Дестроер
      "The Last Alchemist", перевод С.Володина

       Тела все еще были там, сохраняемые холодом и  мраком моря, - как он и
говорил. Они нашли  их  точно в том месте, на  которое он указал: на глубине
двести футов,  у  побережья Испании, в брюхе затонувшего испанского военного
корабля. Медленно, словно  во сне, продвигаясь на огромной  глубине, водолаз
обогнул открытый люк, и от  волн, которые шли от  его тяжелых свинцовых ног,
колыхались штанины брюк, надетых на мертвецах. Ему  сказали, что это солдаты
испанского короля, заступившие на вечную вахту  на дне моря. И добавили, что
ему опасаться нечего: Он ответил, что мертвых он, само  собой, не боится,  а
вот  старый  скафандр,  который  ему  предстоит  надеть,  внушает куда более
серьезные опасения. Если, отыскав место затопления, он попытается проникнуть
внутрь корабля, то кислородный шланг может зацепиться за деревянную обшивку.
     - Вам платят не за то, чтобы вы испытывали новейшее снаряжение, а чтобы
вы нашли этот чертов корабль и кое-что оттуда достали, - объявил ему  мистер
Харрисон Колдуэлл, сидя  за столом  в обставленной со всем шиком конторе  по
подъему затонувших кораблей в Барселоне.
     Будучи  американцем,   мистер   Колдуэлл,  как   ни  странно,   говорил
по-испански так, словно был  рожден грандом. Водолаз - его звали Хесус Гомес
-  был  об этом  предупрежден заранее  -  не дай бог, еще  начнет  отпускать
по-испански ворчливые реплики в адрес американского заказчика.
     -  Мистер  Колдуэлл,  сэр. Нет  таких денег,  в которые  я был бы готов
оценить свою жизнь, - ответил тогда Хесус Гомес.
     И  он  на   хорошем   английском  сформулировал   свои  доводы   против
использования  допотопного  кислородного  шланга.  Хесус  был водолаз, и сын
водолаза, и  внук водолаза, человек, чьи предки ныряли за губками вообще без
какого бы то ни было снаряжения и вследствие кессонной  болезни остаток дней
доживали калеками, скривившимися на один бок подобно затонувшим кораблям. Он
хорошо понимал:  чтобы  до конца дней сохранить здоровье,  погружаться нужно
непременно в снаряжении. Если у него будет такое снаряжение, ему не придется
больше нырять  за  губками,  он  сможет  тогда  работать на важных  людей  и
доставать со дна  моря то, что  им потребуется. В  его  представлении важные
люди были те, кто  говорит по-английски.  И поэтому ныряльщик Хесус  Гомес с
юных  лет учил  английский. Первым  словом, которым  он овладел,  было слово
мистер. Вторым словом было сэр.
     - Мистер Колдуэлл, сэр. Если я погибну, какой мне  толк от ваших денег?
Нет таких денег, чтобы заплатить за мою жизнь, - твердо заявил Хесус Гомес.
     - Есть,  есть  такие деньги, -  возразил Харрисон  Колдуэлл,  стряхивая
невидимую  пылинку с  безукоризненного темного костюма.  - Давайте не  будем
тратить времени  на этот бесконечный  спор. Всякий  товар  имеет цену, это и
дураку ясно. В  настоящий момент, однако, речь  не идет о вашей  жизни. Речь
идет всего лишь о риске для жизни.
     - Так точно, сэр,  - ответил Хесус Гомес. Он сидел неестественно прямо,
и слова, хотя и сорвались с его губ, но не шли от сердца.
     -  Вы каждый  раз  рискуете жизнью,  когда идете на погружение, так что
можно считать, что мы с вами обсуждаем не риск как таковой, а его масштабы.
     - Совершенно верно, мистер Колдуэлл.
     - Сколько же вы хотели бы получить за большой риск?
     -  Могу  я  спросить,  сэр,  почему  вы  настаиваете  на  использовании
допотопного  кислородного  шланга,   подключенного  к  стальному  шлему,   и
водолазного костюма? Кислородные шланги часто цепляются за обломки кораблей.
Водолазные  костюмы  излишне  тяжелы.  Сами  по  себе  обломки  и  без  того
достаточно опасны,  что уж говорить  о том, чтобы проникнуть  внутрь, да еще
будучи привязанным к ненадежному шлангу с воздухом.
     - Мне необходимо иметь с вами контакт на всем протяжении погружения.
     -  Сэр,  чем  вам  не  нравится  акваланг?  А  связь  с вами  мы  можем
поддерживать по  телефону. Тогда я буду в  безопасности. Вы получите то, что
хотите, и мы оба останемся довольны.
     -  Моя  цена -  пятнадцать  тысяч долларов за неделю  работы,  - сказал
Харрисон Колдуэлл.
     У  него  было узкое длинное лицо,  благородный нос с горбинкой и темные
глаза с имперским выражением, которое ясно указывало  окружающим на  их,  по
мнению Колдуэлла, место - место черни.
     -  Сэр, я сделаю это и за десять тысяч,  только позвольте мне  нырять в
своем снаряжении.
     - Тридцать тысяч. И снаряжение - мое.
     - Сэр...
     - Сорок.
     -  Пятьдесят,  -  прибавил  Хесус Гомес и,  получив немедленно согласие
американца, отругал себя за то, что не запросил больше.
     Но все  же пятьдесят тысяч  американских долларов за  неделю  -  да это
больше,  чем его отец заработал  за всю жизнь!  Хотя Хесусу Гомесу было  уже
двадцать восемь лет, он,  как мальчишка, хотел было поначалу утаить от  отца
подлинный размах удачной сделки - он опасался, что отец будет недоволен, что
сын так дешево поставил свою жизнь.
     -  Хесус, -  сказал отец, - пятьдесят  тысяч  американских  долларов за
неделю работы - это слишком много. Это слишком много.
     - Никогда не может быть слишком много.
     -  Может,  может.  Боюсь,  как бы это  не был  наш  с  тобой  последний
разговор.
     - Мы  еще увидимся, отец, и я буду богат. У нас будет новый  дом, много
хорошего вина - мы станем покупать вино в бутылках, а не разливное, - у тебя
будут  американские  сигареты  и   французские  сыры,  которые  ты  когда-то
пробовал, когда ездил р большой город. А у мамы будет кружево на мантилью.
     - Слишком много  за неделю работы,  -  твердил отец.  Это был  глубокий
старик,  который уже  в сорок стал  калекой,  потому  что всю жизнь нырял за
губками,  а доставать их с  каждым  разом становилось все  труднее,  поэтому
нырять приходилось все дальше и глубже - и безо всякого  снаряжения. Это был
старик,  который  растратил  здоровье,  чтоб  за  всю  жизнь  заработать,  в
пересчете на американские деньги, не больше двенадцати тысяч.
     Короче говоря,  Хесус Гомес  пошел на погружение, и  вот, как и говорил
мистер Колдуэлл, ему предстал затонувший корабль и мертвецы.
     - Да, мистер Колдуэлл, - сказал Хесус Гомес в  микрофон, предварительно
щелкнув тумблером. - Я вижу тела, они лежат точно там, где вы указывали.
     - Отлично, - сказал мистер Колдуэлл. - Они в штанах?
     - Так точно, сэр.
     - Значит, это передний люк. Двигайтесь к корме. Я подожду.
     Хесус  Гомес стал медленно  продвигаться вдоль потемневшей  от  времени
обшивки корабля, освещая себе путь специальным  глубинным фонарем и стараясь
не наступать всем весом на обшивку, дабы не провалиться внутрь  корпуса. Его
прожектор был единственным  светлым пятном  в зловещем  мраке глубоководного
безмолвия,  и яркий луч  выхватывал из темноты  разлетающуюся во все стороны
мелкую рыбешку.  Обшивка  корпуса была не повреждена, но  за четыре столетия
прогнила  насквозь.  Он  наконец  добрался  до  кормового люка,  и  тут  его
прожектор осветил груду  белых  черепов,  которые были  сложены  в  пирамиду
подобно пушечным ядрам.
     - Санта Мария, - обомлел Хесус Гомес.
     - Ты на месте, - раздался в наушниках голос мистера Колдуэлла. - Теперь
жди камеру.
