порой даже
обидно становится. Компьютерная техника уверенно прогрессирует, биологи
изобрели клонирование, открыли ген, ответственный за развитие опухолей... А
вот природа человеческих желаний, сам смысл человеческой жизни - по-прежнему
полнейшая загадка. И поэтому никто не может быть уверен в том, как правильно
использовать все вновь открытые и даже давно известные хорошие веши. И
вообще часто бывает непонятно, какие вещи хорошие, а какие плохие, какие
нужны, а какие нет. Еще, между прочим, неизвестно, что полезнее - кока-кола
или марихуана. Или что вреднее. Впрочем, отшельники колу не пьют и травку не
курят - они изводят себя строгой диетой во славу Всевышнего и пишут высоким
штилем. Я тоже извожу себя диетой, правда во славу не Всевышнего, а всего
лишь упомянутой язвы желудка, которая давно уже зарубцевалась, но оставила
после себя хронический гастрит на всю оставшуюся жизнь. В Америке изводить
себя диетой значительно приятнее, чем в России, и по деньгам, и по
разнообразию продуктов. Если не бегать ежедневно по беговой дорожке, не бить
боксерский мешок, и не отжиматься от пола, начинает расти противный жирок на
пузе, которого в России у меня сроду не было. Впрочем, в России у меня
вообще ничего хорошего не было.Или все-таки было? Да нет, все-таки что-то
было. Нет - точно было! Здесь, в Америке я чего-то я лишился, что-то взамен
приобрел - пока еще сам не понял, что именно потерял, и что приобрел, и что
мне больше нужно - то что потерял, или то, что приобрел. Пожалуй, и то и
другое - но все сразу не получается. Вот так и мечешься между несколькими
несовместимыми вариантами своей жизни, пытаешься выбрать лучший, а жизнь
между тем уходит днями, годами, целыми неделями, как речной песок между
пальцев...
С годами мы чаще всего так и не находим всего того, чего хотели, но при
этом становимся признанными мастерами по части поиска, иными словами,
приобретаем опыт. Все же, пока мы еще живы, наш опыт наверняка не полон, и
потому в значительной степени малополезен, ибо мы не удовлетворены и не
хотим жить в рамках своего опыта, а стремимся его по мере возможности
расширять, но когда он, наконец, полон, то уж бесполезен наверняка. О,
драгоценный жизненный опыт мой, плод сильных желаний и слабого рассудка! Я
собирал тебя по крупицам всю жизнь, и я не передам тебя никому, ибо связан
ты гораздо больше с моими желаниями, чем с моим рассудком. Желания же мои -
суть страсть моей души, а желания другого человека - страсть совсем другой
души, ни в чем не похожей на мою. А ты, рассудкок мой, дитя неверного опыта,
не докучай мне сверх меры! Как неразумный ребенок, неискушенный во лжи,
говорит, что это не он съел варенье из баночки, а мыши, так и наш рассудок
пытается доказать, по большей части самому себе, а не другим, что нелогичные
наши поступки были в высшей степени правильны и логичны. Не осуждайте его за
это, а пожалейте! Нелепый и малоумный уродец, рассудок всего лишь суетливо
подсовывает нам не слишком умелую ложь, старается, в меру своей немощи,
избавить нас от необходимости стоять лицом к лицу с нашими действительными
желаниями, теми самыми, что задают изначальную, действительную логику наших
действий, ему неподвластную и непонятную. Он сидит, обперев тощий зад на
ящик Пандоры, набитый нашими желаниями, и держит дрожащими руками кривое
зеркало нравственности и морали, кривизну которого он в меру своего
разумения подстраивает так, чтобы мы находили свой собственный образ по
крайней мере терпимым и могли мириться сами с собой без особых проблем.
Прожив в Америке год, я начинаю понимать, насколько рискованым было мое
желание уехать из страны, где я родился и прожил всю жизнь, в другую, пусть
намного лучшую страну, в которой, тем не менее, жизнь, прожитую уже больше
чем наполовину, надо, по-сути, начинать сначала. Это не праздные слова.
