-----------------------------------------------------------------------
Emile Gaboriau. L'affaire Lerouge. - Paris. 1866
Перевод с французского Е.Баевской и Л.Цывьяна.
Габорио Э. и др. Дело вдовы Леруж / Э.Габорио. Духи Дамы в черном /
Г.Перу. Арсен Люпен - джентльмен-грабитель / М.Леблан: Романы.
М.: Прогресс; Мн.: Беларусь, 1991. - 608 с.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 28 декабря 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
В сборник классического французского детектива вошли произведения трех
признанных мастеров этого жанра. Все произведения отличаются четко
выраженной демократической направленностью, дают широкую панораму
общественной и социальной жизни второй половины XIX в. - начала XX в.
Мастерски построенная интрига, увлекательная манера повествования держат
читателя в неослабном напряжении.
I
В четверг 6 марта 1862 года, на второй день великого поста, в полицию
Буживаля явились пять женщин из деревни Ла-Жоншер.
Они заявили, что их соседку, вдову Леруж, одиноко живущую в домике на
отшибе, вот уже два дня никто не видел. Несколько раз к ней стучались, но
тщетно. Внутрь не заглянуть - дверь заперта, окна плотно закрыты ставнями.
Исчезновение хозяйки и тишина в доме насторожили соседок. Заподозрив
несчастный случай, а то и преступление, они попросили, чтобы представители
закона ради успокоения соседей соблаговолили взломать дверь и проникнуть в
жилище вдовы.
Буживаль - очаровательное местечко, по воскресеньям сюда стекается
множество любителей и любительниц прогулок на лодках; здесь порой
совершаются всякие правонарушения, но настоящие преступления редки. Поэтому
комиссар сначала отказывался выполнить просьбу женщин. Но те столь долго и
упорно настаивали, что он наконец махнул рукой и сдался. Вызвав бригадира
жандармерии с двумя жандармами и прихватив слесаря, он вместе с ними
последовал за соседками вдовы Леруж.
Деревня Ла-Жоншер приобрела некоторую известность благодаря
изобретателю железнодорожной стрелки, на протяжении многих лет скорее
настойчиво, чем успешно демонстрирующему публике работу своей системы. Эта
захолустная деревушка раскинулась на склоне холма, возвышающегося над Сеной
между Мальмезоном и Буживалем. От нее минут двадцать ходьбы до большой
дороги, которая, проходя через Рюэйль и Пор-Марли, соединяет Париж с
Сен-Жерменом. Ведет в деревню крутой проселок, о котором министерство путей
сообщения и слыхом не слыхивало.
Кучка людей с жандармами во главе двинулась по большой дороге, которая
в этом месте подходит вплотную к Сене, и вскоре свернула вправо на
проселок, прорезанный на склоне холма и защищенный с обеих сторон каменной
кладкой. Еще несколько минут, и экспедиция подошла к жилищу вдовы Леруж,
более чем скромному, но с виду вполне приличному. Этот домик или, скорее,
хижину построил, вероятно, какой-нибудь парижский лавочник - большой
любитель природы, поскольку все деревья вокруг были заботливо вырублены.
Узкий по фасаду, но зато вытянутый в глубину двора одноэтажный домик
состоит из двух комнат и чердака. Вокруг раскинулся запущенный сад,
защищенный от воров метровой оградой, сложенной из плоских камней и местами
уже обвалившейся. В сад ведет деревянная решетчатая калитка, подвешенная на
проволочных петлях.
- Это здесь, - объявили женщины.
Комиссар полиции остановился. По пути его свита изрядно пополнилась за
счет окрестных ротозеев и бездельников. Окружало его уже человек сорок.
- В сад никого не пускать, - приказал он и, выставив для верности у
калитки двух жандармов, пошел к дому в сопровождении бригадира и слесаря.
Набалдашником своей залитой свинцом трости он несколько раз громко
постучал сперва в дверь, затем поочередно в ставни. После каждого удара
внимательно прислушивался, но, не дождавшись ответа, велел слесарю:
- Открывайте.
Тот расстегнул сумку с инструментами и достал все необходимое. Не
успел он вставить отмычку в замочную скважину, как зеваки загалдели:
- Ключ! Вот ключ!
Оказывается, игравший с приятелем мальчуган лет двенадцати заметил в
придорожной канаве огромный ключ, выудил его и с победным видом принес к
дому.
- Давай его сюда, мальчик, - сказал бригадир, - сейчас проверим.
Ключ подошел. Комиссар и слесарь переглянулись, полные самых мрачных
предчувствий.
- Худо дело, - проворчал бригадир, и они вошли в дом.
У калитки, с трудом сдерживаемая жандармами, волновалась толпа; люди
вытягивали шеи, влезали на стену, только бы хоть что-нибудь увидеть.
Заподозрившие преступление, к несчастью, не ошиблись: едва ступив на
порог, комиссар в этом убедился. Первая комната мрачно и красноречиво
свидетельствовала о том, что в ней побывали злоумышленники. Комод и два
сундука были взломаны и разворочены. Во второй комнате, служившей спальней,
царил еще больший беспорядок. Казалось, здесь неистовствовал какой-то
безумец и перевернул все вверх дном.
У камина, уткнувшись лицом в золу, распростерлось бездыханное тело
вдовы Леруж. Щека и волосы у нее обгорели, лишь чудом огонь не перекинулся
на одежду.
- Ох, негодяи! - пробормотал бригадир. - Не могли просто ограбить,
обязательно нужно было убить!
- Но куда же ее ударили? - спросил комиссар. - Я не вижу крови.
- Сюда, господин комиссар, между лопаток, - ответил жандарм. - Какие
две раны, черт побери! Клянусь моими нашивками, она и охнуть не успела.
Он нагнулся и притронулся к телу.
- Да она совсем холодная! Окоченение, похоже, уже проходит - видимо,
убийство произошло около двух суток назад.
Комиссар, кое-как пристроившись на краешке стола, писал протокол
осмотра места преступления.
