Перевод с английского С. Соколовой и А. Соколова.
OCR: Игорь Корнеев
Уйдя с военной службы, я сначала немного поогляделся и лишь потом начал
подыскивать работу. Место нашлось в гараже на Хапстед Уэй, что меня здорово
устраивало. Мне и раньше нравилось копаться в моторах, а в инженерных
войсках, где пришлось служить, я в этом деле порядком наловчился, да и любая
другая механика мне всегда давалась легко.
И не было для меня лучшего занятия, чем лежать в засаленном комбинезоне
под днищем какой-нибудь легковушки или грузовика и откручивать ключом
заржавевшую гайку или старый болт, и чтоб вокруг пахло смазкой, а кто-нибудь
из парней пробовал запустить двигатель, а другие гремели инструментами и
насвистывали. И плевать я хотел, что вокруг вонь и грязь. Ведь моя старуха
говорила, бывало, когда я еще мальчонкой изгваздывался, играя какой-нибудь
банкой из-под смазки: "Ничего с ним не случится. Эта грязь чистая". Вот так
оно и с моторами.
Хозяин гаража был славный малый, добродушный и веселый. Он сразу
увидел, что от дела я не бегаю. Сам он мало что смыслил в механике и поэтому
свалил на меня все ремонтные работы. А по мне лучшего и не надо.
Поселился я отдельно от матери - моя старуха живет далеко, за Шеппертон
Уэй, и не было никакого резона тратить полдня на дорогу в гараж и обратно. К
тому же мне нравится, когда работа близко и я, так сказать, всегда под
рукой. Комнату я себе подыскал у четы по фамилии Томпсон, минутах в десяти
ходьбы от гаража. Хорошие они были люди. Муж держал сапожную мастерскую на
первом этаже, а на втором миссис Томпсон возилась по хозяйству и занималась
готовкой. Питался я с ними - завтрак и ужин, и на ужин непременно горячее. А
так как я был единственным жильцом, то и обращались со мной как с членом
семьи.
Я из тех, для кого главное, чтобы все шло по заведенному порядку. Я
люблю от души повкалывать, а после работы посидеть с газетой, покурить,
поймать по радио музыку, эстраду или что-нибудь в этом роде, а потом
пораньше отправиться на боковую. За девчонками я никогда особо не приударял,
даже в армии. А был я и на Ближнем Востоке, и в Порт-Саиде, и во всяких
других местах.
И скажу вам, хорошо жилось мне у Томпсонов, когда каждый день был похож
на предыдущий. И так было до тех пор, пока однажды вечером не приключилась
со мной одна история. И теперь все стало иначе. И никогда уже не будет
прежним. Не могу взять в толк...
Как-то Томпсоны поехали навестить свою замужнюю дочь, которая жила в
Хайгейте. Они и меня приглашали с собой, но мне не хотелось чувствовать себя
лишним, и, выйдя из гаража после работы, я решил, чтобы не сидеть одному
дома, отправиться в кино. Было ясно, что крутят фильм про ковбоев и индейцев
- на афише намалевали парня, который выпускал кишки из какого-то
краснокожего. А я большой охотник до вестернов - прямо как пацан. Так что
заплатил я свои денежки, вошел, протянул билет контролерше и попросил:
"Последний ряд, пожалуйста", - потому что люблю сидеть подальше и головой
прислоняться к барьеру.
Ну, вот. Тогда я ее и увидел. Обычно девчонок, которые там работают,
наряжают не пойми как: вельветовые шотландские береты и все прочее, - так
что выглядят они, как настоящие пугала. Но вот из этой пугало им сделать не
удалось. У нее были медные волосы, подстриженные под пажа, - по-моему это
так называется, - и голубые глаза. Знаете, такие, которые кажутся
близорукими, а видят куда лучше, чем вы думаете. Ночью такие глаза темнеют и
становятся почти черными. Губы сложены в какую-то обиженную гримаску, будто
ей все до смерти надоело, и, наверное, мудрено заставить ее улыбнуться. У
нее не было веснушек, а цвет лица был не молочно-белый, а какой-то теплый,
как персик, и без всякой краски. И была она маленькой и тоненькой, а
вельветовое платье голубого цвета плотно облегало фигурку, и кепчонка сидела
так, что виделись волосы цвета меди.
Я купил программку, хоть и не нужна она была мне вовсе, а просто чтобы
не входить сразу в зал, и спросил девушку:
- Ну и как фильм?
Она даже не взглянула на меня, а по-прежнему смотрела куда-то в
пустоту, на противоположную стену.
- Для любителей резни, - ответила она. - Но вздремнуть можно.
Я не удержался от смеха. Правда, я видел, что девушка не шутит. Она и
не думала меня обманывать.
- Ничего себе, рекламка, - сказал я. - А что если управляющий услышит?
И тут она на меня посмотрела. Просто перевела на меня взгляд своих
голубых глаз. И не было в них никакого любопытства, и смотрели они так,
будто ей все опротивело. Но все же я заметил что-то такое, чего никогда ни
до, ни после не встречал. Какая-то истома что ли, как бывает у людей,
которые очнулись от долгого сна и рады увидеть вас перед собой. Иногда,
когда вы гладите кошку, у нее в глазах появляется такой отблеск, и тогда она
мурлыкает и сворачивается в клубок, и вы можете делать с ней, что хотите.
Вот именно так она на меня тогда посмотрела. И, казалось, что она вот-вот
улыбнется, будто я и вправду ее чем-то насмешил. Разрывая пополам мой билет,
девушка сказала:
- А мне платят не за рекламу. Мне платят за то, чтобы я стояла здесь и
своим видом заманивала вас в зал.
Она раздвинула занавеси на двери и посветила в темноту фонариком. Я
ничего не видел. Тьма стояла кромешная, как всегда, пока не привыкнешь и не
начнешь различать очертания людей, сидящих в зале. На экране какой-то парень
говорил другому: "Если не сознаешься, я продырявлю тебя насквозь", - после
чего послышался звук разбиваемого стекла и визг женщины.
- Подходяще, - проговорил я и начал нащупывать, куда бы сесть.
- Это еще не фильм, а анонс на следующую неделю, - ответила она и,
посветив фонариком, показала мне место в заднем ряду через одно от прохода.
Я посмотрел и рекламу, и ролик новостей, а потом явился какой-то парень
и начал играть на органе, и занавес над экраном освещался то красным, то
золотым, то зеленым. Забавно это было. Наверное, они решили выдать нам на
полную катушку, на все наши деньги. Оглядевшись, я увидел, что зал
наполовину пуст, и подумал, что девушка, наверное, права. Картина, видно, не
высший класс, поэтому народу и маловато.
Перед тем, как свет опять погас, по проходу медленно прошла девушка. В
руках у нее был поднос с мороженым, но она даже и не подумала предлагать его
зрителям и не делала никаких попыток продать его. Как будто шагала во сне.
Когда девушка проходила мимо меня, я ее подозвал:
- Одно за шесть пенсов, - попросил я.