Здесь совершенно другая жизнь, и российский опыт, по большей части, только
вредит и не дает набирать американский опыт. Американский опыт, в конце
концов, приходит. Да вот незадача - не согласуется он с российским
пониманием жизни, и тем паче, с жизненными установками совкового
интеллигента, кое-как пережившего перестройку и удравшего за границу от
бескормицы и от мерзостей бандитократии. Эти желания - продукт ушедшей
эпохи. Конечно они, эти стремления, теперь совершенно неуместны и нелепы в
переживающей депрессию постсоветской России, но только они еще более
неуместны и нелепы в благополучной Америке. Наверное, желания - сами по себе
достаточно нелепая вещь, потому что подчас они очень мало согласуются или
совсем не согласуются с реальностью.
Изначальные, настоящие наши желания изумительно, чудовищно нелепы. Что
желаемое есть? Чего желаем во всякое время? Желаем себе наивысшего блага,
желаем чтобы всегда на душе было счастливо, и чтобы в будущем было не хуже
настоящего, а желательно, еще лучше. Но ведь если всегда счастливо, то
значит - всегда одинаково! Если светлая грусть все время сменяется искристой
радостью, если невзгоды борьбы сменяются упоением победы, и все это выверено
и откалибровано в лучших лабораториях чувств, по самым замечательным
стандартам - не надоест ли в конце концов?! Разве может все время быть
одинаково и при этом счастливо? Разумеется, нет. Значит, должно быть
по-разному. А если по-разному, то должно быть каждый раз что-то новое,
потому что если время от времени что-то повторять, то в конце концов, опять
получится однобразие и скука. А где-же каждый раз это новое взять? И кто еще
доказал, что новое будет лучше? Да и всегда ли есть силы взять это новое,
даже если знаешь, что оно будет лучше, и знаешь, где и как его взять? Вот
поэтому-то мы хотя и желаем нового, но и боимся его, стремимся к нему и в то
же самое время ограждаем себя от него, как от самой страшной напасти.
Как все-таки странно и нелогично получается с ними, с этими желаниями.
Впрочем, как говаривала одна моя знакомая лингвистиня, "не ищи логику там,
где ты ее не лОжил" (именно так, с ударением на первом слоге). Ну да, не
логично, но тем не менее, все совпадает. Вот я - рвался покорять Америку, а
вместо этого приехал и сел затворником. Как-то больше уже и не тянет -
покорять. Ну, по барам ходить, понятно, язва не дает. А по музеям, по
библиотекам - кто мешает? Или хочется уже опять чего-то другого, того что
другие здесь могут, а ты сам пока нет? Как говорят у нас на родине, в "чужих
руках х...й всегда чуть-чуть потолще". А вот возьмешь, так сказать, в свои
руки, примеришь, и видишь: ну всем хорош, просто красавец, а тебе - не
подходит, ну хоть убейся, хоть двумя руками держись, а радости от него -
никакой! Как ни парадоксально, я теперь чем-то напоминаю виртульное жвачное
животное. Совершенно непонятное и непреоборимое желание как-то переварить
внутри себя все то, чего успел наглотаться в России, а прожевать времени не
было из-за необходимости выживать. Желание уехать у меня появилось, когда я
устроился на очередную работу в российско-американскую фирму, где моим шефом
был бывший наш соотечественник - невероятно ухоженный и самодостаточный
мужчина лет под пятьдесят. Посмотрел я на его цветущий вид, а потом взглянул
на себя в зеркало как-то совсем по-новому - и увидел сутулую спину, желтые
зубы, тусклые волосы, лицо землистого цвета с черными точками пор и красные
от сидения за дисплеем глаза. Подумал: какая жизнь, таков и внешний вид. А
еще подумал: какая мерзость, и как я ее раньше не замечал! Плюнул в зеркало,
вытер тряпкой плевок, собрал документы и уехал в Америку, из которой
приезжают такие вот ухоженные красавцы. Приехал в Америку, купил машинку для
стрижки усов, витамины в ярких красивых флаконах, очищающие и питательные
лосьоны для кожи лица и тела и зубную пасту со встроенным отбеливателем,
уселся на оздоровительную диету, занялся фитнессом. Ну что ж, выглядеть стал
действительно лет на десять моложе, а вот ни счастья, ни самодостаточности -
не прибавилось. Если бы было зеркало души, я бы наверное посмотрел туда, и
опять плюнул, и опять сказал: какая мерзость. Вот только куда ехать, и где
купить такие витамины для души, не содержащие алкоголя и антидепрессантов -
уже непонятно. Выходит, что и зависть нелогична и подражание глупо, и они
только направляют человека по ложному пути?