- Нужно не разглагольствовать, а искать виновных, - заметил он
бригадиру. - Сообщите мировому судье и мэру. Кроме того, необходимо
доставить в Париж в прокуратуру это письмо. Следователь сможет быть здесь
часа через два. А пока я займусь предварительным расследованием.
- Письмо отвезти мне? - спросил бригадир.
- Нет. Пошлите кого-нибудь из своих людей, а вы мне понадобитесь
здесь - будете сдерживать любопытных и приводить свидетелей. Тут ничего не
трогать, я расположусь в соседней комнате.
Посланный жандарм поспешил на станцию в Рюэйль, а комиссар немедленно
приступил к предписанным законом предварительным опросам. Кто такая была
вдова Леруж, откуда родом, чем занималась, на что и как жила? Какие были у
нее привычки, характер, знакомства? Имелись ли враги, не слыла ли она
скупой, не могли ли ее убить из-за денег? Это и пытался узнать комиссар.
Однако свидетели, хотя и многочисленные, осведомленностью похвастаться
не могли. Показания соседей были бессодержательны, отрывочны и туманны.
Вдова была не здешней, никто о ней ничего не знал. Вдобавок многие
приходили не затем, чтобы что-то сообщить, а скорее в надежде самим
поживиться известиями. Только садовница, водившая дружбу с вдовой Леруж, да
хозяйка молочной, у которой покойная делала покупки, дали кое-какие не
особенно важные, но, во всяком случае, точные сведения.
В конце концов после трех часов утомительных допросов, выслушав все
местные пересуды и собрав воедино самые противоречивые показания и нелепые
сплетни, комиссар располагал некоторыми более или менее достоверными
фактами.
Два года назад, в начале 1860 года, г-жа Леруж прибыла в Буживаль с
фургоном, полным мебели, белья и прочего скарба. Остановившись в гостинице,
она объявила о своем намерении обосноваться в этих местах и сразу же начала
присматривать дом. Найдя жилище по своему вкусу, она, не торгуясь, сняла
его за 320 франков с уплатой вперед за полгода, однако арендный договор
подписать отказалась.
В тот же день она въехала и почти сто франков истратила на ремонт
дома. Вдове Леруж было года пятьдесят четыре - пятьдесят пять, она неплохо
сохранилась и отличалась отменным здоровьем. Почему она поселилась в
местах, где решительно никого не знала, - неизвестно. Предполагали, что
родом она из Нормандии, так как по утрам ее часто видели в хлопчатом чепце.
Приверженность к этому ночному головному убору нисколько не мешала ей днем
одеваться весьма кокетливо. Обычно она носила нарядные платья и шляпки со
множеством лент, а также увешивала себя уймой украшений. Без сомнения, в
свое время она жила где-то на побережье, потому что море и корабли не
сходили у нее с языка.
О своем муже говорить она не любила. По ее словам, он погиб при
кораблекрушении. Больше никаких подробностей о нем она не сообщала. Только
однажды при трех посторонних сказала молочнице: "Ни одна женщина не была
так несчастлива в браке, как я". В другой раз бросила: "Что ново, то и
мило: покойный любил меня всего год".
Вдова Леруж слыла богатой или по крайней мере зажиточной, но скупой не
была: однажды ссудила женщину из Мальмезона шестьюдесятью франками, не
назначая срока, и с возвратом не торопила. А еще как-то дала взаймы двести
франков рыбаку из Пор-Марли. Она жила в свое удовольствие, много тратила на
еду, вино же заказывала целыми бочонками. Ей нравилось угощать знакомых,
обеды у нее были превосходны. Когда ей делали комплименты по поводу ее
богатства, она особенно не протестовала. Люди слышали, как она говорила:
"Купоны я не стригу, но и не бедствую. Если мне понадобится, у меня будет
больше".
Ни разу не обмолвилась она, хотя бы намеком, о своем прошлом, о
родине, о семье. И хоть была чрезвычайно разговорчива, ни разу ни единого
доброго слова не сказала о ком-нибудь из ближних. Можно предположить, что
она повидала и жизнь, и мир. Была очень подозрительна и дома у себя
запиралась, словно в крепости. По вечерам из дому не выходила; все знали,
что за ужином она изрядно напивается и сразу ложится спать. Посторонних у
нее видели редко: раз пять даму с молодым человеком и однажды двух мужчин -
старика с орденом и юношу. Эти приезжали в роскошной карете.
В общем и целом, мнение о вдове Леруж сложилось невысокое. Речи ее
частенько бывали малопристойны и странны для женщины ее возраста. Однажды
слышали, как она давала молодой девушке советы самого гнусного свойства.
Тем не менее колбасник из Буживаля, дела которого пошатнулись, попытался
посвататься к ней. Однако она дала ему от ворот поворот, сказав, что с нее
вполне довольно и одного замужества. Соседи не раз видели, как к ней
приходили мужчины. Сначала это был молодой человек, похожий на
железнодорожного служащего, потом высокий пожилой брюнет в блузе,
отличавшийся необычайно свирепой наружностью. Полагали, что тот и другой -
ее любовники.
Комиссар продолжал расспросы и записывал свидетельские показания; за
этим и застал его судебный следователь. Он привез с собой начальника
уголовной полиции вместе с одним из его помощников.
Следователь г-н Дабюрон, тот самый, который впоследствии, к удивлению
друзей, подал в отставку и удалился на покой как раз тогда, когда перед ним
открывалась карьера, был статный мужчина тридцати восьми лет, весьма
привлекательной наружности, с добрым и немного печальным лицом. Это
печальное выражение осталось у него после тяжелой болезни, случившейся два
года назад и чуть было не сведшей его в могилу.