     Даже находясь  на глубине  двести  футов,  Хесус видел, как толщу  воды
рассекают мощные  огни.  Когда  же  они  оказались  от  него  на  расстоянии
вытянутой руки, глазам стало больно смотреть,  такой яркий  свет из них шел.
Ему пришлось зажмуриться и взять камеру на ощупь. Он отвернул фонари от себя
и  тогда  сумел  разглядеть,  что  они укреплены  на  фотоаппарате,  размеры
которого были  весьма впечатляющими - пожалуй, даже кинокамера была бы вдвое
меньше.
     - Оставь черепа на месте, - снова раздался голос мистера Колдуэлла, - а
сам  вместе с камерой  спускайся с  носовой  стороны от  черепов, медленно и
очень осторожно. Ты будешь двигаться к центральной части.
     - Я опасаюсь за кислород, сэр.
     -  У тебя еще  двадцать минут времени, чтобы заработать  свои пятьдесят
тысяч. Ну, давай же. Не будем торговаться.
     Хесус  Гомес  направил  луч  в  глубь погруженного  во  мрак  корпуса с
разорванными  шпангоутами   -  следствием  крушения  многовековой  давности,
приведшего к опрокидыванию  судна,  -  и  из  его глотки, хоть и  медленно и
нехотя, но  все же вырвались  покорные слова сэр  и мистер. Ни на минуту  не
забывая  о  своем кислородном шланге,  он  подтянул его к  себе и  свободным
кольцом уложил рядом с  собой, следя  за тем, чтобы нигде не перегнуть. Если
шланг, не дай бог, переломится, он  это сразу почувствует - просто не сможет
дышать.
     Аккуратно придерживая  рядом  с  собой виток  шланга, он стал  медленно
опускаться в корпус корабля, все время шепча про себя слова молитвы.
     Он  понимал,  что идти  на такой риск -  чистое безумие.  Вместе  с ним
опускалась фотокамера, ярче солнца освещая древесину, которую воды Атлантики
за четыре столетия  сделали черной как смоль. Его тяжелые водолазные ботинки
ткнулись в  какой-то брусок, но брусок не сдвинулся с места.  Он был тяжелее
свинца.  Водолаз направил фонари вниз -  так и  есть. Золото. Слиток золота.
Нет,  тонны  золота,  уложенного штабелями  по  всей  длине корабля и во всю
ширину. Оно было сложено, как дрова, в поленницу. Вот почему мистер Колдуэлл
так легко согласился на пятьдесят тысяч долларов.
     -  Мистер  Колдуэлл,  вы хотите, чтобы  я заснял ваше золото? - спросил
Хесус  Гомес,  радуясь  оттого,  что  ему  стала  понятна  причина  щедрости
американца. Его больше не тревожила рискованность задания, теперь он думал о
своем гонораре.
     - Нет, нет. Забудь о золоте. Иди дальше к носовой части - там увидишь.
     - Вам не нужно золото? Вас интересует корабль, охраняемый черепами?
     -  Гомес,  золото  меня  интересует  больше  всего  остального.  Что до
черепов, так это старинный способ охранять сокровище.
     - Но там - целая груда черепов.
     - Вот именно, - отозвался мистер Колдуэлл.
     - А что я должен сфотографировать?
     -  Увидишь.  Этого нельзя не заметить. Это  камень, обыкновенный черный
базальт. Круглой формы.
     - И все?
     -  Это  то, за что  тебе  платят,  - донесся  в наушники  голос мистера
Колдуэлла.
     В  этот момент  ему стало  немного трудно  дышать, но  дело  было  не в
кислородном  шланге. О шланге Хесус ни на миг не  забывал и каждые несколько
футов осторожно подтягивал к себе сзади и сверху  мягкий страховочный виток.
Как  только шланг  стал натягиваться, он перестал тянуть  и начал потихоньку
распускать этот виток. Ни шагу не  ступлю после того,  как  кончится  виток,
поклялся он себе.
     Если  уж  на  корме золото лежит штабелями, то в трюме его  должно быть
видимо-невидимо.  Если,  конечно,  балластом  не  служит  этот  камень.  Да,
балластом, по-видимому, был  именно этот  большой  камень,  который  лежит в
средней части корабля.
     Потом ему  пришла  другая  мысль.  Он  осторожно  переступил  плавающую
человеческую  руку, сжимающую  в  скрюченных пальцах меч,  который  не  смог
сохранить жизнь своему владельцу.
     Ему  пришла  мысль,  что  все  должно  быть  как  раз  наоборот.   Если
фотографировать  надлежит камень,  тогда балластом служит золото. Сокровищем
является  этот камень, и это его  охраняют бесчисленные черепа. Вот к какому
ошеломляющему выводу пришел Хесус Гомес и в этот момент едва не споткнулся о
камень. Он больно ударился ногой. Камень был круглый - почти правильный круг
диаметром метра в полтора.
     - Нашел.
     -  Поверни  камеру.  Сзади  есть  резиновый тумблер... Так,  хорошо. Не
поднимай муть со дна.
     Судя по  словам мистера  Колдуэлла,  этот  фотоаппарат каким-то образом
давал обзор и  ему. И все же огромные размеры аппарата оставались для Хесуса
загадкой. Даже телекамеры научились делать величиной с ломоть хлеба.
     - Камень разделен на четыре квадрата, -  продолжал мистер  Колдуэлл.  -
Видишь их?
     - Да, конечно, - сказал Гомес.
     Во  времена испанских мореплавателей золотые монеты  делились на восемь
частей,  а  иногда   на  четыре,   отсюда   и  пошло   современное  название
двадцатипятицентовой  монеты  -  четвертак,  а отнюдь  не  оттого,  что  это
четверть доллара, как воображают американцы.
     - Встань с краю ближнего к тебе квадрата.
     - Слушаюсь, мистер Колдуэлл.
     - Направь камеру прямо себе на ноги и так держи.
     - Сделано, мистер Колдуэлл.
     - Нажми кнопку, которая слева.
     - Нажал.
     Хесус  услышал жужжание камеры  и легкие щелчки.  По  указанию  мистера
Колдуэлла он заснял каждый  сектор квадрата не менее двух раз, а в некоторых
случаях ему даже пришлось  сделать целых пять кадров. Из  этого он заключил,
что  его  съемка  передается  на  поверхность,  где  кадры  просматривают  и
записывают, иначе как бы мистер Колдуэлл мог  знать,  что какой-то кадр надо
повторить.
     Хесусу  показалось, что  какие-то  буквы из  написанных  на  камне  ему
знакомы, но прочесть он ничего не смог.  Наверное, это  арабская вязь, решил
он.  А  вот испанские буквы.  Но слова -  не испанские,  хотя  одно или  два
показались ему знакомыми.
     В  ожидании, пока камера сделает свое дело, он стал  размышлять. Похоже
на латынь. Слова вроде  этих иногда попадаются на стенах храмов. Второй язык
- наверное, староарабский. А вот третьего он вообще разобрать не мог.
     Он посмотрел  на часы. С аквалангом он бы так долго не продержался. При
этой  мысли  ему полегчало.  Пожалуй, в  этом  скафандре  есть смысл. Просто
мистеру Колдуэллу хотелось получить снимки в один заход. Значит,  он получит
пятьдесят тысяч долларов  за  один день  работы! Он  уже  отснял все  четыре
квадрата, больше  делать было  нечего. Он  стал  ждать команды на  всплытие.
Наконец терпение его лопнуло.
     - Мы закончили, мистер Колдуэлл? - спросил Хесус Гомес.
     Ответа не последовало. У него зазвенело  в  ушах.  Что-то давило ему на
черепную коробку.  Дышать стало тяжело,  легкие  словно распирало в  грудной
клетке. Стало жарко - слишком жарко для такой глубины. И тут он понял, что в
скафандре  поднимается  давление  -  до  немыслимых  величин.  Он  попытался
двинуться вдоль обшивки  корабля, но  его свинцовые  ботинки всплывали. Он и
сам всплывал. Он ничего не мог с этим поделать.
     - Мистер Колдуэлл, мистер Колдуэлл. Убавьте давление. Убавьте давление!
- вскричал Хесус Гомес.
     Он чувствовал, как его отрывает от днища и несет прямо к палубе. Однако
внутренняя  обшивка  палубы показалась на удивление  мягкой.  Очень  мягкой.