Она взглянула на меня так, будто я был грязью у нее под ногами. Но
потом, должно быть, узнала, потому что на губах у нее появилась прежняя
полуулыбка, а в глазах то же выражение. Она подошла ко мне.
- Рожок или в вафлях? - спросила девушка.
Сказать по правде, я не хотел ни того, ни другого. Я просто хотел
что-нибудь у нее купить, чтобы послушать, как она будет говорить.
- А вы как думаете, какое лучше? - поинтересовался я.
Она пожала плечами.
- Рожки медленнее тают, - ответила она и сунула его мне в руку, даже не
дав выбрать самому.
- А что, если я и вам предложу такой же? - спросил я.
- Спасибо, - ответила она. - Я видела, как их готовят.
И отошла. В зале погас свет, а я сидел, как дурак, со здоровущим
шестипенсовым рожком в руках. Проклятая штука начала таять и течь на
рубашку, так что пришлось побыстрее запихивать в рот это замороженное
месиво, потому что я испугался, что все оно будет у меня на коленях. Для
этого я отвернулся в сторону, потому что кто-то пришел и уселся рядом, на
крайнее к проходу место.
Наконец я покончил с мороженым, утерся носовым платком и начал смотреть
на экран. Это был настоящий вестерн. Все как полагается: по прерии с
грохотом катились повозки, за караван с золотыми слитками требовали выкуп,
героиня появлялась то в бриджах, то - через минуту - в вечернем платье.
Словом, все, как и должно быть в картинах, ничего общего с всамделишней
жизнью. Я смотрел фильм и вдруг почувствовал, что в воздухе пахнуло чем-то
приятным. Я не знал, что это было и откуда шел запах, но все время ощущал
его. Справа от меня сидел мужчина, слева было два пустых кресла, а уж от
тех, кто сидел передо мной, точно - духами не пахло. Но не мог же я все
время крутиться да принюхиваться.
Вообще скажу, что я не большой любитель духов. Чаще всего встречаются
дешевые и мерзкие, но этот запах был совсем другой. В нем не было удушающей
затхлости или резкости. Это было как аромат цветов, которые продают в
больших цветочных магазинах Уэст-Энда, по три шиллинга за один цветочек. Те,
у кого карманы набиты деньгами, покупают их для актрис и всяких прочих. И
как чертовски хорош был этот запах в старой мрачной киношке, где не
продохнуть от сигаретного дыма, что я сделался почти как сумасшедший.
Наконец я повернулся назад и увидел, откуда это. Духами пахло от
девчонки, билетерши. Она стояла позади меня, облокотившись о барьер.
- Не вертитесь, - прошептала она. - Смотрите на экран, а то выйдет, что
зря потратили деньги.
Тихонько так прошептала, никто, кроме меня, и не слышал. Я не мог
удержаться от смеха. Вот дает! Теперь, когда я знал, откуда это так приятно
пахнет, картина стала нравиться мне еще больше. Будто мы пришли в кино
вместе, она сидит рядом и смотрит картину со мной.
А потом, когда все кончилось и зажегся свет, я увидел, что просидел до
конца показа, и что уже почти десять часов. Публика начала расходиться. А
девушка со своим фонариком обходила ряды и заглядывала под кресла, ища, не
оставил ли кто перчатки или кошелек. Такое часто случается с людьми, потом
приходят домой и вспоминают. На меня она обращала внимания не больше, чем на
какой-нибудь клочок, который и подбирать не стоит.
Я все стоял у последнего ряда, в зале уже никого не осталось. Когда она
подошла ко мне, то сказала:
- Подвиньтесь. Мешаете пройти, - и опять посветила своим фонариком. Но
там ничего не было, кроме пустой пачки из-под сигарет, которую утром
подберут уборщики. Потом она распрямилась и осмотрела меня с ног до головы.
Сняв свою смешную кепчонку, которая так ей шла, она постояла, обмахиваясь
ею, и спросила:
- Ночевать здесь собрался? - а потом, потихоньку насвистывая, пошла
дальше и скрылась за занавеской.
Я будто помешался. Ни одна девушка в жизни еще так мне не нравилась. Я
вышел за ней следом в вестибюль, но она, должно быть, скрылась за той
дверью, что рядом с билетной кассой. Швейцар уже собирался запирать
кинотеатр на ночь. Я вышел и стоял, поджидая ее на улице. Чувствовал я себя,
как последний дурак. Вероятнее всего, она выйдет с другими девчонками, как
обычно это у них бывает. Ведь там есть еще та, что продавала мне билет, и,
наверное, другие билетерши на балконе, и служительница в туалете. И все
выйдут, хихикая, вместе. А у меня не хватит смелости подойти к ней.
Однако через несколько минут девушка показалась из крутящихся дверей
кинотеатра одна. Она была без шляпы, в плаще с поясом, руки засунуты в
карманы. Направилась прямо по улице, не глядя по сторонам. Я шел за ней,
дрожа, что она сейчас обернется и заметит меня. Но девушка продолжала быстро
идти вперед, а ее подстриженные под пажа медные волосы в такт шагам
подпрыгивали на плечах.
Потом она, поколебавшись, перешла улицу и встала у автобусной
остановки. Там собралась очередь человек из пяти, поэтому она не видела, что
я встал тоже. Когда автобус подошел, девушка вошла туда одной из первых, а я
за ней, не имея ни малейшего представления, куда он идет, да и надо сказать,
нимало этим не интересуясь. Она поднялась наверх и я следом. Села на заднее
сиденье и, зевнув, закрыла глаза.
Я уселся рядом с ней, испуганный, как котенок. Дело в том, что раньше я
никогда ничего такого не делал и боялся, что мне тут же дадут отлуп. Наверх
взобрался кондуктор и стал собирать плату за проезд.
- Два по шесть пенсов, - сказал я ему, полагая, что вряд ли ей ехать до
конца и что этой суммы хватит за нас обоих.
Он поднял брови - все эти парни думают, что шибко умные - и сказал:
- Когда водила будет переключать скорости, не набейте шишек. Он у нас
только что на права сдал, - и, давясь от смеха, направился вниз, как пить
дать радуясь тому, какой он мировой шутник.
Его голос разбудил девушку, и она посмотрела сонными глазами сначала на
меня, а потом на билеты - по цвету она поняла, что билеты по шесть пенсов, и
вдруг улыбнулась. Это была первая настоящая улыбка за вечер.
- Привет, незнакомец, - без всякого удивления произнесла она.
Чтобы немного прийти в себя, я вытащил сигареты, закурил и предложил
ей, но она не взяла. Видя, что на втором этаже автобуса никого нет, кроме
какого-то парня в форме военно-воздушных сил, по уши ушедшего в газету, я
протянул руку, положил голову девушки к себе на плечо и обнял ее, чтобы ей
было удобно и уютно. Я ждал, что она сейчас же вырвется и пошлет меня к
черту. Но, коротко хмыкнув про себя, она устроилась, как если бы усаживалась
в кресло, и сказала:
- Не каждый вечер у меня случается бесплатный проезд и бесплатная
подушка. Разбуди меня у кладбища, когда спустимся с холма.
