---------------------------------------------------------------
     © Copyright Леонид Нетребо
     Email: netrebo@yandex.ru
     Date: 19 Nov 2000
---------------------------------------------------------------


     Пангоды  -  большой даже по современным меркам северный поселок. Основа
жизни - газовое месторождение "Медвежье", которое в свое время осваивал весь
Советский Союз. Впрочем, некоторые регионы в освоении лидировали, поэтому со
временем  сложились  определенные  пропорции преобладающих, в количественном
смысле,  национальностей в  составе местного  населения:  русские, украинцы,
татары  (затем, во  времена  рыночного начала,  прибавились  азербайджанцы).
Однако последние годы смутили  прежнюю пропорциональную гармонию, отчетливую
и  понятную, прибавив в  названный  ассортимент разнообразнейшего  народу со
всех  просторов  некогда   единой   страны,  "бессистемно"  ринувшегося   на
российские севера в поисках лучшей доли. Самый действенный способ зреть этот
"интернационал"  - посетить  переговорный пункт,  где можно  услышать всякую
речь,   экзотические   названия   городов   и  весей,   а  также,  в  минуты
ностальгического  минора, легко найти земляка и спросить,  не знакомясь: "Вы
давно оттуда? Ну, как там?.."
     ...Вечером - льготный  тариф. Поэтому к полуночи в переговорном пункте,
в дневное время пустынном, толкутся человек пятнадцать-двадцать.  Сегодня то
же самое. Делаю заказ. "Ждите". Жду. Рассматриваю все, что вокруг. В широких
окнах - привычное для северного марта:  зима.  Надоевший к  весеннему месяцу
пейзаж.  В  этом  конкретном окне  -  лишь  часть его:  освещенная  ртутными
фонарями улица, белизна накатанного снега,  черные  остовы невысоких зданий,
из  которых выделяется  угрюмая котельная, упирающаяся трубой в подчеркнутую
искусственным  светом вечную темень. Картину локальности и  отдаленности  от
цивилизации  поселкового  мирка  оживляют  подъезжающие и паркующиеся  возле
переговорного пункта легковые машины.
     Заходят несколько азербайджанцев, им некогда  (бизнесмены), они не ждут
"по льготному", пытаются дозвониться из таксофона. Раньше их  смуглой братии
здесь было мало, и они при этом разговаривали громко, не обращая внимания на
окружающих, заполняя любое помещение  гортанной  речью. Сейчас  их много, но
ведут они себя гораздо тише, они стали как все.
     В  углу слышна скороговорка малоросской речи. Это вполголоса, несколько
стесняясь того, что им нужно пообщаться на  своем языке, - который здесь уже
давно не в ходу,  даже  среди  этнических  украинцев, вырастивших на  Севере
вполне русских детей,  -  разговаривают граждане  Украины,  контрактники,  -
самая бесправная часть населения нынешнего Севера.
     "Скажите, а код Ташкента не изменился?" - это спрашивает у телефонистки
молодой  высокий блондин.  Характерный  выговор русских слов  в  "восточном"
оформлении, несколько похожий на классический жаргон "новых русских", выдает
в  нем  уроженца  солнечного  Узбекистана  с  далеко не  тюркской  фамилией:
например, Иванов или Коваленко.
     По таксофону,  аппарат  которого  висит не в  кабинке, а  прямо в зале,
звонит  на  родину  молодой  татарин,  поздравляет девушку,  нежно  называет
татарское имя, сложное  для запоминания,  но, в том числе и по этой причине,
необычайно певучее.  Отвернувшись  от всех,  насколько  возможно,  он глушит
голос  и, втягивая голову в  плечи,  бережно  прикрывает телом  то далекое и
одновременно близкое для него имя, которое произносит.
     Обрывки объявлений из скрипучего динамика: Омск... Молдова...Чувашия...
Москва.
     По ногам веет холодом: люди заходят  и выходят. Из проема двери, вместе
с  клубами  морозного  пара,  с удовольствием  отряхиваясь, в  зал  ожидания
вплывает огромная рыжая псина. За ней неверной походкой появляется невысокий
мужичишка,  критически  оглядывает зал  и  со  словами  "Майкл,  ко  мне!.."
вонзается  задом  в  свободное  кресло. К  окошку проходят  две  дамы, очень
похожие одна на другую. По обрывкам фраз становится понятно, что одна из них
является женой пьяного  мужичка, другая, несложно вычислить, - сестрой жены.