Потолок  казался гибким и упругим, как надувной мяч.  И тут  он  увидел ее -
раздутую  руку,  оканчивающуюся перчаткой.  Под давлением  его вытолкнуло на
тело другого водолаза,  который тоже оказался пришпилен к потолку.  В руке у
него болталась камера, похожая на ту, какой  мистер Колдуэлл снабдил Хесуса,
только  на  этой  был  всего  один  фонарь.  Хесусу  же  дали  целую  обойму
прожекторов. Значит, в прошлый раз  им не хватило освещения. Но  зачем убили
водолаза? Теперь,  оказавшись прижатым  к  обшивке  корабля, пролежавшего на
глубине двести футов  четыре  столетия, Хесус  Гомес  наконец понял,  почему
мистер  Колдуэлл  с такой  готовностью согласился  заплатить  ему  за работу
пятьдесят тысяч долларов. Он мог бы пообещать ему и пятьдесят миллионов, ибо
мистер Колдуэлл вообще не собирался ему платить.
     Хесус видел, как проплывают мимо кислородный шланг и кабель, к которому
была подсоединена камера. По всей видимости, их отсоединили  сверху, оставив
его без кислорода. Да, так оно и есть: в поле  зрения возник свободный конец
шланга,  из которого  вырывались пузырьки воздуха, он  был как  змея  - змея
жизни,   которая,   извиваясь,  посылала  последний  привет  Хесусу  Гомесу,
пришпиленному к потолку старинного корабля,  Хесусу Гомесу, чей череп станет
очередным в длинном  списке  стражей, охраняющих  сокровище.  Он подумал, не
распороть  ли  скафандр  -  хотя бы для того, чтобы отлепиться  от  потолка.
Конечно, он все равно захлебнется, но может  быть,  ему  удалось бы схватить
тот  конец кислородного  шланга, который,  пузырясь,  уплывает от  него  все
дальше,  дразня пузырьками  воздуха, которого  ему  так не хватает. Но  туго
надутый скафандр не давал шевельнуть и  рукой. От  высокого  давления у него
потемнело  в  глазах  и  все вокруг  погрузилось в кромешную тьму.  Или  это
садятся батареи прожекторов?
     А  может, сверху  отключили свет? Отец был  прав. Это  слишком  большие
деньги.   Прекратив  бессмысленные  поиски  кислорода,  тело  Хесуса  Гомеса
отдалось  во  власть  сладкого  наркотика смерти,  и  последней его туманной
мыслью было, что отец, старый нищий ныряльщик за губками, оказался прав. Это
слишком большие деньги. Чересчур большие.

     Брюссельскому  профессору  Августину  Криксу было  смешно.  Дело  не  в
деньгах - само  по себе  желание незнакомца платить за его услуги показалось
ему подозрительным.
     - Что? Звоните из Америки? А что: с почтой нелады? А? Я вас не слышу!
     - Напротив, профессор Крикс,  слышимость отличная.  И вы прекрасно меня
слышите. Я  хотел  бы, чтобы вы завтра взглянули на  несколько фотографий. Я
заплачу столько, сколько вы  запросите, только  не отказывайтесь встретиться
со мной завтра же.
     Профессор  Крикс засмеялся.  Даже  смех  его  был  старый,  похожий  на
какой-то  скрип,  исходящий  из  глубины  пересохшей  глотки. Ему  было  уже
восемьдесят семь лет, он доживал свой век в совершенной безвестности,  после
того как после окончания Второй мировой войны университет вдруг отправил его
на пенсию. И вот теперь некто предлагает ему четыре годовых заработка только
за то, чтобы он взглянул на какие-то там фотографии.
     - Мистер Колдуэлл, -  сказал профессор Крикс,  - что мне делать с этими
деньгами? Мне деньги не нужны. Как вы думаете, сколько мне осталось жить?
     - Тогда что вы хотите? - спросил мистер Колдуэлл. - Назовите вашу цену.
     - Я хочу повеселиться на празднике святого Винсента Золотого. Это будет
как раз завтра. И  чтобы у меня  было вдоволь  вина, и я бы напился по этому
случаю и распевал бы дорогие его сердцу псалмы.
     - В таком случае,  профессор, я могу воздвигнуть в его честь памятник -
или его статую;  если хотите, - и сделать подношение церкви святого Винсента
Золотого.
     -  Какой от  этого толк,  мистер Колдуэлл!  Уже  много лет, как Римская
католическая  церковь  изгнала  бедного  Винсента  и  заменила  его  святыми
Кристофером и Филоменой, а также  многими, многими другими. Никто из нас - и
я в том числе  - больше не  принадлежим  нашей церкви,  с нами  все кончено.
Всего хорошего, мистер Колдуэлл.
     - Подождите! Я  могу сделать  подношение и святой  Католической церкви.
Они служат  живущим. Я построю больницы  имени святого Винсента.  Вот что вы
сможете  сделать  ради  святого  Винсента  Золотого,  если  завтра  со  мной
встретитесь; Церковь не отвергнет помощи неимущим.
     И снова на том конце трансатлантической линии раздался смех.
     -  Мистер  Колдуэлл, старому доброму святому Винсенту нужны возлияния в
его честь и святые слова.  Они нужны ему здесь, в Брюсселе, на его родине. И
вообще -  с какой стати вы предлагаете мне такие деньги за неугодную науку -
настолько неугодную, что даже в молодые годы мне приходилось преподавать  ее
под названием История средних веков? Почему?
     - Тогда, сэр, позвольте задать вам вопрос. Почему вы так настаиваете на
личном участии во всех этих церемониях? Почему вы не хотите предоставить это
другим?
     -  Потому, мистер  Колдуэлл,  что я  единственный,  кто намерен  делать
возлияния по случаю дня святого Винсента. Я - последний.
     - Я это устрою.
     - Да лжете вы. Какое  вам дело до святого покровителя алхимии? Вот  уже
более ста лет  эта  наука предана анафеме.  Но  я  тем не менее беру на себя
смелость утверждать,  что вся западная наука началась  с алхимии, кто бы там
что  ни говорил. И  что бы  ни  думал по этому поводу университет.  У каждой
науки  есть  свои  изъяны.  Разве  кто-нибудь называет физику  предрассудком
только  потому,  что  какая-нибудь  теория  не  работает?  Разве  кто-нибудь
называет  предрассудком   психоанализ,  из-за  того  что  кто-то  дал  новое
определение человеческой личности? Нет. Алхимия же, которая стояла у истоков
всей  западноевропейской химии и  науки  в целом, была отвергнута  целиком и
полностью только лишь потому, что какие-то ее теории не нашли подтверждения!
     - Зачем так кричать, профессор? Если бы я не был с вами согласен, разве
стал бы я предлагать вам такие деньги за один день работы?
     Дыхание в  трубке стало  затрудненным. Как бы  старика  не хватил удар.
Надо его успокоить, не раздражать по возможности.
     - Я устал от насмешек. Оставьте меня в покое.
     - У меня есть кое-что, во что вы должны поверить, - сказал Колдуэлл.
     - Мне нет нужды во что-то верить. Мне нет нужды  верить, что  мир якобы
состоит теперь не  из  четырех основных  элементов, каковыми являются огонь,
вода, земля и воздух. Зачем мне в это  верить?  И вот что я вам еще скажу...
насмешник вы эдакий. Я никогда в это и не поверю.
     - Я владею философским камнем, - изрек Харрисон Колдуэлл.
     - Если  бы от меня требовалось поверить  вам,  я чувствовал бы себя еще
более оскорбленным. Этот камень... Извечная, неразрешимая проблема. Нам было
сказано,  что  раз мы,  как истые  алхимики,  утверждаем,  что  свинец можно
обратить в золото, следовательно, мы не более чем лжеученые, придворные шуты
от науки, позорище для Науки с большой буквы - что-то вроде дедушки, который
оказался вдруг незаконнорожденным. Однако от этого незаконнорожденного  деда
пошла вся современная химия, сынок.
     - Камень разделен на четыре сектора. Два языка я разобрал, это латынь и
арабский.  Третий  похож   на  некую  разновидность  греческого,  но  полной
уверенности у меня нет, к тому же, дорогой профессор, я  решительно не хотел
бы обсуждать этот вопрос  по телефону.  Какое вино полагается пить  в  честь
святого Винсента Золотого?
     В трубке замолчали. Наконец профессор Крикс заговорил.