Я не понял, какой холм она имеет в виду и какое кладбище. Но уж я-то ее
будить не собирался, будьте покойны. Я заплатил свои два шестипенсовика и
черта с два, если не проеду на всю катушку.
И так сидели мы рядышком, трясясь в автобусе, так близко друг к другу и
так удобно. И я подумал, что это куда приятнее, чем сидеть дома в кровати и
читать футбольные новости или провести вечер у замужней дочери мистера и
миссис Томпсон.
Потом я малость осмелел и прислонился щекой к ее волосам и прижал ее к
себе крепче, не так чтоб уж очень заметно, а нежно. Если б кто поднялся
сюда, то принял бы нас за влюбленную парочку.
Потом, когда уж проехали пенса на четыре, я забеспокоился. Ведь старый
автобус не повернет и не повезет нас назад, когда мы доедем до того места,
где кончаются наши шестипенсовые билеты. Наверняка мы доедем до конечной
остановки, и он там останется на ночь. А мы, девушка и я, так и застрянем
где-нибудь на краю света, и обратного автобуса уже не дождаться, а в кармане
у меня только шесть шиллингов, не больше. Этого уж точно не хватит
расплатиться за такси, да еще вместе с чаевыми. А кроме того, и такси там
можно не встретить.
Ну и идиот же я, вышел из дома почти без денег. Глупо, конечно, что
меня это стало беспокоить, ведь с самого начала я все делал не задумываясь.
Если б я только знал, как обернется вечер, то уж наполнил бы бумажник. Не
так часто я выходил с девушками и терпеть не мог парней, которые ведут себя
с ними не по высшему классу. Самое шикарное было бы повести ее в Корнер-Хаус
- у них теперь с этим самообслуживанием хорошо налажено, а если бы ей
захотелось чего-нибудь покрепче, чем кофе или лимонад, то поближе к дому я
знаю местечки, хотя ночью с этим и не разбежишься. Мой хозяин ходил в один
такой бар. Платите там за бутылку джина, и ее для вас держат, а когда у вас
есть охота выпить, то можно зайти и вам из нее нальют. Мне говорили, что
также можно гульнуть и в шикарных ночных клубах Уэст-Энда, но там за это
надо платить бешеные деньги.
Но я-то ехал теперь в автобусе, Бог весть куда, а рядом сидела моя
девушка - я называл ее "моя девушка", будто давно за ней ухаживал, и,
честное слово, у меня не было денег даже, чтобы отвести ее домой. И я начал
ерзать, просто на нервной почве, и ощупывать карманы в надежде, что повезет
и там завалялось полкроны, а то и десятишиллинговая бумажка, о которой я
совсем позабыл. Наверное, я ее разбудил, потому что она вдруг дернула меня
за ухо и сказала:
- Не раскачивай лодку.
Ну, скажу вам... Меня просто за душу взяло. И не знаю почему. Прежде,
чем дернуть, она чуть-чуть подержалась за мое ухо, будто щупала кожу и ей
это было приятно, а потом лениво потянула. Знаете, как обычно ведут себя с
детьми. А сказала-то так, будто мы сто лет знакомы и возвращаемся с пикника:
"Не раскачивай лодку". Дружески так, по-приятельски, но даже лучше.
- Послушай, - сказал я. - Мне ужасно неудобно, но я сделал чертовски
глупую штуку. Я купил билеты до конечной, просто потому, что мне захотелось
побыть рядом с тобой. Но когда мы туда приедем, нас выгонят из автобуса.
Обратно невесть сколько миль, а в кармане у меня всего шесть шиллингов.
- А у тебя что, ног нет? - сказала она.
- Что ты хочешь сказать? Почему ног нет?
- Ноги для того, чтобы ходить. Во всяком случае, мои, - ответила она.
Тогда я понял, что все это ерунда, и что она не сердится, и что у нас
получится отличный вечерок. Я сразу приободрился и слегка сжал ей плечи,
просто, чтобы показать, что мне нравится, что она такая молодчага, ведь
большинство девчонок на ее месте меня бы на куски разорвали. И я сказал:
- Вроде никакого кладбища мы пока не проезжали. Это что-нибудь значит?
- А, будут другие, - ответила она. - Мне все равно.
Я не знал, как это понимать. Я-то думал, что она хочет сойти у
какого-то кладбища, потому что это ближайшая остановка к ее дому. Знаете,
как просят подвезти до магазина "Вулвортс", если живут где-нибудь
поблизости. Я немного над этим поразмышлял, а потом спросил:
- Что ты хочешь сказать, что будут другие? Ведь кладбища не встречаются
на каждом шагу по всему автобусному маршруту?
- Я говорила вообще, - пробормотала она. - Сделай милость, помолчи. Ты
мне больше нравишься, когда молчишь.
Она это сказала так, что сразу было видно, что она и не думает меня
обижать. Я понял, что она подразумевала. Приятно разговаривать с такими
людьми, как мистер и миссис Томпсон за ужином, и рассказывать, как прошел
день, и один из нас прочитает что-нибудь из газеты, а другой скажет:
"Подумайте только!", - и так оно идет, пока один не зевнет и кто-нибудь не
скажет: "Пора на боковую". Или приятно потолковать с таким малым, как мой
хозяин. Во время утреннего перерыва, за бадейкой чая. Или часа в три, когда
нет работы. "Скажу тебе, эти ребята в правительстве заваривают кашу не
лучше, чем прежние, а потом нас перебьют, потому что кто-нибудь приедет за
бензином". И со своей старухой я люблю покалякать, когда прихожу ее
навестить. Правду сказать, это бывает не часто. И она вспоминает, как когда
я был мальчонкой, шлепала меня, бывало, по заднице, а я сижу себе за
кухонным столом, как когда-то, а старуха печет коржики и дает мне цукатину,
говоря: "Ты всегда был охотником до цукатов". Вот это я называю разговор,
беседа.
Но с моей девушкой я так говорить не хотел. Я просто хотел по-прежнему
обнимать ее за плечи, зарывшись подбородком в ее волосы. И она именно это
имела в виду, когда сказала, что ей больше нравится, когда я молчу. Мне тоже
так больше нравилось.