Исполняя должность судебного следователя с 1859 года, он очень скоро
приобрел блестящую репутацию. Трудолюбивый, терпеливый, одаренный здравым и
острым умом, он с редкой проницательностью умел распутать самое сложное
дело, из тысячи нитей выбрать единственную, путеводную. Обладая железной
логикой, он был непревзойденным мастером решать труднейшие задачи, в
которых искомой величиной является преступник. Легко восходя от известного
к неизвестному, он в совершенстве владел искусством собирать факты и
превращать ничтожные и на первый взгляд несущественные обстоятельства в
неопровержимые улики.
Однако, несмотря на все эти редкие качества, нельзя было сказать, что
он рожден для подобной деятельности. Он занимался ею с содроганием и с
превеликой осторожностью пользовался своей огромной властью. Ему не хватало
дерзости для рискованных эффектов, в результате которых проявляется истина.
Г-н Дабюрон с трудом приспосабливался к иным методам, используемым без
зазрения совести наиболее суровыми из его собратьев. Ему, к примеру,
претило обманывать обвиняемого и ставить ему ловушки. В прокуратуре о г-не
Дабюроне отзывались: "Трусоват". А все дело было в том, что при одном
воспоминании об известных судебных ошибках волосы у него вставали дыбом.
Ему нужны были не внутренняя убежденность, не предположения, пускай самые
правдоподобные, а только самые непреложные доказательства. Он не давал себе
отдыха вплоть до дня, когда обвиняемый склонит голову перед уликами.
Товарищ прокурора, смеясь, даже упрекал его, что он ищет не столько
преступников, сколько невиновных.
Начальником уголовной полиции в ту пору был прославленный Жевроль,
которому еще предстоит сыграть важную роль в драме наших героев. Человек он
был несомненно способный, однако ему недоставало настойчивости, а кроме
того, его частенько ослепляло невероятное упрямство. Потеряв след, он не
желал в этом признаться, а тем более возвращаться назад. Он обладал
замечательной отвагой и хладнокровием, и ничто не могло привести его в
замешательство. Тая в сухощавом теле поистине геркулесову силу, Жевроль, не
колеблясь, шел один на один с самыми опасными преступниками.
Но главной его особенностью, гордостью и величайшим достоинством была
выдающаяся, необычайная память на лица. Достаточно ему было в течение пяти
минут посмотреть на человека - и все: тот навсегда запечатлевался в его
памяти. Отныне Жевроль мог узнать его где угодно и когда угодно. Ни самое
невероятное окружение, ни самое немыслимое стечение обстоятельств не
способны были сбить его с толку. Он уверял, что, глядя на человека,
запоминает только его глаза. Людей он узнавал по взгляду, не обращая
внимания на черты лица.
Несколько месяцев назад в Пуасси был проведен опыт. На троих
арестантов набросили покрывала, чтобы скрыть особенности сложения каждого,
на головы надели плотные капюшоны с вырезами для глаз и в таком виде
показали Жевролю. Он тут же, ничуть не колеблясь, назвал трех своих бывших
подопечных. Только ли случай помог ему в этом?
Помощником Жевроля в ту пору был ставший на праведный путь бывший
правонарушитель - великий пройдоха и весьма искусный в сыскном деле
молодчик, к тому же люто завидовавший начальнику полиции, которого он
считал посредственностью. Звали его Лекок.
Комиссар, начавший уже тяготиться ответственностью, встретил
следователя и двух полицейских как избавителей. Он вкратце изложил факты и
прочел составленный им протокол.
- Вы действовали совершенно правильно, сударь, - заявил судебный
следователь, - все сделано безукоризненно, однако кое о чем вы забыли.
- О чем, господин следователь? - переполошился комиссар.
- Когда вдову Леруж видели в последний раз и в котором часу?
- Сейчас дойду и до этого. Ее видели вечером во вторник в пять
двадцать. Она возвращалась из Буживаля с корзиной съестного.
- Господин комиссар, а вы уверены, что время указано точно? -
поинтересовался Жевроль.
- Вполне, поскольку имеются совпадающие показания двух свидетелей -
госпожи Телье и бочара, которые живут неподалеку. Они сошли с омнибуса,
отправляющегося из Марли каждый час, и заметили на проселочной дороге вдову
Леруж. Прибавив шагу, они догнали ее и беседовали с нею до самого ее дома.
- А что было у нее в корзине? - осведомился г-н Дабюрон.
- Этого свидетели не знают. Им известно только, что она несла две
запечатанные бутылки вина да литровую бутыль водки. Вдова жаловалась на
головную боль и сказала, что, хотя в канун поста принято веселиться, она
собирается лечь спать.
- Ну что ж! - воскликнул начальник полиции. - Я знаю, где следует
искать.
- В самом деле? - промолвил г-н Дабюрон.
- Черт возьми, да это же яснее ясного. Нужно найти высокого брюнета в
блузе. Водка и вино предназначались ему. Вдова ждала его к ужину. Вот он и
пришел, любезный воздыхатель.
- Однако, - осторожно вмешался явно несогласный с ним бригадир, - она
ведь была нехороша собой и довольно стара.
Жевроль с насмешкой взглянул на честного жандарма.
- Да будет вам известно, бригадир, - сказал он, - что женщина при
деньгах молода и мила всегда, когда ей это нужно.
- Быть может, в этом что-то есть, - отозвался следователь, - однако
меня, скорее, заставляют задуматься слова вдовы Леруж: "Если понадобится,
будет и больше".
- Я тоже обратил на них внимание, - поддержал его комиссар.
Но Жевроль уже не давал себе труда слушать. Словно взяв след, он
принялся кропотливо изучать все уголки комнаты. Потом вдруг подскочил к
комиссару.
- Не во вторник ли, - спросил он, - изменилась погода? Две недели
подмораживало, а потом полило. В котором часу пошел здесь дождь?
- В половине десятого, - ответил бригадир. - Я поужинал и решил обойти
танцевальные заведения, и как раз на Рыбачьей улице меня застиг ливень. За
десять минут на дороге образовался слой воды с полдюйма.
- Отлично! - сказал Жевроль. - Стало быть, если этот субъект явился
сюда после половины десятого, башмаки у него должны были быть в грязи; в
противном случае он пришел раньше. Были тут чьи-нибудь следы, господин
комиссар?