     - Это целый ритуал. У меня обычно шел в ход дешевый портвейн, но у вас,
вы говорите,  есть средства? - В  голосе старика  теперь звучала робость, он
стал похож на ребенка,  который  не может поверить, что  он  заслужил  такой
дорогой подарок. - Лаффит Ротшильд, если это не слишком дорого.
     -  Мы  пошлем  два  ящика в честь блаженного  святого Винсента. А  если
хотите, можем послать и сто ящиков.
     - Нет, нет, это слишком много. Впрочем, почему бы и нет! Вино - одно из
немногих удовольствий, оставшихся  старикам в этой жизни.  Сто ящиков -  это
значит, я смогу пить каждый день до  самой  смерти.  О, это  слишком щедро с
вашей стороны,  слишком щедро, чтобы быть правдой. Значит,  завтра вы будете
здесь? Учтите, служба начинается с восходом солнца.
     На  другой  день  Харрисон Колдуэлл  воочию  убедился,  почему  церковь
отказывается   признавать   старого  святого   Винсента.   Половина   молитв
совершалась по  языческому  обряду,  а вторая половина,  также основанная на
языческих верованиях, взывала  к четырем стихиям, как если бы  это были сами
боги. Весь ритуал представлял собой анафему  по отношению к первой из Десяти
Заповедей, которая, как известно,  призывает веровать в Господа Бога нашего,
единого и неделимого творца мира.
     Профессор  Крикс  был валлон,  то  есть  представитель  одной  из  двух
этнических групп,  составляющих собственно бельгийскую нацию.  Только вторая
группа  -  фламандцы  -  почему-то  считает,  что  править  должна  она.  На
профессоре был серый пиджак,  хранивший наглядные следы всего, что он съел и
выпил  за последние  лет сорок. Старик и  Колдуэлл  стояли в старом сквере у
старинного  фонтана,  и  профессор  Крикс  нараспев  произносил  молитву  на
неизвестном  Харрисону  Колдуэллу языке -  возможно, это был  именно один из
языков философского камня. Старик еще экономил вино, приговаривая, обращаясь
к святому Винсенту,  что,  когда  прибудут все  сто ящиков, вина  будет хоть
залейся. Вино он лил  в фонтан. Некоторые молитвы он прочитал по-английски -
в честь добродетелей Колдуэлла. Харрисон Колдуэлл не стал объяснять ему, что
говорит  по-голландски  и  французски,  из  чего  следует,  что  он  мог  бы
объясниться с любым бельгийцем.  Он  умолчал и о том, что владеет испанским,
древнегреческим, латынью, русским, китайским,  арабским,  датским  языками и
ивритом.
     Он не стал  рассказывать, что  говорит  на всех  этих языках  абсолютно
свободно.  Харрисон  Колдуэлл  стоял  и  смотрел на  старика  с учтивостью и
самообладанием  человека,  который абсолютно  уверен  в  том,  что  в  самом
ближайшем будущем осуществит вековую мечту человечества.
     Он  непринужденно упер одну  руку в бок. Как ни  странно, именно он был
причиной собравшейся в сквере  толпы зевак. Вид оборванного старика, льющего
вино  в фонтан и  бормочущего  что-то  на непонятных  языках,  вызывал  лишь
жалость и заставлял прохожих поспешно отвернуться.  Но присутствие  рядом со
стариком столь элегантного мужчины, к тому же имеющего такое выражение лица,
словно   ему  вот-вот  наденут   корону  целой  империи,   заставляло  людей
останавливаться и глазеть. Когда же профессор Крикс отвесил четыре поклона -
по одному в каждую сторону света, вознося при этом хвалу четырем стихиям  за
их щедрость, как учил святой Винсент, люди стали подходить и спрашивать, что
это за обряд совершается на их глазах.
     - Мы собираем сторонников, - с изумлением отвечал профессор Крикс.
     - Продолжайте, - сказал Колдуэлл.
     И  люди стали расходиться -  не потому собственно, что элегантно одетый
мужчина, казалось,  не слышал  их  вопросов,  но  потому,  что  его молчание
заставило  их  пожалеть,  что  они  вообще  открыли  рот.  Эту  удивительную
способность хорошо знали  его сослуживцы, причем с самых его юных лет, когда
он еще только начинал зарабатывать на  хлеб насущный. Скоро ему не  придется
больше этого делать.
     У профессора была  маленькая квартирка, мрачная  и  пахнущая  помойкой.
Однако  старика  прямо-таки  распирало от  радости: сейчас,  когда  дни его,
казалось, уже были сочтены,  вдруг начиналась вторая жизнь. Он стал  строить
какие-то  планы,  вернулся к  тому, чем  не  занимался с шестидесятых годов,
когда интерес к алхимии  ненадолго возродился  на волне всеобщего  увлечения
астрологией.  Харрисон  Колдуэлл  терпеливо  сносил отвратительный  запах  и
стариковскую болтовню. Потом он открыл тонкую папку и достал четыре  снимка.
На каждом был  отчетливо запечатлен один из четырех секторов камня. Харрисон
Колдуэлл расчистил на столе место и налил профессору вина.
     Крикс дрожащими руками поднес  бокал к губам и на  мгновение посмаковал
его  терпкий  вкус  на языке, после чего почти  с сожалением сделал  глоток.
Потом  снова набрал  в рот  вина  -  и  снова  проглотил, а  затем  протянул
Колдуэллу пустой бокал.
     - Вы, кажется, говорили, что пришлете сто ящиков, не так ли?
     - Вам хватит до конца жизни. Взгляните на снимки.
     - Ах да,  снимки. Только еще  глоточек, - сказал Крикс и  убедился, что
бокал снова наполнен. - Пожалуй, к этому можно привыкнуть.
     С полным  бокалом в  руке он стал рассматривать фотографии. Он принялся
за арабский текст  и  снова подставил пустой бокал. Так, по-латыни все ясно.
По-арабски - не совсем, потом идет древнееврейский -  тот, на каком говорили
еще  до  Ветхого Завета, И,  конечно же,  санскрит. Старый  добрый санскрит.
Вавилонская  разновидность.  Бокал  остался  стоять  там,  куда  старик  его
поставил.  Он  так  увлекся,  что не  заметил  даже,  как  мистер  Колдуэлл,
добрейший мистер Колдуэлл, взял его.
     -  Да,  да.  Конечно.  Да.  Это  он.  Это он, старый черт. Где  вы  его
отыскали?
     - Лежал на дне морском.
     -  Не трогайте  его! В  нем  - причина  несчастий всех  алхимиков, всех
несчастий, с самого первого дня. Этот камень стал причиной нашего поношения.
Оставьте его. Если вы верите в алхимию, не трогайте этот камень.
     - Но это камень, который объясняет, как делать золото из свинца.
     -  Это  камень,  из-за  которого  нас  стали  называть  мошенниками   и
мистификаторами.  Если бы не этот камень, наши средства от нарывов и подагры
получили бы признание, как  они того заслуживают. Наши  формулы  и убеждения
дошли бы до потомков как нечто, заслуживающее  всяческого  уважения.  Вместо
того у нас украли наши труды, дали им название химия и  отдали в руки жулья.
Пусть  камень лежит  там, где  он  есть. Алхимики не  только  искали  способ
получения золота, их заслуги гораздо больше.
     - Но  что если камень говорит правду? Что  если  великая ложь обернется
великой правдой?
     - Этот вопрос,  мистер  Колдуэлл,  я задавал себе много раз, и  ответом
всегда было то,  что философский  камень - это  наша единственная ложь. И мы
дорого за  нее заплатили.  Ибо перед  вами, сэр, стоит последний алхимик  на
земле. А причина - этот самый камень.
     - Но камень говорит правду.
     - Нет. Если бы это было так, ничто не помешало бы нам всем разбогатеть.
     - Вовсе не обязательно.
     -  Это еще почему? Слушайте, вы не дразните меня. Скажите лучше: почему
вы так думаете?
     -  Потому что вы  не представляете  себе,  что  такое золото, - отвечал
Харрисон Колдуэлл. - Зато я это отлично понимаю, поэтому я и  оставил на дне
морском золотых  слитков на сумму в двенадцать  миллионов долларов. Я  знаю,
что делает золото  с людьми. Я знаю это чувство. Я понимаю, что для  вас это
благородный металл. Самый благородный из всех.
     - Да, это так. Алхимики всегда называли золото благородным металлом.