Что меня еще немного беспокоило, так это: можно ли будет ее поцеловать
здесь, в автобусе, пока он еще не доехал до конечной остановки и нас не
выгнали. Я хочу сказать, что обнимать девушку за плечи - это одно, а
поцеловать ее - совсем другое дело. Ведь, как правило, требуется время,
чтобы к этому подойти. Впереди у вас обычно длинный вечер. Сначала вы идете
в кино или на концерт, потом зайдете куда-нибудь перекусить и выпить. К
этому времени вы уже пообвыкнетесь, и вполне нормально в конце вечера
немного пообниматься и поцеловаться, как девчонка того и ждет. Но, сказать
по правде, я не большой мастак целоваться. Когда еще жил до армии дома, там
по соседству была одна девчонка. Ничего себе, мне она нравилась. Но беда в
том, что зубы у нее выдавались вперед, и даже если целоваться с закрытыми
глазами, то все равно будешь знать, с кем целуешься. И ничего с этим нельзя
было поделать. Вот такая старушка Дорис, совсем рядом жила. Правда, другие
намного хуже. Те, которые хватают вас и чуть ли не съедают. Когда носишь
форму, от них прям-таки отбою нет. И такие они нетерпеливые, и вас всего
взъерошут, и кажется, что они просто не дождутся, когда парень сам к ним
приступится. И не боюсь признаться, меня от них воротило. Можно сказать, я
ими брезговал. Не знаю, может, я от рождения такой щепетильный.
Но тогда, в тот вечер, в автобусе все было по-другому. Не знаю я, что
было в той девчонке - эти сонные глаза, медные волосы или то, что ей было и
безразлично, рядом я или нет, и в то же время приятно. Никогда я такой не
встречал. Поэтому я сказал себе: "Ну что, рискнуть или подождать?"
По тому, как ехал шофер, как кондуктор желал спокойной ночи выходящим
пассажирам, я понимал, что скоро конечная. Сердце у меня начало сильно
биться, а шея под воротничком вспотела. Вот дурак, говорил я себе, ведь
только поцеловать, не убьет же она тебя, а тогда... Было похоже на то, как
ныряешь в воду с вышки. "Ну, давай", - решился я. Потом нагнулся, взял ее за
подбородок, повернул и поцеловал, как следует, по-настоящему.
Что вам сказать? Будь во мне поэтическая жилка, я бы назвал это
откровением. Но я не поэт. И скажу только, что она ответила мне на поцелуй,
и он был очень долгим, и это совсем не было похоже на Дорис.
Потом автобус, дернувшись, остановился, и кондуктор нараспев прокричал:
"На выход, пожалуйста". Честное слово, я готов был свернуть ему шею.
Она стукнула меня ногой по щиколотке.
- Вставай, двигайся, - пробормотала она, и я, спотыкаясь, встал со
своего места и загрохотал вниз по ступенькам, а она спускалась за мной.
И вот мы стоим посреди дороги. Начался дождь, не сильный, но такой, что
вы его уже чувствуете и вам хочется поднять воротник плаща. Мы стояли в
конце какой-то большой и широкой улицы. С двух сторон были расположены
пустые неосвещенные магазины и выглядело все это и впрямь как конец света.
Левее виднелся холм, а у его подножия расположилось кладбище. Можно было
разглядеть ограды и белые могильные камни. И оно поднималось вверх по склону
чуть ли не на полмили и занимало, видать, большую площадь.
- Проклятие! - сказал я. - Ты что, этого места дожидалась?
- Не исключено, - ответила она, глядя куда-то через плечо, а потом
вдруг взяла меня за руку. - Может, сначала выпьем кофе?
Сначала?.. Интересно, что она имеет в виду: длинную дорогу до дома или
сам дом? Ладно, не все ли равно. После одиннадцати уже неважно. Я и сам не
откажусь от чашки кофе с сандвичем. На другой стороне улицы была какая-то
забегаловка, которая еще не закрылась.
Мы подошли. Шофер автобуса тоже был там, и кондуктор, и тот парень из
ВВС, который сидел впереди нас в автобусе. Они заказали себе чай и
бутерброды. Мы сделали то же самое, только вместо чая кофе. Обычно в таких
местах сандвичи очень аппетитные. Я это сразу заметил, совершенно свежие с
отменными ломтями ветчины, вложенными между толстыми кусками белого хлеба. И
кофе прямо с пылу - с жару, полные чашки, и на вкус хорош. И я подумал, что
шести шиллингов хватит.
Я заметил, что моя девушка поглядывает на этого летчика в форме.
Задумчиво так, будто когда-то его встречала. Да и он тоже смотрит на нее. Но
я не думал его винить в этом. Сам я не имел ничего против. Когда выходишь
куда-нибудь с девушкой, на которую заглядываются другие парни, даже
чувствуешь что-то вроде гордости. А уж мою девушку нельзя было не заметить.
Только не ее.
Потом она повернулась к нему спиной, умышленно так сделала,
облокотилась о стойку и начала потихоньку потягивать горячий кофе. Я стоял
рядом и тоже пил. Мы ничуть не задирали нос или что-нибудь в этом роде. Мы
вели себя приветливо и вежливо, всем пожелали доброго вечера, но любой сразу
сказал бы, что мы вместе, моя девушка и я, что мы отдельно от всех. И мне
это было по душе. Смешно, но внутри у меня что-то перевернулось, какое-то
чувство защищенности появилось. Они-то ведь вполне могли принять нас за
женатую пару, возвращающуюся домой.
Они зубоскалили, эти трое, да еще малый, который резал сандвичи и
разливал чай. Но мы к ним не присоединились.
- А тебе в такой форме надо бы поостеречься, - говорил кондуктор парню
из ВВС. - А то ведь недолго и кончить, как те другие. К тому же поздновато
разгуливать в одиночку.
Все они рассмеялись. Я не совсем понял, но, по-видимому, это была
шутка.
- Я слишком долго был настороже, - ответил летчик, - и уж сразу почую
опасность.
- Не удивлюсь, если остальные тоже так говорили, - заметил шофер, - а
мы знаем, что из этого вышло. Дрожь берет. Вот что мне хотелось бы знать,
почему это выбирают ребят из ВВС?
- Просто у нас такой цвет формы, - ответил летчик. - Даже в темноте
заметно.
И они продолжали потешаться в том же духе. Я закурил, но моя девушка
отказалась.
- Во всем, что творится с женщинами, виновата эта война, - сказал
парень за стойкой, вытирая чашку и вешая ее на крючок позади себя. -
По-моему, многие просто спятили. Уже не видят разницы между хорошим и
дурным.
- Не-е-е, беда не в этом, - возразил кондуктор, - всему виной спорт.
Развивает не только мускулы, а и то, что не следовало бы развивать. Возьми
для примера моих младших. Девчонка запросто может поколотить мальчишку.
Хулиганка какая-то. Тут задумаешься.
- Это так, - согласился шофер. - Это называют равноправием полов, да? А
виновато избирательное право. Нечего им было давать избирательные права.
- Скажешь тоже! - вмешался летчик. - Можно подумать, бабы от
избирательного права рехнулись. Да они внутри всегда такими были. Вот где
знают, как с ними обращаться, так это на Востоке. Держат их взаперти, и все
дела. Вот тебе и ответ. Никаких неприятностей.
- Представляю, что устроит моя старуха, если я попытаюсь посадить ее
под замок, - сказал шофер, и все опять покатились от смеха.
Моя девушка потянула меня за рукав. Я посмотрел и увидел, что она уже
закончила пить кофе и кивает головой в сторону улицы.
- Хочешь домой? - спросил я.