- Должен признаться, мы не обратили внимания.
- А вот это весьма досадно, - с неудовольствием отозвался Жевроль.
- Погодите, - сказал комиссар, - мы можем проверить, нет ли их в
другой комнате. Там ничего не трогали. Мои следы и следы бригадира отличить
легко. Давайте-ка посмотрим.
Комиссар отворил дверь, и Жевроль первым делом остановил г-на
Дабюрона:
- Прошу вас, господин следователь, позволить мне произвести тщательный
осмотр, прежде чем туда кто-либо войдет. Мне это крайне важно.
- Ну, разумеется, - согласился г-н Дабюрон.
Жевроль встал в дверях, остальные столпились у него за спиной. С этого
места они могли обозреть место преступления. Все здесь, как и докладывал
комиссар, было перевернуто вверх дном.
Посреди комнаты возвышался стол, накрытый тонкой белоснежной
скатертью. На нем стояли изящный бокал граненого хрусталя, фарфоровая
тарелка и лежал очень красивый нож. Была там и початая бутылка вина, а
также бутылка водки, из которой отпито лишь несколько рюмок.
У правой стены по обе стороны окна помещались два великолепных шкафа
орехового дерева с бронзовыми накладками изящнейшей работы. Шкафы были
пусты, их содержимое - скомканное платье и белье - валялось по всей
комнате.
В глубине у камина зиял распахнутый настежь стенной шкаф с посудой. По
другую сторону камина стоял взломанный старинный секретер с треснувшей
мраморной доской, в котором кто-то явно обшарил все до последнего уголка.
Оторванная откидная полка болталась на одной петле, вытащенные ящики были
брошены на пол.
Слева находилась развороченная постель. Даже тюфяк был вспорот.
- Никаких следов, - проворчал раздосадованный Жевроль. - Он явился до
половины десятого. Теперь можно смело входить.
Начальник полиции перешагнул порог и, подойдя к трупу вдовы Леруж,
опустился на колени.
- Ничего не скажешь, чистая работа, - пробормотал он. - Убийца явно не
новичок, - затем, оглянувшись по сторонам, добавил: - Ого! Бедняжка
стряпала, когда ей нанесли удар. Сковородка, ветчина, яйца - все на полу.
Мерзавец не дождался ужина. Он, видите ли, торопился и убил натощак. Да,
оправдаться тем, что за столом он выпил лишнюю рюмку, ему не удастся.
- Все ясно, - обратился комиссар полиции к следователю. - Убийство
совершено с целью ограбления.
- Надо думать, - насмешливо ответил Жевроль. - Именно поэтому на столе
и нет никакого серебра.
- Глядите-ка, в этом ящике золотые монеты! - воскликнул Лекок, который
тоже шарил по всем углам комнаты. - Целых триста двадцать франков!
- Вот те на! - протянул несколько сбитый с толку Жевроль, но быстро
оправился от удивления и продолжал: - Он про них забыл. Иной раз и не такое
случается. Я сам видел однажды преступника, который, совершив убийство,
настолько потерял голову, что забыл, зачем пришел, и убежал, так ничего и
не взяв. Вероятно, наш молодчик разволновался. А может, ему помешали?
Кто-то мог, например, постучать в дверь. И вот что заставляет меня в это
поверить: негодяй не поленился задуть горевшую свечу.
- Да будет вам! - прервал Лекок. - Это ничего не доказывает. Может, он
просто бережливый и аккуратный человек.
Полицейские обшарили весь дом, но самые тщательные их поиски не
увенчались успехом: они не нашли ничего - ни единой улики, ни малейшей
зацепки, которая могла бы служить отправной точкой для следствия. К тому же
все бумаги вдовы Леруж, если таковые у нее и были, исчезли. Ни письма, ни
листка бумаги - решительно ничего. Жевроль время от времени бранился и
ворчал.
- Ловко! Первоклассная работа. Этот негодяй - малый не промах.
- Итак, господа? - спросил наконец следователь.
- Нас обставили, господин следователь, - отозвался Жевроль, - и ловко
обставили! Злодей принял все возможные меры предосторожности. Но от меня он
не уйдет. Уже к вечеру дюжина моих людей будет искать его. К тому же
деваться ему некуда. Он ведь унес деньги и драгоценности - это его и
погубит.
- При всем том, - ответил г-н Дабюрон, - с утра мы не очень-то
продвинулись.
- Ну уж не знаю! Сделано все, что можно, - проворчал Жевроль.
- Черт побери! - вполголоса произнес Лекок. - А почему не позвали
папашу Загоню-в-угол?
- Ну и чем бы он нам помог? - возразил Жевроль, бросив на подчиненного
неприязненный взгляд.
Лекок молча опустил голову, радуясь про себя, что задел начальника за
живое.
- Кто такой этот папаша Загоню-в-угол? - поинтересовался
следователь. - Кажется, это прозвище я уже где-то слышал.
- Ну, ему палец в рот не клади! - воскликнул Лекок.
- Это бывший служащий ссудной кассы, богатый старик, его настоящая
фамилия Табаре, - пояснил Жевроль. - В полиции он служит по той же причине,
по какой Анселен стал торговым приставом, - из любви к искусству.
- И ради умножения доходов, - добавил комиссар.
- Вот уж нет! - возразил Лекок. - Он считает этот труд делом чести и
нередко тратит на расследование собственные деньги. В сущности, для него
это развлечение. Мы прозвали его Загоню-в-угол, потому что он вечно
повторяет эту фразу. О, это дока! В деле с женой того банкира именно он
догадался, что она инсценировала кражу, и доказал это.
- Верно, но он же чуть не отправил на гильотину беднягу Дерема,
портняжку, которого обвиняли в убийстве жены-потаскухи, тогда как он был
невиновен, - парировал Жевроль.
- Мы теряем время, господа, - прервал спор следователь и, обратясь к
Лекоку, попросил: - Разыщите этого папашу Табаре. Я много о нем наслышан и
хотел бы увидеть его в деле.