     - Ну  вот, а я оставил  его на двенадцать миллионов, ибо по сравнению с
философским камнем это золото - ничто, это крохотная крупица.
     - Отправляйтесь назад и заберите это золото,  мистер Колдуэлл, - сказал
профессор Крикс и  снова потянулся к  бокалу, наполненному изысканным вином.
Он сделал большой  глоток и помотал головой. - Если бы можно было превращать
свинец в  золото,  мы бы так и  делали. И  мы  не стали бы рисковать жизнью,
уверяю вас.  Подумайте, сколько нас  сложило голову  на плахе или сгорело на
костре, после того как какой-нибудь  монарх предлагал нам под страхом смерти
обратить  в золото груду  свинца? Вы  что же,  думаете, что мы сами выбирали
смерть? Оставьте этот камень. В нем наше вековое проклятие.
     - А что если я скажу вам, что кое-кому все же удалось превратить свинец
в золото?
     -  Вы  имеете  в виду то золото, что вы  обнаружили в  море? -  спросил
профессор. Кто этот человек? - подумал он. - Никогда о нем ничего не слышал,
но он  так  хорошо разбирается в алхимии. Не удивлюсь, если  он и языки  эти
знает.
     - Как я уже вам говорил, - продолжал Харрисон Колдуэлл, - я хорошо знаю
золото. Я сомневаюсь, что  золото  можно  сделать по формуле, начертанной на
камне. Может, за всю историю по этой формуле и  было  получено  каких-нибудь
несколько унций. Но если  бы вы, профессор Крикс, понимали душу золота  так,
как понимаю ее я, вы бы знали, о чем идет речь.
     - Вы должны мне сказать. Скажите же.
     - Ответ заключен в этом камне и еще в  том, что вы, как алхимик, можете
сами мне сказать. Видите ли,  на  самом  деле золота на  земле в изобилии. В
изобилии. В  каждой кубической миле морской воды его содержится не менее чем
на девяносто тысяч долларов. Вы знали об этом?
     - Нет, не знал.
     - Но для того, чтобы его извлечь, понадобится четыре миллиона долларов.
Так что вы сами видите, это дело нерентабельное. У золота свои экономические
законы.
     - Значит, чтобы получать  золото, нужны алмазы. А это еще  более чистое
вещество, - заметил профессор Крикс.
     - Нет, - отвечал Колдуэлл. - Ни одно вещество не может быть чище золота
- и полезнее его. И более ходким товаром, чем золото.
     - Тогда что?
     - Очевидно, нечто, что было раньше большой редкостью.
     - Что же?
     - Вот  поэтому я и нахожусь здесь. Кто кроме вас может прочесть  старые
знаки алхимии?
     - Разумеется, - сказал профессор и снова поставил бокал.
     Мистер Колдуэлл принес карандаш и блокнот и без устали подливал старику
вина. Профессор разобрал старинный знак свинца, это старый  добрый знакомый.
А вот красная ртуть. А вот  белая. Великое вещество - эта ртуть.  Ее не  так
легко добыть, но все же она  есть. Надписи на камне  стали обретать какой-то
законченный смысл только  в  санскритском  секторе. И  тогда мистер Колдуэлл
стал  быстро  писать.  Казалось,  ему  немного  не  хватало  соответствующих
познаний.  Но когда наконец санскритская надпись выдала формулу недостающего
элемента, Харрисон Колдуэлл сказал:
     - Ну конечно, тогда это была большая редкость.
     Возможно, дело было в количестве выпитого, но только у профессора вдруг
начала кружиться голова. Чувство было довольно приятное, но жутковатое.
     -  Пожалуй, мне уже довольно, - сказал профессор  и подумал о том,  что
сейчас  было бы  уместно  вознести молитву  самому  Золоту и  испросить  его
могущества  и духа, дабы благословить их  предприятие, а также поблагодарить
за воскресение  единственно подлинной  науки,  которая  в  ближайшем будущем
возродится на земле подобно астрономии.
     - Я пришлю вам миллион ящиков, - сказал милейший мистер Колдуэлл.
     Миллион ящиков?  Да  найдется  ли  во всем  мире  миллион ящиков  этого
дивного вина? Ведь  речь идет об одном-единственном винограднике. Профессору
Криксу казалось, что он произносит эти слова вслух, но язык у него во рту не
ворочался.  Он был неподвижен. И  губы тоже. И все его тело. Но только когда
его  пронзила  страшная резь в желудке, он узнал действие старинной  формулы
цианистого калия. Боль  быстро прекратилась,  но  старый профессор уже был в
другом  месте и  не мог испытать  облегчения.  Тело его окаменело,  и только
пальцы слегка вздрогнули, когда из них вынули фотографии.
     Какая  удача, подумал Харрисон  Колдуэлл. Как говорили у  них в  семье,
смело  усыпай мостовую потрохами,  и  тебя будет любить весь город.  Что, по
сути, было перефразированным смелость города берет.
     Он  вышел  через заднюю дверь  и  пошел  по  аллее,  насвистывая  мотив
песенки, которую не слыхали в этих краях на протяжении многих столетий.
     Харрисон Колдуэлл хорошо  понимал  не только душу  золота,  он  отлично
сознавал и то, что теперь  у него будет больше золота, чем у  любого царя со
времен Креза. А если подумать, то, пожалуй, и  больше, чем  у  самого Креза.
Больше,  чем у любого человека на земле.  Ибо Харрисон Колдуэлл знал, что  в
наше  время  то, чего не хватало алхимикам  прошлого, имеется в  значительно
большем  количестве, нежели в  любую другую эпоху. Это  вещество надо только
украсть.

      Его  звали Римо, и он вынужден  был смотреть, как девочка тонет.  Мать
билась в  истерике.  На  берегу  столпились прохожие,  один  молодой человек
сделал попытку  спасти ребенка, но  сам  пошел  ко  дну, и тогда вытаскивать
пришлось уже его.
     В Мичигане стояла ранняя  весна,  и водоемы были покрыты тонкой  коркой
льда.  И  вот маленькая  девочка, которая всю зиму спокойно  играла на льду,
провалилась в воду. Летом на пруду  обычно было много отдыхающих,  но сейчас
лодочная  станция еще  не  работала,  и прийти на  помощь этой девочке  было
попросту  некому.  Телекамера  местной  студии продолжала тем  временем  без
устали жужжать.  Из-за этой  камеры Римо и  вынужден был пройти мимо, иначе,
если он поплывет сейчас  подо льдом и спасет девочку, его физиономия попадет
на  экраны. Это, конечно  же,  станет сенсацией,  ибо обычные люди не  могут
плавать подо льдом.
     Тележурналистка сунула микрофон под нос несчастной матери.
     -  Что  вы чувствуете,  глядя,  как  тонет  ваша  дочь?  У  вас  раньше
когда-нибудь тонула дочь? - спрашивала она.
     Безупречный грим. Волосы драматично развеваются на ветру. Римо пару раз
видел ее по телевизору. Кажется, она  даже  получила какую-то  журналистскую
премию. Ситуации подобные нынешней он  видел уже не раз и в разных местах по
всей  стране, в которых он никогда не хотел бы жить. Смазливые люди читают в
камеру  какой-то текст, а  потом собирают награды и  считаются  репортерами.
Иногда  им приходится говорить что-то уж совсем  от себя.  В такие минуты по
лицу журналиста обычно пробегает тень отчаяния  -  как будто для того, чтобы
придумать какое-то слово, нужны нечеловеческие усилия. Что до закончен
     ной фразы, так это вообще многим кажется чем-то недостижимым.
     Мать девочки в ответ только причитала:
     - Моя девочка! Моя малышка! Спасите мою девочку! Спасите моего ребенка!
Кто-нибудь!!!
     - Мы ведем наш репортаж с  пруда Комойга, где  тонет пятилетняя Беатрис
Бендетсен. Натали Уотсон, для программы Дайнэмик-Ньюс, четырнадцатый канал.
     Натали  улыбнулась   в  камеру.  Оператор  дал  панораму  пруда.  Вновь
показалась голова девочки. Снова крупным  планом лицо матери. Потом девочка.
Продюсер зашептал оператору в спину:
     - Держи  план девочки,  пока она будет тонуть!  Мать будет  рыдать  еще
полчаса. Ее мы снять успеем.