Глупо. Но мне почему-то хотелось, чтобы эти ребята поверили, будто мы
идем домой. Она не ответила. Просто зашагала вперед, руки в карманах. Я
пожелал всем спокойной ночи и пошел вслед за ней. Но успел-таки заметить,
как из-за своей чашки с чаем уставился на нее этот малый из военно-воздушных
сил.
Она шла вдоль улицы. Все еще моросил дождь, навевая какую-то
безнадежность и заставляя думать о том, как уютно сидеть дома у камина. Она
перешла улицу, остановилась у ограды кладбища, взглянула на меня и
улыбнулась.
- И что? - спросил я.
- Могильные камни бывают плоские, - ответила она. - Иногда.
- Ну и что из этого? - спросил я, смутившись.
- На них можно лежать, - ответила она и пошла дальше, внимательно глядя
на ограду. Потом остановилась у места, где один прут был отогнут в сторону,
а соседний выломан, обернулась ко мне и опять улыбнулась.
- Всегда так, - сказала она. - Если поискать подольше, обязательно
найдешь щель.
И она проскользнула через эту щель так же быстро, как нож сквозь масло.
Ну, скажу, я был поражен.
- Слушай, подожди, - крикнул я. - Я ведь покрупнее тебя буду.
Но она уже ушла и мелькала где-то впереди среди могил. Пыхтя и
отдуваясь, я протиснулся через щель и оглянулся. И провались я на этом
месте, но девушка лежала на длинной и плоской могильной плите, подложив под
голову руки и закрыв глаза.
Признаюсь, я ведь ничего такого от нее и не ждал. Я хотел только
проводить ее домой и все. Назначить свидание на следующий вечер. Конечно,
из-за того, что мы так поздно встретились. Мы могли бы постоять у ее дома и
поболтать. Ей незачем было бы уходить сразу домой. Но лежать здесь, на
могильном камне! Это было как- то непонятно.
Я присел и взял ее за руку.
- Ты промокнешь, - заметил я, просто не зная, что сказать еще.
- Я к этому привыкла, - ответила она.
Широко раскрыв глаза, она смотрела на меня. Неподалеку за оградой
торчал уличный фонарь, так что нельзя сказать, что было совсем темно, да и
ночь, несмотря на дождь, была не такой, когда говорят, хоть глаз выколи, а
просто скорее угрюмой. Как бы мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее о
ее глазах. Но мне эти любезности никогда не давались. Знаете, как светятся в
темноте люминисцентные часы? У меня у самого такие есть. Когда просыпаешься
ночью, то чувствуешь, будто рядом друг. Вот у моей девушки глаза лучились
так же. Только они еще были и красивы. И больше они не были похожи на глаза
разнежившегося котенка. Они были любящие и нежные, и печальные одновременно.
- Привыкла лежать под дождем? - переспросил я.
- Приучили к этому, - ответила она. - В приютах во время войны нас
называли "уличные дети".
- Ты не эвакуировалась? - спросил я.
- Нет, это не для меня, - сказала девушка. - Никогда не могла нигде
ужиться. Всегда возвращалась назад.
- Родители живы?
- Нет. Оба погибли, когда разбомбили наш дом, - в тоне, которым она это
произнесла, не было ничего трагического. Все совершенно обыденно.
- Не повезло, - сказал я.
Она ничего не ответила. И так я сидел там, держа ее за руку и думал,
как бы отвести ее домой.
- Ты давно работаешь в этом кинотеатре? - спросил я.
- Недели три, - ответила она. - Я долго нигде не задерживаюсь. Скоро и
отсюда уйду.
- Почему?
- Так, неугомонность.
Вдруг она протянула руки и обхватила меня за шею. Не подумайте, сделала
она это очень нежно.
- У тебя хорошее и доброе лицо. Мне оно нравится, - сказала она.
Это было странно. От того, как она это сказала, я сделался каким-то
чокнутым и придурковатым. И следа не осталось от того возбуждения, которое
охватило меня в автобусе. И я подумал, может, наконец, это то самое, может,
я нашел девушку, которую искал. Не просто так, на вечер, а навсегда.
- У тебя есть парень? - спросил я.
- Нет.
- Я хочу сказать, постоянный?
- Нет, никогда не было.
Забавно, что мы вели такие разговоры на кладбище, и она лежала, как
изваяние, на старом могильном камне.
- У меня тоже нет девушки, - сказал я. - Никогда этим не интересовался,
как другие ребята. Наверное, у меня какой-то сдвиг. А потом очень занят
работой. Я в гараже работаю, механик, знаешь, ремонт и все прочее. Хорошо
платят. Я и старухе своей могу давать и даже немного скопил. У меня
отдельная берлога. Хозяева - приятные люди. Мистер и миссис Томпсон. И мой
хозяин в гараже тоже отменный парень. Я никогда не чувствовал себя одиноким.
И сейчас не одинок. Но с тех пор, как увидел тебя, у меня не идет из головы,
что теперь все у меня будет по- другому.
Она не перебивала, и казалось, я просто думаю вслух.
- Очень хорошо и приятно возвращаться домой к Томпсонам, - продолжал я.
- И добрее их трудно отыскать людей. И жратва там хорошая, а после ужина мы
болтаем или слушаем приемник. Но знаешь, я хочу, чтобы теперь все стало
иначе. Я хочу подходить к кинотеатру к концу программы и забирать тебя
оттуда. А ты будешь стоять в дверях и поджидать, когда все уйдут из зала, а
потом подмигнешь мне, давая понять, что сейчас сбегаешь переодеться и чтобы
я тебя подождал. А потом выйдешь на улицу, как сегодня, но теперь ты пойдешь
не одна, а возьмешь меня под руку. А если ты захочешь снять пальто, то я
понесу его, или какой сверток, или что у тебя там будет. И мы с тобой
отправимся поужинать в Корнер-Хаус или куда еще, поблизости. У нас там будет
свой столик, а официантки и все другие будут уже нас знать и приберегут
что-нибудь вкусненькое.
Я так ясно мог представить себе эту картину. Столик с табличкой
"Заказан". Кивающие нам официантки: "Возьмите сегодня яйца под соусом
``карри''". И мы пробираемся, чтобы взять свои подносы. И моя девушка делает
вид, что не знакома со мной, а я посмеиваюсь про себя.
- Понимаешь, что я хочу? - спросил я. - Не просто быть друзьями, а
больше.
Не знаю, слышала она или нет. Она лежала, глядя на меня, и нежно так и
странно касалась то моего уха, то подбородка. Вроде ей было меня жаль.
- Мне хотелось бы покупать тебе разные вещи, - продолжал я. - Иногда
цветы. Очень приятно видеть девушку с цветком на платье. Так это выглядит
свежо и опрятно. Ну, а по таким случаям, как дни рождения, Рождество и
прочее, я покупал бы то, что ты приглядишь на витрине и тебе понравится, но
сама-то ты побоишься зайти спросить цену. Скажем, брошку или браслет,
что-нибудь красивое. А я бы пошел туда один и купил. Пусть бы это стоило
недельного жалованья, мне плевать.