Лекок убежал, Жевроль же почувствовал себя оскорбленным.
- Господин следователь, - начал он, - вы, конечно, имеете право
привлекать к расследованию кого вам заблагорассудится, однако...
- Не будем ссориться, господин Жевроль, - сказал г-н Дабюрон. - Я знаю
вас не первый день и высоко ценю, но сегодня наши мнения разошлись. Вы
упорно настаиваете, что преступление совершил тот черноволосый, я же
убежден, что вы на ложном пути.
- Полагаю, что я прав, - ответил начальник полиции, - и надеюсь
доказать это. Я найду негодяя, как бы хитер он ни был.
- Именно это мне и надо.
- Только позвольте, господин следователь, дать вам, - как бы так
выразиться, чтобы это не выглядело неуважительно, - дать вам совет.
- Слушаю вас.
- Так вот: я призываю вас, господин следователь, не слишком доверяться
папаше Табаре.
- Вот как! И почему же?
- Он чересчур увлекается. В сыскном деле ему важен лишь успех -
точь-в-точь как какому-нибудь сочинителю. А поскольку он тщеславен, как
павлин, то запросто может поддаться порыву и попасть впросак. Столкнувшись
с преступлением, к примеру, таким, как это, он сочтет, что способен все
объяснить, не сходя с места. И впрямь, он тут же сочиняет историю, которая
как нельзя лучше будет соответствовать обстоятельствам. Этот Табаре
воображает, что может по одному факту восстановить сцену убийства, - ну,
вроде как тот ученый, что по одной кости восстанавливал облик допотопных
животных*. Порой он угадывает верно, но частенько и ошибается. Вот,
например, в деле портного, этого несчастного Дерема, если бы не я...
______________
* Имеется в виду французский зоолог и палеонтолог Жорж Кювье (1769 -
1832), установивший принцип корреляции органов, на основе которого он
реконструировал облик вымерших животных. (Здесь и далее прим. перев.)
- Благодарю за предупреждение, - прервал его г-н Дабюрон, - не премину
принять его во внимание. А сейчас, господин комиссар, нужно обязательно
попытаться узнать, откуда родом эта вдова Леруж.
Вновь потянулась - на сей раз уже перед следователем - вереница
свидетелей, вызываемых бригадиром. Однако они не сообщили ничего нового.
По-видимому, вдова Леруж отличалась исключительной скрытностью: из всех ее
речей - а почесать язык она любила - в памяти окрестных кумушек не
задержалась ни одна существенная деталь.
Все допрошенные лишь старательно излагали следователю собственные
предположения и доводы. Общее мнение явно склонялось на сторону Жевроля.
Все в один голос обвиняли высокого черноволосого мужчину в серой блузе.
Кому и быть убийцей, как не ему? Люди вспоминали его свирепый вид,
наводивший страх на всю округу. Многие, пораженные его подозрительной
внешностью, благоразумно его избегали. Однажды вечером он якобы угрожал
женщине, в другой раз ударил ребенка. Ни женщины, ни ребенка назвать никто
не мог, но тем не менее эти жестокие поступки были известны всем.
Г-н Дабюрон уже отчаялся внести в дело хоть какую-нибудь ясность,
когда к нему привели тринадцатилетнего мальчика и бакалейщицу из Буживаля,
у которой покойная покупала съестное; оба, похоже, знали что-то важное.
Первой вошла торговка. Она сказала, что слышала, как вдова Леруж говорила о
своем сыне.
- Вы в этом уверены? - усомнился следователь.
- Не сойти мне с этого места! - ответила торговка. - Помню даже, что в
тот вечер - это случилось вечером - она была, с позволения сказать, малость
под хмельком. Просидела у меня в лавке больше часа.
- И что же она говорила?
- Как сейчас вижу, - продолжала женщина, - стоит, облокотившись о
прилавок, рядом с весами, и шутит с рыбаком из Марли, папашей Юссоном, - он
может вам подтвердить, - дразнит его "горе-моряком". "Вот мой муж, -
сказала она, - тот был в самом деле моряк, потому что уходил в море на
целые годы и всегда привозил мне кокосовые орехи. Мой сын - тоже моряк, как
покойный отец, плавает на военном корабле".
- Она не упомянула, как зовут сына?
- Говорила, но не в тот раз, а в другой, когда была, не побоюсь
сказать, и вовсе пьяна. Все твердила, что его зовут Жак и что она очень
давно с ним не виделась.
- Не отзывалась ли она дурно о муже?
- Никогда. Говорила только, что покойный был ревнивец и грубиян, но, в
сущности, добрый малый, и что жилось ей с ним несладко. Умом он был слаб и
вечно воображал себе невесть что. К тому же чересчур был честен - сущий
простофиля.
- Навещал ли ее сын, после того как она поселилась в Ла-Жоншер?
- Мне она ничего об этом не говорила.
- Она тратила у вас много денег?
- Когда как. В месяц покупала у нас франков на шестьдесят, иногда
больше - когда требовала выдержанный коньяк. Платила всегда наличными.
Больше торговка ничего не знала, и ее отпустили. Сменивший ее мальчик
оказался весьма общительным. Для своих лет он выглядел высоким и крепким. У
него был смышленый взгляд и живая, любопытная физиономия. Перед
следователем он, казалось, вовсе не робел.
- Ну, так что же тебе известно, мальчик? - спросил следователь.
- На той неделе, в воскресенье, сударь, я видел у садовой калитки
госпожи Леруж какого-то мужчину.
- В какое время дня?
- Рано утром, я как раз шел в церковь к заутрене.
- Понятно, - сказал следователь. - И мужчина этот был высокий,
черноволосый, в серой блузе...
- Нет, сударь, напротив, маленький, приземистый, очень толстый и
довольно старый.
- Ты не ошибаешься?
- Вот еще! - обиделся мальчик. - Я с ним разговаривал и видел его, как
вас.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи.