     Натали  Уотсон, вернее  -  ее  красивое  лицо с модной  стрижкой,  лицо
сильной женщины, повернулось к оператору.
     Продюсер что-то отчаянно шипел в микрофон.
     Натали сорвала с него наушники.
     - Я  не буду говорить  за  кадром. Я весь день только  и занимаюсь, что
озвучкой. Я буду говорить вживую.
     -  Натали,  бесценная  моя,   мы  тебя   любим,  но  это  же   отличный
видеоматериал, - стал уговаривать продюсер.
     - У тебя всегда  отличный материал. А я  только и делаю,  что озвучиваю
ваши пленки.
     -  Это первое  подобное происшествие  в  нынешнем году, да еще в прямом
эфире, - продолжал продюсер.
     - Кто-нибудь!  Пожалуйста! Моя девочка... - рыдала мать. Ее взгляд упал
на  Римо  -  Римо, который отвернулся, чтобы  уйти,  Римо, который все  свои
навыки и выучку посвятил организации, о которой никто не должен знать. Римо,
который на благо своего отечества стал наемным убийцей, ассасином-одиночкой,
человеком, которого  не  существует.  Вот  почему он не может позволить себе
появиться на телеэкране или на фото в газете. Его отпечатки пальцев  уже  не
подлежат идентификации, ибо он считается умершим. Для всех он умер много лет
назад  -  стал  жертвой   тщательно  спланированного   лжеубийства.  Он  был
несуществующий член несуществующей организации.
     Он был приучен держать свои чувства в узде. В конце концов  мысли - вот
в  чем настоящее могущество человека, а не в  грубых  и уязвимых мышцах.  Он
научился даже свои мечты обуздывать с той же беспощадностью, что и движения.
Сейчас он твердо сказал себе, что все происходящее его не касается.
     Но  тут  он  встретился  глазами  с несчастной  матерью  и  услышал  ее
пожалуйста.
     И  все пошло  прахом - и годы тренировок, и  холодный анализ  ситуации.
Ноги  понесли  его  вперед, и бег  его был  прекрасен. Он  двигался  легко и
свободно, как  если бы ноги его были легки как перышко и воздух  не создавал
ему  никакого  сопротивления, а был  как  бы движущейся частью вселенной. Он
услышал, как хрустнул тонкий лед  под  ударом его подошв -  этот  хруст  был
похож на шуршание целлофановой обертки от бисквита.  Его ноги  не  давили на
лед, а словно двигались по толще воды, и всем своим поджарым телом он ощущал
прохладу ранней мичиганской весны.  По берегам  озера росли сосны, зеленые и
благоуханные, и  в  своем  стремительном, как  полет, скольжении  он  ощущал
робкое  еще тепло  солнечных лучей. Оказавшись рядом  с  девочкой,  он левой
рукой  вытащил ее  из  воды, словно принял мяч на  бейсбольном поле,  и,  не
снижая скорости,  продолжал свой бег по льду  к противоположному берегу,  до
которого было ярдов пятьдесят.
     Именно  на  этом участке оператор наконец поймал  его в кадр,  продюсер
взвизгнул и даже Натали Уотсон прекратила свои сетования на то, что  ее мало
снимают крупным планом.
     - Ты видела? - спросил продюсер.
     - Видела - что? - сказала Натали.
     - Этот парень бежал прямо по воде.
     - Черт возьми! Несчастный случай псу под хвост, если, конечно, девчонка
опять не полезет в воду, в чем я очень сомневаюсь, - проворчал оператор.
     - Вот-вот,  - поддакнула  Натали. - Мамаша этого  не  допустит.  Снимем
живьем интервью с этим парнем, который ее спас.
     - Окей, - согласился продюсер.
     - Что случилось? - кричала мать, стараясь смахнуть слезы, чтобы получше
разглядеть свою девочку, которую быстро нес к ней ее спаситель.
     Он бежал  по  берегу озера. Мать не успела увидеть, как  все произошло,
она видела только, что ее дочь спасена. Толпа вокруг ликовала.
     Натали Уотсон  сквозь  толчею пробралась к  матери. Этот человек сейчас
будет  здесь. Если ей хоть немного повезет - то есть никто,  не дай бог,  не
застрелит  президента - то сегодня вечером Натали Уотсон, ее прекрасное лицо
волевой женщины  будет  не  только  на экранах северного  Мичигана, но  и по
национальному каналу. И  она  устремилась навстречу своим  тридцати секундам
общенационального эфира.
     - Что произошло? Что произошло? - не унималась мать.
     - Мы будем снимать интервью, - ответила Натали.
     - Моя девочка! - зарыдала мать.
     Римо увидел ее  протянутые руки, заплаканные от горя и радости  глаза и
передал ей ребенка.
     Только теперь он улыбнулся. Он  снова чувствовал  себя превосходно.  Он
чувствовал себя, как тогда в Нью-Джерси, в  семнадцать  лет, когда он хлебал
пиво из горлышка накануне отправки в морскую  пехоту. Нет, не  то. Тогда  он
чувствовал себя внезапно повзрослевшим, сейчас же он ощущал себя человеком.
     Вот она -  камера, нацеленная на  него.  Она покажет во весь  экран его
лицо и, что еще хуже, чудеса, которые он умеет творить, и ему уже не удастся
исчезнуть  незамеченным. Журналистка с ободряющим видом поднесла к его губам
микрофон, и у него мелькнула мысль, не помахать ли рукой. Он даже представил
себе лицо  руководителя организации - Смитти - как он начнет хватать воздух,
если с  экрана вдруг Римо скажет ему: Привет. Почему бы не изречь что-нибудь
вроде: Привет, Америка. Меня зовут Римо Уильямс. Я умею  делать такие штуки,
потому что я  прошел  подготовку,  какой никогда не  проходил ни  один белый
человек,  -  впрочем, и корейцев-то  таких найдется один на  пятьдесят  лет.
Возможно, вы уже  со мной знакомы. Я много убивал. Вот он я, Римо Уильямс, и
я  утверждаю,  что   ваше  правительство  не  может  существовать  при  этой
Конституции,  поэтому мне доверили поднять ее на должную высоту, придать  ей
широту и красоту, чтобы страна наша могла жить и преодолевать все невзгоды.
     Вот какие мысли посетили  его, пока мать  расцеловывала свою  малышку в
щечки,  смеясь  и  плача одновременно, и  громко благодарила  Римо. Она была
по-настоящему  счастлива, что  получила назад свое дитя. Натали Уотсон в это
время  спрашивала  его,  понимает  ли он,  что он сейчас  сделал.  Потом  он
подумал,  какое  кислое станет  лицо у Харолда  В.  Смита,  когда  он увидит
собственными  глазами по телевизору, что конспирация нарушена - конспирация,
за  которую  многие  отдали жизнь,  нарушена  вследствие  минутного  порыва.
Ого-го! И Римо Уильямс рассмеялся. Он просто затрясся от смеха.
     - Сэр, сэр, скажите, вас переполняет радость? Вы смеетесь от радости?
     - Нет, - хохотал Римо.
     - Тогда почему вы смеетесь?
     - Уберите-ка микрофон, - сказал Римо. От, смеха у него выступили слезы.
     Микрофон приблизился вплотную к его губам.
     - Уберите микрофон, - повторил Римо, продолжая смеяться.
     Но Натали Уотсон, лауреатку журналистской премии, было  не так-то легко
сбить с  толку - по крайней  мере,  для этого было явно недостаточно  такого
пустяка, как простая человеческая просьба. Продолжая стоять перед камерой во
всей красе,  Натали Уотсон еще  теснее  приблизила  к нему микрофон.  Натали
Уотсон увидела руки смеющегося мужчины. Они двигались очень медленно, но все
же быстрее ее рук. И Натали Уотсон вдруг  оказалась  в кадре с торчащим  изо
рта микрофонным  кабелем.  Ей  что-то  воткнули в  глотку, что-то  холодное,
металлическое. На вкус микрофон отчетливо отдавал  алюминием. Интересно, как
я выгляжу с этой железкой во рту, подумала она. Она  бросила взгляд в камеру
и  улыбнулась.  Если этот псих не повредил ей  зубов,  тогда  можно считать,
ничего страшного не  произошло.  Она видела,  как  тот,  продолжая смеяться,
двинулся к оператору  и взял камеру. Оператор  играл в школьной  бейсбольной
команде  на  задней  линии. Потом он окончил колледж связи. Таким образом он
оказался идеально подготовлен к переносу  тяжестей,  а  также  к тому, чтобы
нацеливать их куда нужно. И ему не нравились люди,  которые  хватали  его за
камеру.