И я представил, какое у нее будет выражение лица, когда она развернет
пакет. И она бы надела на себя то, что я купил. И мы бы пошли куда-нибудь
вместе. И она была бы одета чуть наряднее. Нет, ничего кричащего, но так,
чтобы обращали внимание. Знаете, такое модное.
- Вряд ли сейчас стоит говорить о женитьбе, - сказал я. - В наши дни
все так ненадежно. Парню это все равно, но девушкам нет. Ютиться в двух
комнатенках, и очереди, и продовольственные карточки, и прочее. Девушки, как
и мы, хотят быть свободными, работать, а не быть связанными по рукам и
ногам. А насчет того, что они стали другими, не то, что в прежние времена, и
что в этом виновата война, и то, как с ними обращаются на Востоке - видел я
это. Я думаю, что эти ребята просто шутили. Все они большие умники в ВВС. Но
мне кажется, что так говорить глупо.
Она вдруг опустила руки и закрыла глаза. Могильная плита была уже
совершенно мокрой. Я начал за нее беспокоиться. Правда, на ней был плащ, но
на ногах лишь тонкие чулки и легкие туфли.
- А ты разве не летчик? - спросила она.
Странно. Голос ее стал каким-то неприятным. Резким и совсем другим. Как
будто она была чем-то взволнована, даже напугана.
- Только не я. Весь положенный срок отслужил в инженерных войсках. Вот
там нормальные ребята. Никакого бахвальства, никаких глупостей. С ними
всегда полный порядок.
- Я рада, - отозвалась она. - Ты хороший и добрый. Я рада.
Интересно, может, она встречалась с каким-нибудь малым из ВВС, и он ее
обидел? Знавал я некоторых из них, это все был народ грубый. И я вспомнил,
как она смотрела на парня, который пил чай там, в забегаловке. Как-то
задумчиво. Будто что-то припоминала. Я, конечно, не ожидал, что она никогда
ни с кем не гуляла. Уж во всяком случае, не с ее внешностью. Да она и сама
сказала, что моталась по приютам без родителей. Но мне неприятно было
думать, что кто-то мог ее обидеть.
- А в чем дело? - спросил я. - Что ВВС-ники тебе сделали?
- Они разбомбили мой дом.
- Ну, это немцы. Не наши ребята.
- Все равно. Они убийцы, - сказала она.
Я посмотрел на нее. Она все еще лежала на камне. Теперь голос ее не
звучал так резко, как тогда, когда она спросила, не служил ли я в ВВС. Но он
был такой усталый, печальный и странно-одинокий, что у меня защемило сердце.
Так защемило, что захотелось сделать какую-нибудь глупость. Например, взять
ее с собой к мистеру и миссис Томпсон и сказать старой миссис Томпсон, а она
добрая душа и все поймет: "Вот моя девушка. Приглядите за ней".
И тогда бы я знал, что она в безопасности, что никто больше не сделает
ей ничего плохого, а именно этого я вдруг испугался. Что могут прийти и
обидеть мою девушку. Я нагнулся, обнял и приподнял ее.
- Послушай, - сказал я, - дождь становится сильнее. Я провожу тебя
домой. Ты простудишься до смерти, если будешь лежать здесь, на этом мокром
камне.
- Нет, - сказала она, ее руки лежали у меня на плечах. - Никто никогда
не провожал меня домой. Ты вернешься к себе, туда, где ты живешь, один.
- Не оставлю я тебя здесь, - возразил я.
- Нет, именно это ты и сделаешь. Я так хочу. Если ты откажешься, я
рассержусь. А ты ведь не хочешь, чтобы я рассердилась?
Я смотрел на нее, ничего не понимая. Лицо ее казалось странным в этом
жутковато- угрюмом свете, бледнее, чем раньше, но все такое же прекрасное.
Господь Всемогущий, оно было просто божественно-прекрасным! Я знаю, что
кощунственно так говорить, но иначе я сказать не могу.
- Что мне делать? - спросил я.
- Я хочу, чтобы ты ушел и оставил меня здесь, и не оборачивался, -
сказала она. - Ты будешь идти и идти, как во сне, как лунатик. Будешь идти
сквозь дождь. Много часов. Но неважно, ты молод и силен, смотри, какие у
тебя длинные ноги. Возвращайся к себе, в свою комнату, или где ты там
живешь, ложись в постель и усни, а утром проснешься, позавтракаешь и пойдешь
на работу, как ты делал всегда.
- А ты?
- Не думай обо мне. Просто уходи.
- А можно, я зайду за тобой завтра вечером в кинотеатр? Может, все-таки
будет, как я себе представлял... ну, ты знаешь, навсегда?
Она ничего не ответила. Только улыбнулась. Она сидела совершенно
неподвижно, глядя мне прямо в лицо. Потом закрыла глаза, откинула назад
голову и проговорила:
- Поцелуй меня еще, незнакомец.
Я ушел, как она и велела. Я не оборачивался. Я пролез через ограду и
вышел на дорогу. Вокруг никого не было. Павильончик у автобусной остановки,
где мы пили кофе, был уже закрыт. Я пошел так, как мы ехали на автобусе.
Прямой дороге не видно было конца. Должно быть, это была Хай Стрит, где-то
на северо-востоке Лондона. По обе стороны располагались магазины. Никогда
прежде не бывал я в этом районе. Я плохо представлял, куда идти, но это не
имело никакого значения. Как она и сказала, я шел, будто во сне.
Я думал все время о ней. Передо мной стояло только ее лицо. В армии
рассказывали, что девчонка может так пронять парня, что тот ничего не видит,
не слышит, не понимает, что делает. Я всегда считал это брехней. Если такое
и может случиться, то только когда хорошо под градусом. Но теперь я знаю,
что это правда, как раз это со мной и случилось. Я уже не волновался, как
она доберется домой. Она ведь не велела. Наверное, ее дом был где-то
поблизости, иначе зачем ей понадобилось сюда приезжать, хотя, конечно,
странно жить так далеко от работы. Но, может, со временем, шаг за шагом она
мне расскажет о себе больше. Я не стану из нее тянуть. В голове у меня была
одна мысль - встретить ее завтра вечером у кинотеатра. Это было решено
твердо, и ничто не могло меня поколебать. И все оставшееся до десяти вечера
время казалось пустотой.
Я шел и шел сквозь дождь. Но вскоре меня нагнал грузовик. Я помахал, и
шофер подвез меня часть пути, пока ему не надо было сворачивать в сторону.
Тогда я слез и пошел опять. И наверное, было часа три, когда я подошел к
дому.
Раньше, если бы мне пришлось стучаться в дверь мистера Томпсона в такое
время, я чувствовал бы себя последним негодяем, да и не позволял я себе
такого никогда. Но теперь у меня нутро горело от любви к моей девушке, и мне
было на все наплевать. Я несколько раз позвонил. Наконец он спустился,
открыл дверь и стоял в коридоре, бедняга, бледный от сна, в смятой пижаме.