Вот ведь как: желаем мы для себя жизни полной и свободной, и притом
ревниво смотрим по сторонам, как смотрит ребенок, не жует ли кто конфеты
вкуснее, чем у него во рту, не пускает ли кто змея ярче, наряднее и выше,
чем у него. И когда видим, как свежие чувства и новые идеи бурлят в душах и
телах других людей, и чувствуем, как этот поток обходит нас далекой
стороной, какими несчастными и подавленными, какими отринутыми от жизни
чувствуем мы себя в своем уютном и покойном уголке, где щебечет канарейка и
котенок разнеженно урчит, лежа на диванном пуфике. И страшно броситься в
огонь и сгореть, и невыносимо горестно отказаться от волшебной и опасной
пляски у огня. Выходит, что счастье невозможно в принципе! Так зачем же мы
так упорно его желаем, вопреки разуму, вопреки логике? Почему не желаем себе
вместо вечного счастья вечного покоя, а желаем его своим лютым недругам? Кто
же враг нашему счастью?
Я всегда считал, что главный враг моего, да и не только моего счастья -
это советская власть и фальсификация всей страны. Даже, как ни странно, в
известное время я чувствовал себя психологически намного легче, потому что
мне, как и многим другим, казалось по наивности, что счастье рядом, что оно
легко достижимо, и рецепт очень прост - достаточно лишь потравить в стране
коммунистов, как мух, а потом подмести пол и проветрить помещение, и все
будет окей. Как-то не вспоминалось при этом ни мне, ни другим, что сами
коммунисты уже потравили как мух полстраны, но другая половина от этого
лучше жить не стала. А потом Россия закачалась и забулькала на волнах
перестройки, вместо мух налетели пираньи, наступила новая эпоха, и стало
очевидно, что счастье и не думает вливаться в наши сердца. Впрочем, в любой
пивной любой ханыга знает, что требовать долива дозволительно только после
отстоя пены, а она в России отстоится еще весьма не скоро. На все требуется
время.
Враг у счастья один, и имя ему - время. Много нам нужно для нашего
счастья, мало его в мире, но была бы надежда обрести его когда-нибудь, кабы
не был так короток наш век. Поэтому мы судорожно спешим, хватаемся за первые
попавшиеся вещи в надежде получить свою долю счастья, и в ярости ломаем и
кромсаем их, когда ожидания нас обманывают. Поэтому, именно поэтому
соединяется так много чужих душ и тел, так много заключается уродливых
компромиссов, так много людей живет в добровольном и взаимном рабстве, и
никто не решается стать свободным, потому что смертельно боится до конца
дней своих остаться ненужным никому и ни для чего. О, если бы милосердный
создатель наш дал бы нам, о нет, конечно даже не саму вечность, а хотя бы
иллюзию вечности! Как бы спокойно, тщательно, свободно и неторопливо
примеряли бы мы на себя многочисленные виды счастья, придирчиво оправляя
складочки, и тянулись бы все за новыми и новыми платьями, как модница в
роскошном магазине. Не приходилось бы никогда жалеть об ошибках, о упущенных
возможностях, о причиненной себе и другим боли. О чем жалеть - впереди
вечность! И ошибки исправятся, и боль забудется. А с другой стороны - если
впереди вечность, и ты знаешь, что счастье твое прекрасно, но все равно
несовершенно, и когда-нибудь обязательно будет изобретено новое, гораздо
более совершенное счастье, то стоит ли всерьез ценить счастье настоящее?
Мыслимо ли вообще почувствовать себя счастливым на пороге вечности, которая
сулит счастье неизведанное и ныне еще недоступное? Трудно себе это
представить. Так может быть, вечность вовсе не так и хороша, может быть
страх или лень скуют человека, получившего в свое распоряжение вечность,
железными оковами, и он так навсегда и замрет на пороге вечности, не в силах
сделать свой первоначальный выбор?