     Когда он был спортсменом, то  весил 244  фунта -  сплошь  тренированные
мускулы. С  тех пор он немного оброс  мясом  и теперь весил 285 фунтов. Ради
прекрасной Натали и  своей камеры, к которой тянулся этот психопат, оператор
замахнулся кулаком с пудовую гирю и опустил его незнакомцу на голову. Он был
уверен, что этим ударом вобьет того в землю по пояс.
     Однако под его кулаком оказалось что-то  непонятное. Или у этого  парня
башка из  железа?  Нет.  Это фургон из  железа.  Фургон репортерской бригады
Четырнадцатого  канала  был из металла. Удар  оказался очень громким, потому
что  оператор  влепился в стенку  фургона  всем телом.  Машина задрожала,  а
бывший спортсмен рухнул наземь.
     Камера оказалась в руках у Римо. Модель была ему знакома, она позволяла
менять пленку одним движением руки, надо  было только сдвинуть крышку назад.
Но крышка  не хотела сдвигаться. Может, он держит ее не той  стороной?  Римо
попробовал сдвинуть задвижку вверх. Опять не получилось. Она не двигалась ни
вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево.
     - Это очень просто, надо только сдвинуть крышку, - сказал продюсер.
     Он уже понял, что запись погибла, и теперь хотел спасти хотя бы камеру.
     - Я так и делаю, - сказал Римо.
     На  этот раз он нажал сильней. Он  дергал  ее  во  всех направлениях. В
руках  у  него  оказались  какие-то  серые  хлопья,  затем - пленка, которая
обуглилась и  распространяла горьковатый  запах жженых  тормозов. От  трения
камера оплавилась, а пленка сгорела. Он протянул ее продюсеру.
     -  С  этой  крышкой может  справиться  даже  идиот,  -  сердито  бросил
продюсер.
     - Идиот, да не тот.
     Римо был сама любезность. Надо будет освоить  эти  штуки. Он прыгнул на
крышу фургона. Вокруг собралось человек двадцать.
     - Послушайте, - обратился он к толпе. - Я прошу вас оказать мне услугу.
Не говорите никому  о том,  что  здесь произошло.  У  меня  есть на то  свои
причины. Если к вам начнут приставать  репортеры - включая и тех, что здесь,
- скажите, что девочка не падала в  воду, а просто споткнулась на  берегу, и
мать тут же ее подняла.
     - Вы не хотите никакого вознаграждения? - раздался голос из толпы.
     -  Я  хочу,  чтобы  вы  говорили,  что  ничего  не  было.  Скажите, что
телевизионщики нанюхались кокаина - придумайте что-нибудь.
     - Да что угодно! - воскликнула  мать.  Люди обступили ее и стали тыкать
пальцами в репортеров.
     - Я видела, как они нюхали, - заявила одна женщина. - А вы - нет?
     - И я видел, - подхватил другой голос.
     От  толпы  потихоньку  отделился  какой-то  человек. Это  был инспектор
отдела  зерновых культур  Министерства сельского  хозяйства.  Свои отчеты он
сдавал  в  вычислительный  центр  конторы недалеко  от  мичиганского  города
Кал-каски.   Около   двадцати   лет   назад   он  получил  особое   задание.
Правительство,  обеспокоенное  ценами,  поручало  ему  докладывать  обо всем
необычном. Эта  директива носила самый общий характер,  и он не  был  вполне
уверен,  что  именно  от  него  требуется,  его  только  просили   сохранять
конфиденциальность.  Он знал, что по меньшей  мере  двое других  инспекторов
калкаскинского  филиала получили аналогичное задание -  они вслух удивлялись
его странности. Он  же никому и ничего не сказал,  потому что его просили не
говорить. Вскоре те двое  уже рассуждали о том, как быстро оказалась предана
забвению эта загадочная программа. Вот так и все  правительства - не ведают,
что творят.
     Но  для него задание  оставалось в силе,  и он  понимал, что  произошел
отсев.  Позже он  стал докладывать по  специальному  телефону. В основном их
интересовала преступность. Он никогда не  знал, была  ли какая-нибудь польза
от  его  докладов, но пару раз прокуратуре удавалось прижать  по его наводке
людей,  которые сами не  подозревали, кто их  заложил.  Однажды предводитель
банды мошенников, прославившийся  тем, что безжалостно  устранял свидетелей,
был найден раздавленным,  как  виноградина, в своем  номере, куда можно было
проникнуть только из коридора  двадцать первого этажа. Никто не  мог понять,
как удалось загнать туда аппарат, который  причинил такие разрушения. Однако
вслед за главарем исчезла и вся банда рэкетиров, паразитировавших на хлебных
дельцах.
     Когда появились компьютеры,  ему дали  специальный код, воспользоваться
которым мог только  он один. И  он продолжал закачивать свою информацию.  Во
всей этой истории  две вещи оставались для него загадкой. Во-первых, от него
требовали информации обо всем странном  и удивительном, независимо  от того,
имели  ли эти необычные  события отношение к сельскому хозяйству  или нет. А
во-вторых, он никогда не получал  никакого ответа на свои сообщения - только
подтверждение о приеме. Каждый месяц ему домой приходил чек из министерства,
своего  рода  премия  -  так,  ничего   особенного,  но  он   знал,  что  он
единственный, кто ее получает.
     Сейчас,  выехав за  город  и проезжая мимо  полей, на которых уже буйно
расцветала весна,  он  задумался  об этой своей работе. Интересно, думал он,
может быть, и не  стоит докладывать  о  том, что случилось на пруду? В  этом
происшествии не было ничего  противозаконного,  разве  только  нападение  на
телевизионщиков, но с  этим  легко может  справиться местная  полиция, если,
конечно; она сумеет найти свидетеля.
     То, что  сделал этот человек,  было, конечно, удивительно.  Вот  только
заинтересует ли это  его боссов? Так  и не придя к  какому-то заключению, он
сел за компьютер. Сообщение должно быть кратким. Может, и  вообще не следует
об этом докладывать.
     Видел,  как человек  бежит  по  воде. Пятьдесят  ярдов.  Спас  тонущего
ребенка, потом  попросил свидетелей  сказать,  что  никто  ничего  не видел.
Разбил  телекамеру.  Похоже,  обладает  невероятной  физической  силой.  Мне
показалось,  это может представлять интерес. Если я  ошибся, прошу извинить.
На меня случившееся произвело большое впечатление.
     Он дал отбой.
     И тогда, впервые за двадцать лет,  на экране возник вопрос, а не просто
подтверждение приема.
     Бежал по воде? Расстояние?
     Пальцы  у инспектора  Министерства  сельского хозяйства вдруг перестали
слушаться. Он стал нажимать клавиши,  несколько  раз ошибся  и  набрал текст
заново.
     Пятьдесят ярдов.
     Опишите его.
     Худощав. Темноволос. Высокие скулы.  Был одет в легкую куртку, на ногах
- мокасины. Ему как будто было не холодно.
     Запястья широкие?
     Да.
     Телеоператор его заснял?
     Да.
     Где пленка? У кого она?  Передача  запланирована на сегодня? Отвечайте,
если знаете. Ничего не пытайтесь выяснить.
     Пленка сгорела. Он напал на телебригаду.
     Они мертвы? Есть свидетели?
     Нет,  все  живы.  Он взобрался на крышу  фургона  и  попросил всех  все
отрицать. Люди  охотно  согласились,  потому  что он  спас  тонущую девочку.
Кажется, никто не возражал против того, чтобы телевизионщиков слегка побили.
     Побили? Поясните.
     Оператор затеял драку.
     Вы сказали, никто не пострадал?
     Так точно.
     А пленка уничтожена?
     Так точно.
     На экране появилась надпись:
     Конец  связи,  и инспектор отдела  зерновых так и не  узнал,  с  кем он
разговаривал через компьютер. Он даже не знал, на каком континенте находился
его собеседник.
     А  его  собеседник,  Харолд В.Смит,  глянул в зеркальное окно санатория
Фолкрофт на  залив  Лонг-Айленд  и  односложно выругался.  Это  слово  имело
отношение  к  биологическим  остаткам   работы   человеческого  организма  и
начиналось  на букву г. Оно выражало  досаду,  вызванную  выкрутасами  Римо.