- Хохлы позорные, - вздыхая, говорит пьяный мужичок, ни к кому не обращаясь,
видимо завершая монолог, начатый еще на улице, а может быть и того раньше. -
Проиграли...
     - Не  знаю,  кто  там у  вас что проиграл, но  собаку  вы,  пожалуйста,
уберите.
     Последние слова  принадлежат крупной, вызывающе  интеллигентной даме  в
лебяжьей шапке и норковой шубе, которая  оказалась сидящей по правую руку от
мужичка   и   которая  сейчас,  насколько  возможно,  старательно   от  него
отстранилась.
     Мужичок повернулся на голос, видимо обдал соседку острыми запахами, так
что она, надув щеки, показывая, что ей трудно дышать, отвернулась.
     -  А  вы что, животных не  любите? Вы здесь, на Севере, наверное, очень
недавно. Интеллигенция... А  раньше,  между прочим, здесь собак  было  - как
людей. В столовых, на почте, в аэропорту - одни собаки. Ик!.. И хохлы.
     -  У  меня аллергия, - вымученно улыбаясь, при этом морщась  и  зажимая
нос, гнусаво объяснила женщина.
     Для  мужичка,  по  всей видимости,  справедливость -  важный  аргумент,
потому что он, неожиданно для его самоуверенного состояния, командует своему
питомцу, развалившемуся у ног хозяина:
     - Майкл! Ты  слышал?  Пшол вон отсюда! Подожди  на улице, бессовестный.
Разлегся, иж ты! На улицу! Ждать!
     Майкл нехотя повиновался: поднялся  и действительно вышел  вон. На лице
мужичка читалась гордость дрессировщика. Когда хвост собаки исчез за дверью,
мужичок опять критически оглядел зал.
     - Вот это школа! - похвалил он, видимо, сам себя. - А не то что у этих,
салоедов! Ну, хохлы позорные, ну надо же так проиграть! А? И кому?.. - здесь
последовало несколько крепких выражений.
     Все присутствующие женщины  отвернулись, мужчины  - кто вяло улыбнулся,
кто  потупил взор.  Мужичок  продолжил  монолог  с  применением  стандартных
оборотов из ненормативной лексики.  Наверное,  ему  уже  нравилось,  что  он
повергает всех в неудобное состояние. Во всяком случае,  мне так показалось.
Поэтому я решил прервать это глумление и, поймав его плавающий взгляд из-под
тяжелых,  наполовину опущенных век, сказал,  как можно спокойнее, обыденнее,
решив, впрочем, что в данной ситуации имею право обратится к этому экспонату
на "ты":
     - Ты чего разошелся?
     - Не понял? - он явно не ожидал такой по отношению к себе "агрессии".
     - Ты зачем так много материшься? Здесь ведь женщины, в конце концов.
     Он отпарировал неожиданно быстро, показывая на тех, с кем пришел:
     - Но это ведь мои женщины.
     - Не только, - я показал глазами на других.
     Мужичок  оглядел  зал,  зафиксировал  пару  "не  своих"  женщин,  этого
оказалось  достаточно  для  того,  чтобы  опять  решающим  в  его  поведении
оказалась справедливость.
     - Действительно, извиняюсь, - он даже кивнул головой в сторону соседки,
обозначая извинительный поклон. Соседка неопределенно хмыкнула.
     Повисла  не  совсем  уютная пауза. Признаться,  я гораздо комфортнее бы
себя чувствовал без этой блиц-победы, свершившейся на глазах у очень  мирной
публики,  частью которой являюсь. Видно, и  мужичка, при всем его уважении к
справедливости,  мало  устраивала  роль  поверженного.  Поэтому он старается
зайти с  другого фланга,  наверняка, с намерением представить дело  так, что
это и есть тот фронт, окончательная победа на котором компенсирует временные
неудачи.   Наконец,   он   был  с  дамами,   которые,   впрочем,  вполголоса
переговариваясь, старательно  делали  вид,  что  все,  что  происходит  с их
мужчиной, к ним не имеет ни какого отношения.
     -  И  все-таки! - он  обращался  ко мне. -  Все-таки: хохлы - позорные!
Правильно? - Здесь он обвел зал  победным  взором, призывая народ в судьи: -
Трудно не согласиться. Ведь проиграли? А сколько  людей за них болели!..  Я,
как дурак,  полтора часа  на них потратил... - Он  опять  посмотрел  на меня
снизу вверх, при этом прищурился и склонил голову набок: - Ну?