Для меня выбор - это действительно непростое дело. Когда случается так,
что у меня в холодильнике стоят два супа - грибной и овощной, - выбор крайне
мучителен, и чтобы избежать мук выбора приходится либо есть по полтарелки
каждого, либо не мучить себя и вообще не есть супа, а съесть тарелку вареных
креветок и запить томатным соком. Поэтому я теперь сперва доедаю до конца
тот суп, что есть, а потом варю новый - нет выбора, нет и проблемы выбора. А
то пока смотришь телевизор и мучаешься выбором, желудок начинают грызть
спазмы, и тогда что не выбери - все равно уже не в кайф. В этом плане
хорошо, когда на голову сваливается новый проект. Сидишь до поздна, готовить
некогда, и вопрос с питанием решается на автомате. Последний раз я просто
сварил огромную кастрюлю рисовой каши на десять дней, и все десять дней
разогревал ее и ел - утром с молоком, в обед - с мясом, а на ужин - с
рыбными консервами. Сами американцы вообще ничего не готовят и весь день
едят из коробочек и пакетиков какое-то собачье дерьмо, которого я в жизни в
рот не возьму. Правда, раз или два в месяц фирма вывозит постоянных служащих
в ресторан и угощает там деликатесом - лобстером. Наверное, это очень
вкусно. Сам я его не ел, потому что контракторов в ресторан не приглашают.
При слове "red lobster" американцы слегка закатывают глаза и иногда даже
прищелкивают языком. У меня есть подозрение, что они думают, что лобстер от
природы имеет ярко-красный цвет, то есть, когда он еще живой и ползает по
дну океана. Почему-то эта мысль привязалась ко мне до такой степени, что
однажды я даже увидел во сне огромного лобстера, который стоял за прилавком
секции Sea food. Когда я подошел ближе, он приветливо помахал мне
ярко-красной клешней и сказал: "Hi sir, how can I help you?". На самом деле,
живой лобстер, серо-черный разумеется, сидит в специальном аквариуме со
связанными клешнями, чтобы не поуродовался сам и не поуродовал сотоварищей -
других лобстеров и крабов (какая гуманная забота!), в ожидании, пока его
купят, приготовят и съедят. Интересно, когда лобстер ползает по своей
прозрачной камере смертников взад и вперед, куда он в конце концов хочет
приползти? Ведь понятно, что не на тарелку к американцам. Он даже и не
подозревает, куда он попадет после смерти, и зачем он жил. Как, впрочем, и
мы, люди. Недавно одна сильно верующая американка уверяла меня, что Бог
составляет для нее жизненный план, и она выполняет его задания (она так и
употребила слово tasks), смутно понимая их смысл, но в надежде получить от
него все объяснения в раю. Лично я таких проджект-менеджеров терпеть не могу
и всегда требую подробных объяснений и спецификаций в самом начале проекта
как непременное условие моего в нем участия. Что же касается планирования
моей жизни - в прошлом я не позволял этого делать советскому государству, и
впредь никогда и никому не позволю. Когда я рассказал этой даме о рае для
лобстеров, где лобстеру показывают его ярко-красную скорлупу и объясняют,
что его съел хороший, религиозный человек, который когда-нибудь сам попадет
в рай для людей, она уронила себе на ноги стакан с кофе и в ее глазах
плескался такой ужас, что я зарекся шутить с американцами на религиозные
темы. С другой стороны, даме в чем-то жить легче. Ей думать о смысле жизни
совсем не надо: получила задание - и вперед с песнями. И где перед - тоже
думать не надо. В церкви покажут.
Пожалуй, это просто замечательно, что наш век не слишком велик, и
вечность нам недоступна даже в мыслях. Ограниченность срока нашей жизни
заставляет нас с утроенной силой двигаться вперед, не разбирая при этом, где
зад, где перед, не потому, что это не важно, а просто - потому что
разобраться с этим сложно, а времени почти нет, и надо успеть, не важно
куда. Куда все - туда и я.
Создатель во всем прав. Начнешь разбираться - и застынешь на месте. А
так - куда-нибудь да выберешься. Один мой московский приятель сделал ценное
наблюдение, гоняя тараканов на кухне. Как Вы думаете, почему таракану почти
всегда удается убежать от тапка или тряпки? Да потому, что он не думает, а
бежит стремглав. А вот если бы он остановился и подумал, куда ему лучше
убегать, - тут бы его и прибили. В человеческом мире все устроено точно
также. Тех, кто много думает, прибивают значительно чаще тех, кто просто
бодро шевелит лапками, удирая от жизненных невзгод. Я тоже удирал из России
в бессознательном состоянии, как таракан, и пришел в человекообразное
состояние уже в Америке. Поэтому нет смысла спрашивать себя, как и зачем
здесь оказался. Когда удираешь или догоняешь - думать, в основном, некогда.