- Что с тобой случилось? - спросил он. - Мы с женой так беспокоились.
Мы боялись, вдруг тебя сбила машина или еще что. Мы вернулись домой и
увидели, что никого нет, а ужин не тронут.
- Я ходил в кино.
- Какое кино? - он просто вытаращил на меня глаза. - Кино кончилось в
десять часов.
- Знаю, - ответил я. - Гулял я. Извините. Спокойной ночи.
И я поднялся по лестнице к себе в комнату. Старикан, что-то бормоча,
начал запирать двери. Было слышно, как из спальни крикнула миссис Томпсон:
- Что такое? Это он? Вернулся?
Я заставил их поволноваться. Надо было бы пройти туда и извиниться, но
я не мог, у меня это сейчас не получилось бы. Поэтому я закрыл дверь,
разделся и лег в постель. И в темноте казалось, что моя девушка здесь, со
мной.
Утром мистер и миссис Томпсон были не очень-то разговорчивы и старались
на меня не смотреть. Миссис Томпсон, не говоря ни слова, поставила передо
мной тарелку с копченой рыбой, а муж не отрывал глаз от газеты.
Я съел завтрак, а потом спросил:
- Надеюсь, вы хорошо скоротали вечерок в Хайгейте?
Миссис Томпсон нехотя ответила:
- Спасибо, неплохо. Мы вернулись домой часов в десять, - слегка
фыркнув, она налила мужу вторую чашку чая.
Так мы и продолжали молча сидеть, и никто не говорил ни слова, а потом
миссис Томпсон спросила:
- Ты вернешься к ужину?
- Не думаю. У меня встреча с приятелем, - ответил я и заметил, как
старикан глядит на меня поверх очков.
- Если думаешь, что вернешься поздно, возьми ключ, - сказал он и опять
углубился в газету. Сразу можно было понять, как они разобижены тем, что я
не рассказал им, где был.
Я отправился на работу, и в гараже у нас было полно дел. В другое время
это бы меня только обрадовало. Я даже любил оставаться работать сверхурочно.
Но в тот день я хотел уйти до закрытия магазинов, потому что мне пришла в
голову одна мысль и ни о чем другом я думать уже не мог. Было где-то около
половины пятого, когда пришел хозяин и сказал:
- Я обещал доктору, что его "Остин" будет готов сегодня вечером. Я
сказал ему, что к половине восьмого ты его закончишь. О'кей?
У меня упало сердце. Для того, чтобы успеть сделать, что я задумал, мне
надо было уйти с работы пораньше. Но потом меня осенило, что если хозяин
отпустит меня сейчас, я смотаюсь до закрытия в магазин, а вернувшись,
закончу ремонт "Остина". И я сказал:
- Ладно, я поработаю сверхурочно, но сейчас, если вы никуда не уйдете,
я на полчасика улизну. Мне надо кое-что купить до закрытия магазинов.
Он ответил, что ему это подходит, а я снял комбинезон, помылся, надел
костюм и отправился к магазинам у Хейверсток Хилл. Я знал там один, который
мне и был нужен. Это была ювелирная лавка, куда мистер Томпсон обычно
относил в починку свои часы. И торговали здесь не дребеденью, а хорошим
товаром, добротными серебряными рамками, столовыми приборами и прочим.
И, конечно, там были кольца и всякие затейливые браслеты, но мне они не
нравились. Все продавщицы в войсковых лавках носили такие браслеты с
брелоками, они уж глаза намозолили. Я стоял и стоял, рассматривая витрину,
пока, наконец, не увидел что-то в дальнем правом углу.
Это была брошка. Совсем малюсенькая, не больше ногтя, но с красивым
голубым камнем и на булавке. А сделана она была в виде сердечка. И что мне в
ней особенно понравилось, так это форма. Я сперва полюбовался брошкой. Цены
на ней не было, значит, не дешевка. Я вошел в магазин и попросил ее
показать. Ювелир достал брошку, потер и начал поворачивать то так, то эдак.
А я уже видел, как будет красиво, когда моя девушка приколет ее к платью или
джемперу. Я знал, это было то, что надо.
- Беру, - сказал я и спросил цену.
Когда ювелир назвал сумму, я чуть не поперхнулся, но вытащил бумажник и
отсчитал купюры. Он положил сердечко в коробочку, аккуратно прикрыл ватой,
упаковал, завязал красивую ленточку и дал мне. Я понимал, что теперь
придется просить аванс у хозяина, но он был хороший малый и не отказал бы
мне.
Когда я выходил из ювелирной лавки с подарком для моей девушки, надежно
спрятанным в нагрудном кармане, часы на церкви пробили без пятнадцати пять.
У меня еще было время, чтобы заскочить в кинотеатр и убедиться, что она
верно поняла меня, когда я назначал ей на вечер свидание. Я быстро вернусь в
гараж и к тому времени, когда доктор явится за своим "Остином", успею его
закончить.
Я шел к кино, и сердце у меня колотилось, как молот, а во рту
пересохло. Всю дорогу я представлял себе, как она выглядит, стоя там у
входа, в своем вельветовом жакетике и кепочке.
На улице стояла небольшая очередь. Я увидел, что программу они уже
сменили. На афише не было ковбоя, всаживающего нож в краснокожего, а были
изображены танцующие девушки и выделывающий перед ними курбеты парень с
тросточкой в руках. Это был мюзикл.
Я вошел и, не подходя к билетной кассе, направился прямо к тому месту,
где она стояла. Там была билетерша, как и полагается, но не моя девушка, а
высокая здоровенная девица, выглядевшая смешно в форме и пытавшаяся делать
одновременно две вещи: и отрывать билеты, и не выпускать из рук свой фонарь.
Я немного подождал. Может, они поменялись местами, и моя девушка теперь
работает на балконе? Когда все прошли в зал и девица на время освободилась,
я подошел к ней и спросил:
- Извините, а я не мог бы поговорить с другой девушкой?
Она посмотрела на меня:
- С какой девушкой?
- Той, которая работала вчера, с такими рыжеватыми волосами, - ответил
я.
Она взглянула на меня пристальнее и с каким-то подозрением:
- Она сегодня не явилась, вместо нее я.
- Не явилась?
- Нет. Странно, что вы о ней спрашиваете. И вы не первый. Недавно здесь
побывала полиция. Они о чем-то толковали с управляющим и швейцаром, мне еще
не успели рассказать, но, я думаю, что-то случилось.
Мое сердце забилось совсем по-другому. Без прежнего волнения, а в
ожидании несчастья. Как если бы я внезапно заболел и меня забрали в
больницу.
- Полиция? - спросил я. - Зачем они приезжали?
- Я же говорю вам, что не знаю, - ответила она, - но что-то связано с
ней. Управляющий уехал с ними в полицейский участок и еще не возвращался.
Сюда, пожалуйста, балкон - налево, партер - направо.
Я продолжал стоять там, не зная, что делать. У меня будто пол ушел
из-под ног.