     Неожиданный вопрос. Очень ответственный, можно сказать, дипломатический
момент.  Я  ответил,  вспоминая  выражение  лица  и  голос  нашего  министра
иностранных дел.  Ответил,  на  мой взгляд, примирительно,  хотя,  возможно,
несколько многословно (скрывал  небольшое волнение): - Можно и так  сказать.
Куда денешься, -  говорят. Если  проиграли. Как и русские,  - про  них  тоже
вполне  можно  сказать  "позорные", когда  проигрывают.  Я  сам  слышал.  На
стадионе.
     - Ну, да, - опять вынужденно согласился мужичишка, морщась,  - но... Но
хохлы - вдвойне.
     -  Почему? - мне стало действительно  смешно и я, вместе с  несколькими
другими мужчинами, пассивными наблюдателями, рассмеялся.
     Мужик махнул рукой на смеявшихся:
     -  Да  потому что  они сами  по  себе "хохлы  позорные",  а  тут еще  и
проиграли!
     Тут уже облегченно  рассмеялся  весь  переговорный пункт:  и русские, и
украинцы, и татары, и азербайджанцы.
     К  мужичку  на  выручку спешат его дамы. Выручка заключается в том, что
они,  наклонившись  к  нему,  что-то возбужденно шепчут на  оба уха, видимо,
пристыживают.
     -  А,  -  отмахивается  воспитуемый, показывает  глазами  на телефонные
кабины, - вы там  со своей  любимой маменькой лучше  разберитесь, без  меня,
кстати. А я с футболистами как-нибудь сам разберусь! Без вас!
     Женщины, демонстрируя достоинство, отошли (видно, обычная ситуация). Но
как  раз  в  эту  минуту в  помещение обратно вплыл Майкл  и,  не  дожидаясь
команды, равнодушно развалился посреди зала.
     Мужик зыркнул глазами по сторонам, кашлянул.
     -  Майкл!  Все-таки  ты...  - он боролся с  желанием  покрепче обозвать
бестолкового воспитанника,  но  совладал с собой. -  Позорник ты, Майкл,  и,
главное, меня позоришь перед... - его лицо вдруг просветлело, как от удачной
находки, голос возвысился, фразы зазвучали отчетливее,  весомее: - Надо было
тебя хохлом  назвать.  Совести  у тебя не-е-т. Кормишь тебя, кормишь!.. А от
тебя...  одна  аллергия,  говорят.  - Следующие  слова  уже  совершенно явно
предназначались не  для Майкла: - Все мы вот  здесь, - он описал перед собой
окружность, -  газ наш  природный качаем  туда  за  здорово живешь. Уренгой,
понимаешь, Помары-Ужгород. Но, Майкл, запомни, сколько хохла не  корми, - он
все в НАТО смотрит!
     Его дамы  заскочили  в  кабину,  он  же,  -  непонятно: специально  или
случайно, - решительным шагом, выбрасывая ноги впереди туловища, покинул зал
ожидания. Пес  солидарно,  правда, несколько понуро, пошел следом. "Зрители"
переглядываясь,  улыбались,  безмолвно  оценивая  только  что  завершившуюся
сцену.  Вышли  из кабины женщины с  пунцовыми лицами,  уходя, они  уже  были
похожи друг на друга как близняшки.
     Подал  голос  пожилой бородатый мужчина в  авиационной  куртке и унтах,
кивая на  дверь,  как  бы  глуша  неуютное  эхо,  нехарактерное для  данного
помещения:
     - Переживает  как за своих,  поэтому и ругает. А  представьте, если  бы
выиграли. Что  бы  он тогда тут  говорил? Да радовался бы и говорил:  ай  да
хохлы, сукины дети,  надо же - выиграли! Знай наших, англичане позорные!.. -
или как их там.
     В дверном проеме показалось уже знакомое всем лицо, - хорошего человека
вспомнить  нельзя.  Сейчас  глаза  были широко  раскрыты,  губы  в  табачных
крошках. В голосе неподдельная тревога:
     - Хохлы! Там машина чья-то горит! Чья машина? Несколько человек ломятся
к выходу, некоторые, в  том числе азербайджанцы, побросав телефонные трубки,
выскакивают из кабинок. Остальные льнут к  окну: интересно. Потом все быстро
возвращаются,  качая  головами,  но даже не  ругаясь.  Все нормально,  такая
шутка. Мужик,  воспользовавшись  сотворенной  суматохой, исчез и  больше  не
появлялся. Впрочем, кто его знает: мне дали мой город, я быстро поговорил  и
ушел.


     Опубликовано в журнале "Мир Севера" (Москва), No2-2000:





Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 06:12:22 GmT