С другой стороны, думать все же необходимо. Ну, из России я, положим, удрал.
А вот от себя не удерешь. Здесь, в Америке, часть проблем, которые я привез
с собой, вообще не проблемы, пока работаешь. С другой стороны, ведь уезжал
то я не только от нищеты и неустроенности, а еще от унизительного ощущения
собственной ненужности в изменившейся стране, население которой, как хорошо
сказал один остряк-инженер, подразделяется на две категории - крутые и
всмятку. А кому я нужен в Америке, не как программист, а как человек? Ну -
миссионерам, ну, если еще напрячь воображение - подпольным торговцам
человеческими органами, ну - драг-дилерам... Хотя - нет, я им нужен не как
человек, а просто как покупатель, так же как и в булочной. Какая разница,
что является предметом купли-продажи - бублик с маком или пакетик с
героином? Суть процесса от этого не меняется. Кому вообще нужен человек? Кто
вообще мыслит себя просто человеком, а не продавцом или покупателем,
особенно здесь, в Америке? Все мы живем тем, что что-то покупаем и что-то
продаем. В том числе и себя. Возможно, как раз больше всего - именно себя,
хотя иногда еще и других заодно, часто без их на то разрешения и даже без их
ведома.
Счастье не дается просто так. Счастье продается по кусочкам, и каждый
стремится поскорее купить необходимые компоненты и составить из них свое
неповторимое магическое целое. Но вот почему-то у большинства людей оно не
складывается. То нет в продаже нужных компонент, то они есть, но денег
нехватает, а то бывает, что купил, принес, радуется, а оно не подходит, и
только портит то, что уже есть.
Америка много мне, конечно, дала, и не только материально. Она показала
мне, что бывает жизнь, ни в чем не похожая на ту, которую я видел вокруг
себя, сколько себя помню, которая мне не нравилась, но к которой я привык.
Она оторвала меня от привычного мира, расширила мое воображение, усилила
хватку и обострила чутье. Вместе с тем, она обрекла меня на одиночество и
заставила пристальнее всмотреться внутрь себя, а это не всегда бывает
приятно. Можно посмотреть в зеркало, плюнуть и отвернуться. А вот от своей
души - не отвернешься. Куда не повернись, куда не глянь, а она все рядом с
тобой, все требует самореализации, какого-то неведомого выхода из
внутреннего мира во внешний, а он ее не впускает, или это я сам ее туда не
выпускаю, но только что-то с чем-то не складывается, и это ощущение
несложенности ноет без надежды на скорое излечение, как ноет больной зуб
субботним вечером.
Желания играют с человекот злую шутку, они расставляют ему мины-ловушки
всегда и повсюду. А опыт - он как сапер, который не дает человеку наступать
на эти мины по второму и третьему разу, после того как человек уже лишился
порядочно клочьев одежды и собственного мяса. О человек, куда ты бежишь без
оглядки по минному полю из собственных желаний? Почему никто не даст тебе
карту этих минных полей? Но если бы кто-то и дал, ты наверняка бы ей не
воспользовался, а отшвырнул ее подальше и побежал бы своей дорогой. А если
бы вдруг воспользовался и увидел, что некуда наступить, то, наверное, сел бы
на землю и умер с тоски. Хорошо, что нет и не может быть такой карты! А
может быть счастье - не в самом счастье, а лишь в кратких мгновениях погони
за счастьем? Тогда действительно все равно - куда и за чем бежать - главное
бежать изо всех сил. Но почему тогда так тщательно и придирчиво выбирается
цель?
Наверное - выбор цели - это особый и совершенно необходимый ритуал,
ведь за первой попавшейся целью бежать будет просто неинтересно. Зато когда
на выбор цели положены значительные душевные усилия и нравственные муки,
сомнения, нелепые расчеты (обычно такого рода расчеты всегда нелепы) - вот
тогда уже деваться некуда. Приходит на ум известный анекдот про
эмигранта-еврея, который тосковал и в России, и в Израиле, он то уезжал, то
возвращался, и хорошо ему было только в пути, потому что он каждый раз
сердцем надеялся что найдет наконец что-то лучшее, что-то свое в другой
стране, хотя и понимал умом, что не найдет никогда.