- Я как раз, сударь, шел мимо, когда увидел у калитки этого толстяка.
Он был злющий-презлющий - просто ужас. Весь красный, даже макушка багровая.
Я хорошо разглядел: он был без шляпы и почти лысый.
- И он заговорил с тобой?
- Да, сударь. Он меня заметил и окликнул: "Эй, малыш!" Я подошел.
"Скажи-ка, - спросил он, - ты легок на ногу?" Я ответил: "Да". Тогда он
взял меня за ухо, но не больно и сказал: "Коли так, сослужи-ка мне службу,
а я дам тебе десять су. Беги к Сене. Возле пристани увидишь большое
пришвартованное судно, зайдешь на него и спросишь патрона Жерве. Не
беспокойся, он будет там; скажи, чтобы собирался отплывать, я готов". После
этого он сунул мне в руку десять су, и я ушел.
- Как было бы приятно, - пробормотал комиссар, - если бы все свидетели
были такие, как этот мальчишка.
- А теперь расскажи, как ты справился с поручением, - попросил
следователь.
- Пошел на судно, сударь, нашел хозяина и передал, что было велено, -
вот и все.
Жевроль, слушавший с самым живым вниманием, наклонился к уху г-на
Дабюрона.
- Господин следователь, - прошептал он, - не позволите ли мне задать
парнишке несколько вопросов?
- Разумеется, господин Жевроль.
- Скажи, мой юный друг, - спросил полицейский, - узнаешь ты этого
человека, если увидишь снова?
- Еще бы, конечно!
- Значит, в нем было что-то особенное?
- Ну да - лицо кирпичного цвета.
- И все?
- Все, сударь.
- Но ты видел, как он был одет. На нем была блуза?
- Нет, куртка с большими карманами. Из одного торчал уголок платка в
голубую клетку.
- А какие были на нем штаны?
- Не помню.
- А жилет?
- Погодите-ка, - задумался мальчик. - Жилет? По-моему, жилета не было.
Да, не было, потому что... Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в
галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.
- А ты, малыш, не дурак, - с удовлетворением сказал Жевроль. - Держу
пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь еще что-нибудь.
Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было
догадаться, что он отчаянно напрягает память.
- Точно! - вдруг воскликнул он. - Вспомнил!
- Ну?
- Этот человек носил большие серьги.
- Браво! - вскричал Жевроль. - Примет вполне достаточно. Я его разыщу,
а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.
- Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, -
отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: - Не скажешь ли,
мой юный друг, что за груз был на судне?
- Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.
- Оно шло вверх или вниз по Сене?
- Но оно ведь стояло, сударь.
- Это понятно, - пояснил Жевроль. - Господин следователь спрашивает, в
какую сторону был повернут нос судна: к Парижу или к Марли?
- Оба конца судна показались мне одинаковыми.
Начальник полиции разочарованно развел руками.
- Но ты, - обратился он к мальчику, - мог заметить название судна: ты
ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на
которое заходишь.
- Я не видел названия, - ответил парнишка.
- Если судно стояло в нескольких шагах от причала, - вмешался г-н
Дабюрон, - на него могли обратить внимание жители Буживаля.
- Господин следователь прав, - поддержал комиссар.
- Верно, - согласился Жевроль. - Да и матросы наверняка сходили на
берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?
- Как все здешние речники, сударь.
Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.
- Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой
встрече?
- В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь,
и даже отдал ей десять су.
- А ты ничего от нас не скрыл? - продолжал следователь. - Утаивать
истину от правосудия - тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается,
и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.
Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.
- Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции
известно все?
- Простите, сударь, - воскликнул мальчик, заливаясь слезами, -
простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!
- Говори же, в чем ты нас обманул?
- Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я
отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.
- Мой юный друг, - успокоил его следователь, - на этот раз я прощаю
тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни:
скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу.
II
Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то
надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.
- Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не
возражаете, - сообщил Жевроль.
- Вероятно, вам лучше немного подождать, - ответил г-н Дабюрон. -
Этого человека видели в воскресенье утром. Давайте узнаем, как вела себя в
тот день вдова Леруж.
Позвали трех соседок. Они в один голос заявили, что все воскресенье
она провела в постели. Когда одна из соседок осведомилась у вдовы, что с
ней произошло, та ответила: "Ах, этой ночью случилось нечто ужасное". Тогда
этим словам никто не придал значения.
- Человек с серьгами становится для нас все важнее, - сказал
следователь, когда женщины ушли. - Его необходимо найти. Это относится к
вам, господин Жевроль.
- Не пройдет и недели, как я его отыщу, - ответил начальник полиции. -
Сам обшарю все суда на Сене - от истока до устья. Хозяина зовут Жерве -
хоть какие-то сведения в управлении судоходства я о нем добуду.
Речь его была прервана появлением запыхавшегося Лекока.
- А вот и папаша Табаре, - объявил он. - Я встретил его, когда он
выходил из дома. Что за человек! Даже не захотел дождаться поезда. Уж не
знаю, сколько он дал кучеру, но мы домчались сюда за четверть часа.
Быстрее, чем на поезде!
Вслед за Лекоком на пороге появился некто, чья внешность, надо
признать, никоим образом не отвечала представлению о человеке, которого
полиция почтила разрешением работать на нее.
Было ему лет шестьдесят, и возраст, похоже, давал уже о себе знать.
Невысокий, сухопарый и сутуловатый, он опирался на трость с резным
набалдашником слоновой кости.
С его круглого лица не сходило выражение тревожного изумления; двое
комиков из Пале-Рояля сколотили бы себе состояние на таких физиономиях, как
у него. Маленький подбородок вошедшего был тщательно выбрит, пухлые губы
свидетельствовали о простодушии, а неприятно вздернутый нос напоминал
раструб инструмента, изобретенного г-ном Саксом*. Крохотные тускло-серые
глазки с покрасневшими веками не выражали решительно ничего, однако
раздражали невероятной подвижностью. Редкие прямые волосы не закрывали
больших оттопыренных ушей и ниспадали челкой на покатый, точно у борзой,
лоб.