Высокая девица оторвала еще один билет и, оглянувшись, спросила меня:
- А вы ее приятель?
- Что-то в этом роде, - сказал я, не зная, что ответить.
- Скажу вам, у нее с головой было не все в порядке. И я ничуть не
удивлюсь, если она покончила с собой и ее обнаружили где-нибудь мертвой.
Нет, мороженое продается в перерывах, после новостей.
Я вышел и остановился на улице. Очередь за билетами на дешевые места
стала еще больше. Возбужденно болтая, стояла детвора. Я прошел мимо них и
зашагал по улице. На душе у меня было странно тоскливо. Что-то случилось с
моей девушкой. Теперь я был уверен в этом. Вот почему она хотела отделаться
от меня вчера ночью и не хотела, чтобы я провожал ее домой. Там на кладбище
она собиралась покончить с собой. Вот почему она говорила такие странные
вещи и была так бледна. И вот теперь ее нашли на могиле за оградой.
Если бы я не ушел и не оставил ее, все было бы в порядке. Если бы
только я задержался еще хотя бы на пять минут, я бы уговорил ее, я бы
заставил ее передумать, я бы проводил ее домой и не допустил никаких
глупостей. И сейчас она стояла бы в кино и показывала зрителям, куда сесть.
Но, может, еще не так все плохо, как я боялся. Может, ее нашли
где-нибудь, она брела, потеряв память. И полиция обнаружила и подобрала ее.
А потом они выяснили, где она работает, и захотели, чтобы управляющий
подтвердил ее личность. Если пойти в полицейский участок и спросить их,
может, они сообщат мне, в чем дело. Я мог бы им сказать, что это моя
девушка, что мы встречаемся, и даже если она меня не узнает, я буду
настаивать на своем. Но я не могу подводить хозяина. Мне надо закончить
ремонт этого "Остина", а потом я смогу пойти в полицию.
Душа к работе у меня не лежала и, когда я, плохо понимая, что делаю,
вернулся в гараж, первый раз в жизни меня стало воротить от вони, которая
там стояла. Мне были противны и бензин, и смазка, и парень, пробующий
двигатель, прежде чем забрать свою машину, и огромное облако дыма, выходящее
из выхлопной трубы, и весь этот смрад.
Я достал комбинезон, надел его, принес инструменты и начал работать с
"Остином". И все время я спрашивал себя, что случилось с моей девушкой, где
она, в полицейском участке, одинокая и покинутая, или лежит где-нибудь...
мертвая. И все время, как и предыдущей ночью, у меня перед глазами было ее
лицо.
Часа через полтора машина была готова, я ее заправил и поставил носом к
улице, чтобы владелец мог сразу выехать. Но к тому времени я был совершенно
измотан, смертельно устал и пот градом катился по лицу. Я сполоснулся, надел
костюм и пощупал коробочку во внутреннем кармане. Потом вытащил ее, взглянул
еще раз на аккуратный, завязанный красивой лентой пакет. Когда я убирал его
обратно, вошел хозяин - я стоял к нему спиной и не заметил его.
- Ты купил, что хотел? - весело улыбаясь, спросил он.
Хороший он был малый, никогда не сердился, и мы с ним отлично ладили.
- Да, - ответил я.
Но рассказывать ему мне ничего не хотелось. Я сказал лишь, что кончил
работу и "Остин" готов. Потом пошел с ним в контору, чтобы он отметил мои
сверхурочные. Показав на пачку сигарет, лежащую рядом с вечерней газетой, он
предложил закурить.
- Дели Лак выиграла три к тридцати, - сообщил он. - На этой неделе я
поставил пару фунтов.
Он заносил в бухгалтерскую книгу мои сверхурочные, чтобы потом учесть
при оплате.
- Поздравляю, - отозвался я.
- Ставил на лидера, как последний болван, - сказал он. - Было двадцать
пять к одному. Но еще поиграем.
Я ничего не ответил. Я не большой любитель выпивки, но в тот момент мне
просто необходимо было опрокинуть стаканчик. Я вытер лоб платком. Скорей бы
уж он кончал возиться со своими подсчетами, распрощался и отпустил меня
восвояси.
- Еще один бедняга попался, - сказал он. - Уже третий в течение трех
недель. И этому вспороли брюхо, как и остальным. Умер сегодня утром в
больнице. Как порчу на ВВС напустили.
- А что, самолет грохнулся? - спросил я.
- Какого черта грохнулся! - ответил он. - Убийство, вот что. Всего
располосовали, бедолагу. Ты что, газет не читаешь? Уже третий парень за три
недели, всех прикончили одинаково, все они из ВВС, и каждый раз их находили
на кладбище. Я только что говорил малому, который заправлялся, что не только
мужчины свихиваются и становятся сексуальными маньяками, а и женщины тоже.
Но эту-то они теперь поймают, в газете сказано, что они уже напали на след и
скоро ее арестуют. Давно пора, пока еще одного не укокошила.
Он закрыл свою книгу и сунул за ухо карандаш.
- Хочешь выпить? - спросил он. - У меня здесь есть бутылочка джина.
- Нет, - ответил я. - Нет, большое спасибо. Я... у меня свидание.
- Ну, иди, - сказал он. - Желаю хорошо повеселиться.
Я вышел на улицу и купил вечернюю газету. Об убийстве было написано
точно так, как он мне и рассказывал. На первой странице. Там говорилось, что
случилось это в два часа утра. Молодой парень из ВВС, в северо-восточном
районе Лондона. Ему удалось дотащиться до телефонной будки и позвонить в
полицию. Когда они приехали, то нашли его там на полу.
Перед смертью он успел дать показания. Он заявил, что какая-то девушка
позвала его с собой. Он думал, что она зовет его, чтобы гульнуть. Незадолго
до этого он видел ее в забегаловке, где она пила кофе с другим парнем, и
подумал, что того она бросила, потому что он сам приглянулся ей больше. Ну,
а потом она выпустила ему кишки.
В газете было сказано, что он дал полиции подробное описание девушки, а
также и то, что полиция будет признательна человеку, с которым девушку
видели ранее вечером, если он явится и поможет в опознании.
Я выбросил газету. Она больше была мне не нужна. Я бродил по улицам,
пока не устал. Домой я вернулся лишь тогда, когда мистер и миссис Томпсон
должны были спать. Нащупав ключ, который они повесили на веревочке в
почтовом ящике, я открыл дверь и поднялся к себе в комнату.
Миссис Томпсон заботливо разобрала постель, поставила для меня термос с
чаем и положила вечернюю газету, самый последний выпуск.
Они ее взяли. Около трех пополудни. Я не стал читать, что там было
написано, ни имени, ни остального. Я сидел на кровати, держа в руках газету,
а с первой страницы смотрела на меня моя девушка.
Потом я вытащил из кармана пакетик, развернул, выбросил обертку и
красивую ленточку и так сидел, глядя на маленькое сердечко, лежащее у меня
на ладони.
Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 05:54:04 GmT