Мир - это огромный человеческий муравейник, в котором желания увлекают
за собой людей и предметы, точно так же как муравьи тащат во все стороны
соломинки, хвоинки и дохлых гусениц, и поэтому удивительно и непонятно, как
в конце концов все это превращается в довольно ровную метамерную структуру,
где каждый единичный модуль, каждый атом этой структуры - это чье-то
счастье, чья-то удовлетворенность миром, чья-та вера и надежда. Я буду
счастлив, если хоть немного, хотя бы чуть-чуть, смогу когда-нибудь понять,
какие законы лежат в основе этого процесса, и буду еще более счастлив, если
это со временем станет занимать не только меня, а кого-нибудь еще, и удастся
объединить наши усилия.
Да, когда я еще был научным работником в Институте Кибернетики и
сотрудничал с ребятами из Института Психологии Российской Академии Наук, мне
было жить вполне интересно и занимательно, "удовлетворяя свое любопытство за
государственный счет". Еще более счастлив я, наверное, был бы, только если
просто был бы счастлив, без всякой на то особой причины, и не зная сам,
почему именно - ведь умудряются же иные люди быть счастливы простым,
приятным и довольно основательным счастьем, которое занимает, сковывает и
подслащает всю душу, как это делает во рту сладкая, прилипающая к зубам
ириска "Золотой ключик", когда-то продававшаяся в булочных-кондитерских
моего теперь уже далекого, красногалстучного детства.
Мир пуст, абсолютно пуст. То есть не просто пуст, а бесчеловечно и
омерзительно пуст, и не потому что в нем ничего нет, а напротив, потому что
он до отказа набит не тем, чего хочется. Собственно, хочется каждый раз того
же самого, то есть, чего-нибудь приятного и удивительного, но при этом
каждый раз разного, в то время как все вокруг до тошноты одинаковое, хотя и
совершенно не похожее друг на друга.
Очень трудно понять, чего на самом деле хочется, еще труднее найти то,
что хочется, там где этого нет и быть не может. Но еще труднее, когда уже и
понял, чего хочется, и нашел то, чего хочется, там где его нет, уверить себя
в том, что ты именно этого искал, и вот теперь-то ты наконец это нашел и
совершенно счастлив. Да, вот именно, совершенно и окончательно счастлив, так
как и хотел. Совсем не так как в прошлый или в позапрошлый раз. И все же -
увы! Несомненное и окончательное счастье - не более чем самообман. Понять
себя невозможно, а желание до конца осознать и осуществить свои внутренние
затаенные желания настолько болезненно и разрушительно, что было бы
непростительной глупостью желать иметь такое желание самому себе или своим
близким. Ведь мы почти никогда не желаем желать или всегда желаем не желать
того, чего мы желаем втайне от себя, а то, чего мы желаем желать или, по
крайней мере, не желаем не желать - это то, чего мы в глубине души на самом
деле вовсе и не желаем, потому что не можем или не хотим, а просто тянемся
за другими, чтобы не отстать, чтобы быть как все или даже лучше всех, а это
как раз и есть самое глупое и вредное желание из всех существующих, потому
что оно убивает индивидуальность.
О, если бы мы умели с ранней юности осознать все свои желания и найти
наилучший способ их скорого и наиполнейшего удовлетворения, как легко и
приятно было бы умереть молодым, осознав, что быстро и без остатка взял от
жизни все, чего хотел, и миссия твоя завершена и согрета лучами такого
невероятного счастья, которому не страшны ни вечные муки, ни вечное
забвение. Еще замечательнее, если бы мы могли завершить эту миссию еще до
рождения - ведь тогда вообще не было бы необходимости появляться на свет и
претерпевать все связанные с этим неудобства, утешая себя надеждой на
сомнительное счастье. К великому сожалению, так не заведено на белом свете,
и человек мыкается по жизни долгие годы, и его неутоленная душа гоняет по
Земле дряхлеющее тело, стегая его плеткой желаний и держа перед носом вялую
морковку, называемую надеждой.