______________
* Сакс Адольф (1814 - 1894) - бельгийский мастер духовых инструментов,
изобретатель саксофона (1843), который в описываемое время был модной
новинкой.
Одет он был добротно и опрятно: ослепительной белизны белье, на руках
шелковые перчатки, на ногах гамаши. Длинная, чрезвычайно массивная золотая
цепь редкой безвкусности трижды обвивалась вокруг его воротничка и
скрывалась в жилетном кармане.
Папаша Табаре по прозвищу Загоню-в-угол поклонился прямо в дверях,
согнув дугой свой старый позвоночник, и смиренно спросил:
- Благоволили послать за мной, господин судебный следователь?
- Да, - ответил г-н Дабюрон и подумал: "Может, он человек и способный,
но по виду этого не скажешь".
- Я всецело в распоряжении правосудия, - продолжал г-н Табаре.
- Надеюсь, - сказал следователь, - вы окажетесь удачливее нас и
найдете какую-либо улику, которая поможет напасть на след убийцы. Сейчас мы
вам все объясним.
- Мне известно вполне достаточно, - прервал его папаша Табаре. - Лекок
по дороге рассказал, что тут произошло. Я знаю столько, сколько мне нужно.
- И все-таки... - недовольно произнес комиссар.
- Положитесь на меня, господин следователь. Приступая к делу, я
предпочитаю не знать подробностей и больше доверяться собственным
впечатлениям. Когда тебе известно чужое мнение, волей-неволей поддаешься
ему и... Впрочем, я начну расследование вместе с Лекоком.
Глазки у папаши Табаре разгорелись и сверкали, словно карбункулы. Лицо
светилось от внутреннего ликования; казалось, оно лучится каждой морщинкой.
Он выпрямился и стремительно ринулся во вторую комнату.
Пробыв там около получаса, он также бегом вылетел обратно. Потом снова
скрылся в ней, выскочил еще раз и почти сразу же куда-то убежал.
Следователь не преминул заметить про себя, что старик беспокоен и резв,
словно гончая, идущая по следу. Его вздернутый нос вздрагивал, словно
пытаясь уловить еле слышный запах убийцы. Носясь туда и сюда, папаша Табаре
беспрерывно жестикулировал и говорил сам с собой: то отчитывал и бранил
себя, то подбадривал, то издавал торжествующие возгласы. Лекоку он не давал
ни секунды покоя и все время что-то просил у него: сперва бумагу и
карандаш, потом лопату, а то вдруг потребовал немедленно добыть гипс, воду
и бутылку масла.
Приблизительно через час следователь, уже начинавший проявлять
признаки нетерпения, осведомился о своем добровольном помощнике.
- Трудится, - ответил бригадир. - Лежит на животе в грязи и
размешивает в тарелке гипс. Говорит, что почти закончил и скоро придет.
И верно, почти тут же папаша Табаре вернулся - радостный,
торжествующий, помолодевший лет на двадцать. За ним вошел Лекок, с большою
осторожностью неся вместительную корзину.
- Все совершенно ясно, - заявил старичок следователю. - Теперь загнать
его в угол проще простого. Лекок, дитя мое, поставь корзину на стол.
В комнату вошел Жевроль и тоже с весьма удовлетворенным видом.
- Я напал на след человека с серьгами, - сообщил он. - Судно шло вниз
по реке. У меня есть точные приметы хозяина судна Жерве.
- Слушаю вас, господин Табаре, - произнес следователь.
Тот выложил на стол содержимое корзины: большой ком жирной глины,
несколько больших листов бумаги и несколько еще не засохших комков гипса.
Стоя перед столом, он представлял собою фигуру почти гротескную и сильно
напоминал тех господ, которые выманивают на ярмарках у зрителей деньги,
показывая фокусы. Одежда папаши Табаре сильно пострадала: он был весь в
грязи.
- Я начинаю, - произнес он наконец с притворной скромностью. -
Убийство, которым мы занимаемся, не имело своей целью ограбление.
- Напротив! - пробормотал Жевроль.
- Я докажу это с полной очевидностью, - продолжал папаша Табаре. - Я
также выскажу свои скромные соображения о причине убийства, но это позже.
Итак, убийца прибыл сюда до половины десятого, то есть перед дождем. Я, как
и господин Жевроль, грязных следов не нашел, однако под столом, куда
преступник ставил ноги, обнаружил немножко пыли. Стало быть, время мы
установили. Вдова Леруж не ждала посетителя. Когда он постучал, она уже
начала раздеваться и как раз заводила часы с кукушкой.
- Вот так подробности! - воскликнул комиссар.
- Установить их нетрудно, - охотно пояснил полицейский. - Осмотрите
часы над секретером. Завода у них хватает часов на четырнадцать-пятнадцать,
не больше - я в этом убедился. Значит, вдова, скорее всего, заводила их
вечером перед сном. Как же могло случится, что они остановились на пяти
часах? Вдова их трогала. Когда к ней постучались, она начала подтягивать
гирю. В подтверждение моей догадки мне хотелось бы обратить ваше внимание
на стул, стоящий под часами: на его обивке ясно виден отпечаток ноги.
Теперь взгляните на одежду жертвы: лиф ее платья расстегнут. Торопясь
открыть, она не стала его застегивать, а просто набросила на плечи старый
платок.
- Черт побери! - воскликнул явно заинтригованный бригадир.
- Вдова знала пришедшего, - продолжал старик. - Об этом
свидетельствует поспешность, с какой она ему открыла, и все прочее
подтверждает наше предположение. Итак, убийцу сразу же впустили. Человек
этот еще молод, роста немного выше среднего, изящно одетый. В тот вечер на
нем был цилиндр, в руках зонтик; он курил гаванские сигары, причем с
мундштуком...
- Ну извините! - воскликнул Жевроль. - Это уже слишком!