С годами мы чаще всего так и не находим всего того, чего хотели, но при
этом становимся признанными мастерами по части поиска, иными словами,
приобретаем опыт. Все же, пока мы еще живы, наш опыт наверняка не полон, и
потому в значительной степени малополезен, ибо мы не удовлетворены и не
хотим жить в рамках своего опыта, а стремимся его по мере возможности
расширять, но когда он, наконец, полон, то уж бесполезен наверняка. О,
драгоценный жизненный опыт мой, плод сильных желаний и слабого рассудка! Я
собирал тебя по крупицам всю жизнь, и я не передам тебя никому, ибо связан
ты гораздо больше с моими желаниями, чем с моим рассудком. Желания же мои -
суть страсть моей души, а желания другого человека - страсть совсем другой
души, ни в чем не похожей на мою. А ты, рассудкок мой, дитя неверного опыта,
не докучай мне сверх меры! Как неразумный ребенок, неискушенный во лжи,
говорит, что это не он съел варенье из баночки, а мыши, так и наш рассудок
пытается доказать, по большей части самому себе, а не другим, что нелогичные
наши поступки были в высшей степени правильны и логичны. Не осуждайте его за
это, а пожалейте! Нелепый и малоумный уродец, рассудок всего лишь суетливо
подсовывает нам не слишком умелую ложь, старается, в меру своей немощи,
избавить нас от необходимости стоять лицом к лицу с нашими действительными
желаниями, теми самыми, что задают изначальную, действительную логику наших
действий, ему неподвластную и непонятную. Он сидит, обперев тощий зад на
ящик Пандоры, набитый нашими желаниями, и держит дрожащими руками кривое
зеркало нравственности и морали, кривизну которого он в меру своего
разумения подстраивает так, чтобы мы находили свой собственный образ по
крайней мере терпимым и могли мириться сами с собой без особых проблем.
Изначальные, настоящие наши желания изумительно, чудовищно нелепы. Что
желаемое есть? Чего желаем мы во всякое время? Желаем себе наивысшего блага,
желаем чтобы всегда на душе было счастливо, и чтобы в будущем было не хуже
настоящего, а желательно, еще лучше. Но ведь если всегда счастливо, то
значит - всегда одинаково! Если светлая грусть все время сменяется искристой
радостью, если невзгоды борьбы сменяются упоением победы, и все это выверено
и откалибровано в лучших лабораториях чувств, по самым замечательным
стандартам - не надоест ли в конце концов?! Разве может все время быть
одинаково и при этом счастливо? Разумеется, нет. Значит, должно быть
по-разному. А если по-разному, то должно быть каждый раз что-то новое,
потому что если время от времени что-то повторять, то в конце концов, опять
получится однобразие и скука. А где-же каждый раз это новое взять? И кто еще
доказал, что новое будет лучше? Да и всегда ли есть силы взять это новое,
даже если знаешь, что оно будет лучше, и знаешь, где и как его взять? Вот
поэтому-то мы хотя и желаем нового, но и боимся его, стремимся к нему и в то
же самое время ограждаем себя от него, как от самой страшной напасти.
Вот ведь как: желаем мы для себя жизни полной и свободной, и притом
ревниво смотрим по сторонам, как смотрит ребенок, не жует ли кто конфеты
вкуснее, чем у него во рту, не пускает ли кто змея ярче, наряднее и выше,
чем у него. И когда видим, как свежие чувства и новые идеи бурлят в душах и
телах других людей, и чувствуем, как этот поток обходит нас далекой
стороной, какими несчастными и подавленными, какими отринутыми от жизни
чувствуем мы себя в своем уютном и покойном уголке, где щебечет канарейка и
котенок разнеженно урчит, лежа на диванном пуфике. И страшно броситься в
огонь и сгореть, и невыносимо горестно отказаться от волшебной и опасной
пляски у огня. Выходит, что счастье невозможно в принципе! Так зачем же мы
так упорно его желаем, вопреки разуму, вопреки логике? Почему не желаем себе
вместо вечного счастья вечного покоя, а желаем его своим лютым недругам? Кто
же враг нашему счастью?
Враг у счастья один, и имя ему - время. Много нам нужно для нашего
счастья, мало его в мире, но была бы надежда обрести его когда-нибудь, кабы
не был так короток наш век. Поэтому мы судорожно спешим, хватаемся за первые
попавшиеся вещи в надежде получить свою долю счастья, и в ярости ломаем и
кромсаем их, когда ожидания нас обманывают. Поэтому, именно поэтому
соединяется так много чужих душ и тел, так много заключается уродливых
компромиссов, так много людей живет в добровольном и взаимном рабстве, и
никто не решается стать свободным, потому что смертельно боится до конца
дней своих остаться ненужным никому и ни для чего. О, если бы милосердный
создатель наш дал бы нам, о нет, конечно даже не саму вечность, а хотя бы
иллюзию вечности! Как бы спокойно, тщательно, свободно и неторопливо
примеряли бы мы на себя многочисленные виды счастья, придирчиво оправляя
складочки, и тянулись бы все за новыми и новыми платьями, как модница в
роскошном магазине. Не приходилось бы никогда жалеть об ошибках, о упущенных
возможностях, о причиненной себе и другим боли. О чем жалеть - впереди
вечность! И ошибки исправятся, и боль забудется. А с другой стороны - если
впереди вечность, и ты знаешь, что счастье твое прекрасно, но все равно
несовершенно, и когда-нибудь обязательно будет изобретено новое, гораздо
более совершенное счастье, то стоит ли всерьез ценить счастье настоящее?
Мыслимо ли вообще почувствовать себя счастливым на пороге вечности, которая
сулит счастье неизведанное и ныне еще недоступное? Трудно себе это
представить. Так может быть, вечность вовсе не так и хороша, может быть
страх или лень скуют человека, получившего в свое распоряжение вечность,
железными оковами, и он так навсегда и замрет на пороге вечности, не в силах
сделать свой первоначальный выбор?
Пожалуй, это просто замечательно, что наш век не слишком велик, и
вечность нам недоступна даже в мыслях. Ограниченность срока нашей жизни
заставляет нас с утроенной силой двигаться вперед, не разбирая при этом, где
зад, где перед, не потому, что это не важно, а просто - потому что
разобраться с этим сложно, а времени почти нет, и надо успеть, не важно
куда. Куда все - туда и я.
Счастье не дается просто так. Счастье продается по кусочкам, и каждый
стремится поскорее купить необходимые компоненты и составить из них свое
неповторимое магическое целое. Но вот почему-то у большинства людей оно не
складывается. То нет в продаже нужных компонент, то они есть, но денег не
хватает, а то бывает, что купил, принес, радуется, а оно не подходит, и
только портит то, что уже есть.
Желания играют с человекот злую шутку, они расставляют ему мины-ловушки
всегда и повсюду. А опыт - он как сапер, который не дает человеку наступать
на эти мины по второму и третьему разу, после того как человек уже лишился
порядочно клочьев одежды и собственного мяса. О человек, куда ты бежишь без
оглядки по минному полю из собственных желаний? Почему никто не даст тебе
карту этих минных полей? Но если бы кто-то и дал, ты наверняка бы ей не
воспользовался, а отшвырнул ее подальше и побежал бы своей дорогой. А если
бы вдруг воспользовался и увидел, что некуда наступить, то, наверное, сел бы
на землю и умер с тоски. Хорошо, что нет и не может быть такой карты! А
может быть счастье - не в самом счастье, а лишь в кратких мгновениях погони
за счастьем? Тогда действительно все равно - куда и за чем бежать - главное
бежать изо всех сил. Но почему тогда так тщательно и придирчиво выбирается
цель?
Мир - это огромный человеческий муравейник, в котором желания увлекают
за собой людей и предметы, точно так же как муравьи тащат во все стороны
соломинки, хвоинки и дохлых гусениц, и поэтому удивительно и непонятно, как
в конце концов все это превращается в довольно ровную метамерную структуру,
где каждый единичный модуль, каждый атом этой структуры - это чье-то
счастье, чья-то удовлетворенность миром, чья-та вера и надежда. Я буду
счастлив, если хоть немного, хотя бы чуть-чуть, смогу когда-нибудь понять,
какие законы лежат в основе этого процесса, и буду еще более счастлив, если
это со временем станет занимать не только меня, а кого-нибудь еще, и удастся
объединить наши усилия.
Даллас
декабрь 1998 - январь 1999.
Last-modified: Thu, 07 Nov 2002 11:14:52 GmT