- Возможно, и слишком, - отвечал папаша Табаре, - но тем не менее
правда. Если вы не отличаетесь тщательностью, ничем не могу помочь, но я-то
человек добросоветный. Я ищу и нахожу. Вы говорите: "Это слишком"? Отлично!
Благоволите бросить взгляд на эти влажные куски гипса. Это слепки с
каблуков убийцы; их отпечатки, очень четкие, я обнаружил у канавы, где был
найден ключ. Видите эти листы бумаги? На них перерисованный мною след
целиком. Снять с него слепок я не смог: он был на песке. Взгляните: высокий
каблук, крутой подъем, маленькая узкая подошва, одним словом, элегантная
обувь для ухоженных ног. Поискав, вы встретите на дороге такой отпечаток
дважды. Кроме того, он пять раз повторяется в саду, куда никто не заходил.
Это, между прочим, доказывает и то, что убийца постучал не в дверь, а в
ставень, через который пробивался свет. Входя в сад, человек перепрыгнул
через грядку - на это указывает более глубокий отпечаток носка. Убийца
легко преодолел почти двухметровое расстояние, значит, он ловок и,
следовательно, молод.
Папаша Табаре говорил негромко, но четко и решительно; взгляд его
перебегал с лица на лицо, как бы следя за отражавшимся на них впечатлением.
- Вас удивила шляпа, господин Жевроль? - продолжал он. - Обратите
внимание на правильный круглый след на мраморной доске секретера, которая
была покрыта тонким слоем пыли. Вас поразило, что я определил рост этого
человека? Потрудитесь посмотреть на верх шкафа, и вы увидите, что убийца
шарил там рукой. Следовательно, он гораздо выше меня. И не говорите, что он
вставал на стул: в этом случае ему было бы все видно и не пришлось бы
шарить по шкафу. Вас привел в изумление зонт? Этот ком глины сохранил
прекрасный отпечаток не только его острия, но и деревянного кольца, которым
закреплена ткань. Может, вас озадачивает сигара? Вот окурок, подобранный
мною в золе. Конец его изжеван, сохранил следы слюны? Нет. Следовательно,
куривший пользовался мундштуком.
Лекок беззвучно аплодировал, даже не пытаясь скрыть восхищения.
Комиссар тоже, казалось, был восхищен, лицо следователя выражало восторг.
Физиономия Жевроля заметно вытянулась. Что же до бригадира, тот просто
окаменел.
- А теперь, - снова заговорил папаша Табаре, - слушайте внимательно.
Молодой человек вошел. Как он объяснил свой приход в такой час, я не знаю.
Ясно одно: он сказал вдове Леруж, что еще не ужинал. Славная женщина
обрадовалась и тут же принялась за стряпню. То, что мы видели, она стряпала
не для себя. В шкафу я нашел остатки ее ужина - она ела рыбу, и вскрытие
это подтвердит. К тому же вы видите, что на столе только один бокал и один
нож. Но что это за молодой человек? Вдова, очевидно, относилась к нему с
почтением. В стенном шкафу есть еще чистая скатерть. Но постелила ли она
ее? Нет. Для гостя она достала самое лучшее, белоснежное столовое белье.
Ему она подала этот чудесный бокал, несомненно кем-то подаренный. И
наконец, совершенно очевидно, что сама она обычно не пользовалась этим
ножом с ручкой из слоновой кости.
- Все верно, - пробормотал следователь, - совершенно верно.
- Вот молодой человек уселся. Пока вдова ставила сковороду на огонь,
он для начала выпил бокал вина. Затем, чтобы собраться с духом, попросил
водки и выпил несколько рюмок. Минут десять молодой человек боролся с
собой - столько времени нужно, чтобы поджарить ветчину и яйца; как мы
видим, они успели поджариться; потом встал и подошел к вдове, которая,
наклонясь вперед, сидела на корточках, и нанес ей два удара в спину. Умерла
она не сразу. Она привстала и схватила убийцу за руки. А он, рванувшись,
резко приподнял ее и оттолкнул туда, где она сейчас и лежит.
Положение трупа свидетельствует, что имела место короткая борьба.
Иначе, получив удар в спину, сидевшая на корточках женщина упала бы
навзничь. Убийца воспользовался острым и тонким предметом, это был, если не
ошибаюсь, кусок клинка рапиры, с которого сняли наконечник и заточили.
Вытерев оружие о юбку убитой, преступник оставил нам его отпечаток. На
самом же убийце следов борьбы не осталось. Жертва вцепилась ему в руки, но
так как своих серых перчаток он не снимал...
- Роман, да и только! - воскликнул Жевроль.
- Вы осмотрели ногти вдовы Леруж, господин начальник полиции? Нет. Так
вот, осмотрите, а потом скажите, ошибаюсь ли я. Итак, женщина мертва. Что
нужно убийце? Деньги, ценности? Нет, нет и еще раз нет! Он хочет найти и
забрать бумаги, которые, насколько ему известно, хранятся у жертвы. Чтобы
разыскать их, он переворачивает все вверх дном, обшаривает шкафы,
вышвыривает белье, взламывает секретер, поскольку ключа у него нет, и даже
вытряхивает матрас.
В конце концов он их находит. И знаете, что он делает с этими
бумагами? Сжигает, но не в камине, а в маленькой печурке в первой комнате.
Цель достигнута. Что же дальше? Он убегает, захватив с собою все ценное,
что смог найти, чтобы, инсценировав ограбление, направить расследование по
ложному пути. Завернув добычу в салфетку, которой он пользовался за обедом,
и задув свечу, убийца уходит, запирает дверь и выбрасывает ключ в канаву.
Вот и все.
- Господин Табаре, - отозвался следователь, - расследование вы провели
превосходно, и я уверен, что вы полностью правы.
- Ну, что я говорил! - вскричал Лекок. - Папаша Загоню-в-угол просто
великолепен!
- И неподражаем! - иронически заметил Жевроль. - Только я думаю, что
этот молодой человек чувствовал себя не очень-то лов