Итак,  Римо уже позирует перед  телекамерами. Стоит  ли его  использовать  и
дальше? К сожалению, без этого, кажется, не обойтись.
     Чиун, Мастер Синанджу,  слава Синанджу, наставник молодого человека  по
имени  Римо, который был  родом не из Синанджу, готовился внести в  летопись
Синанджу голый факт, что Римо является белым, причем, по всей видимости, без
малейшей примеси желтой крови. Он сидел в номере отеля, разложив перед собой
свиток.
     Комнату заливал нездоровый серый свет, он струился из  окна, за которым
был   мичиганский   город   Диборн.   Комната  была   заставлена  громоздкой
американской  мебелью,  массивные  парчовые подушки покоились  на нескладных
деревянных  чудищах, изображавших  диваны  и кресла.  Чиун  сидел  на  своей
циновке - островке достоинства среди атрибутов новой цивилизации.  Телевизор
-  единственный заслуживающий уважения предмет в этом отстойнике  культуры -
был выключен.
     Его  топазовое  кимоно,  в  которое  он всегда  облачался  для  письма,
оставалось  неподвижно. Тонкая  рука с  изящными длинными ногтями  аккуратно
обмакнула перо в  черную чернильницу.  Он шел  к этому моменту  долгие годы,
сначала -  только намеком  дав  понять, что  Римо, которому предстояло стать
следующим Мастером Синанджу, был человеком извне деревни и даже не из Кореи,
потом, сообщив, что  Римо  родился вообще  не  на Востоке. И  вот теперь  он
должен написать  все до конца;  он, Чиун, вручил Синанджу, этот  светозарный
источник всех боевых искусств,  в руки белому. Он ощущал на себе взоры своих
предшественников,  казалось, это взирает на него сама история. Великий Ванг,
который так много  сделал для возвышения Мастеров Синанджу, для  того, чтобы
поднять их  из положения простых  солдат китайского императорского  двора до
легендарных  воинов. Мастер  Токса,  который  обучал  этому искусству  самих
фараонов. Ванг Младший. А был еще малыш Джи, который первым пришел к выводу,
что главной предпосылкой к тому, чтобы высвободить в полной мере возможности
человеческого тела, была принадлежность к самой совершенной расе. Малыш  Джи
никогда  не был великим ассасином, но из всех Мастеров Синанджу  он оказался
самым  хорошим  историком.  И сейчас Малыш Джи взирал на Чиуна самым суровым
взглядом из всех. Ведь это ему принадлежала мысль, что для того, чтобы стать
великим убийцей-ассасином, надо иметь желтый цвет кожи.
     Именно Джи  в свое время убедил Кублай-хана подняться выше монгольского
варварства,  остановить   собственные   неумелые   убийства  и  предоставить
профессионалам Синанджу служить ханскому двору.
     Кублай-хан согласился  с этим  и  попросил Малыша Джи  научить его сына
искусству владения  телом. Джи  хорошо  знал нрав императоров и сразу понял,
что  отказываться  бессмысленно.  Но  нельзя  было  и не  оправдать высокого
доверия. Однако мальчишка  оказался  неуклюжим,  непонятливым  и неспособным
следовать указаниям, несмотря на покладистый нрав. Ума и  природной ловкости
у него было не больше чем в комке глины. Достижением можно  было считать уже
то, что он научился пересекать комнату, не падая посередине.
     -  Великий  император,  -  сказал  Джи его  отцу.  Кублай-хану,  - твой
наследник  проявляет  большие  способности, он  все время превосходит своего
учителя,  таким  образом ему больше пристало  командовать ассасинами, нежели
самому выполнять черную работу, как простому воину.
     Но отцом Кублая был Тамерлан - сын Чингис-хана. И все они были монголы,
всадники-монголы,  кочевники-монголы,  кровожадные  монголы,  так гордящиеся
своими лошадьми, и мечами, и кровавой резней. Они  исповедовали единственный
метод правления - голый террор, и  величайшие города мира вроде  Багдада они
обратили  в пепел.  Они были приспособлены к государственному  управлению не
больше ребенка, который закатывает истерику из-за новой игрушки. И  конечно,
монголам эпохи Тамерлана не было никакой нужды в наемных убийцах. Им было не
понять, что,  имея в своем  распоряжении ассасина,  можно  избежать массовых
убийств, ограничившись лишь  несколькими - самыми необходимыми, и что вместо
того, чтобы грабить города, можно ими править.
     Кублай уже это  понимал,  но все же тешил свою гордость сознанием того,
что  он монгол,  воин в  седле.  И поэтому, когда Джи  сказал,  что сын хана
заслуживает большего, чем  быть простым воином,  Кублай пришел в ярость.  Он
заявил, что его сын  - монгол, как были монголами Чингис-хан и Тамерлан, как
оставались  монгольскими  бескрайние  степи,  откуда  они  пришли.  Все  это
происходило в столице китайской империи,  в роскошном императорском  дворце,
посреди шелков  и расшитых  подушек,  потоков  благовоний, листов сусального
золота величиной с лист большой кувшинки и женщин столь прекрасных, что даже
каменные изваяния в благоговении отвели бы от них взор.
     - Нет, великий император. Твое величие превосходит величие твоего отца,
сын твой будет более велик, чем ты, а его сын - более велик, чем он, ибо вас
одних  избрало  Небо  править миром.  Человек правит конем, сидя в седле,  а
народами - сидя на троне. Теперь скажи мне, в чем больше величия?
     И  Кублай-хан  вынужден  был  согласиться,  что  править  людьми  более
почетно,  нежели лошадьми.  И тогда Малыш Джи сказал, что в том, чтобы  быть
ассасином, нет того почета, как в том, чтобы управлять ассасинами.
     И если хан откажется от затеи выучить сына  премудростям  Синанджу,  то
его сына ждет еще большее величие и слава, потому что он тогда будет править
воинами  Синанджу.  Таким  образом  Малыш  Джи не  только  избавил  себя  от
нерадивого ученика - ибо  монголам никогда  не  постичь  движения  так,  как
корейцам, - но заслужил от хана еще большую награду.
     Позднее следующие  поколения Синанджу, не найдя Достойных кандидатов ни
в селении, ни на всем полуострове,  пытались  обучить тайца,  а однажды даже
наглого японца,  который  затем из жалких обрывков искусства Синанджу создал
школу ниндзя. Но на протяжении многих тысячелетий не было искусства, которое
преуспело бы так, как Синанджу.
     И вот теперь человек, который менее кого бы то ни было подходил  на эту
роль, белый американец, к тому  же сомнительного  происхождения, невзирая на
упадочнические  белые  обычаи, и  по  поведению,  и  по  строю  мыслей  стал
настоящим Мастером Синанджу.  И Чиуну надлежит  объяснить  в своей  хронике,
каким  образом,  и  главное  -  почему  он избрал себе  столь  неподходящего
ученика.
     Эту  тему  он  уже исподволь затрагивал  в  своих  предыдущих  записях,
настойчиво  возвращаясь  к  той  мысли,  что  Америка  является  всего  лишь
продолжением  Корейского  полуострова,  и  особо  подчеркивая,  что индейцы,
приплывшие  в  Америку через Берингов пролив, были азиатского происхождения.
Как бы то ни было, рассудил он, через несколько  тысяч лет немного останется
ученых, которые будут сильны в таких тонкостях. К тому же, может еще найтись
добропорядочная кореянка, которая родит детей от семени Римо, так  что через
какие-то шестнадцать поколений кровь можно будет считать совершенно чистой.
     И тогда  никто уже не сможет подкопаться. Но Чиун сейчас подошел к тому
месту  в летописи, где ему  надлежало  вписать родителей  Римо,  а он не мог
внести  данные о  его  происхождении не  только  в графу не из самого центра
селения Синанджу, но и в раздел отдаленные окраины. Америка  есть Америка, а
никакое не продолжение Корейского полуострова. Что-что, а уж карты у будущих
Мастеров  будут, и Чиуну не хотелось бы войти в историю в качестве лгуна. Он
уже много  лет  работал с  Римо,  сначала  побуждая его написать собственную
хронику, - что так и не было сделано, - потом  - добиваясь, чтобы он называл
его  Великий Чиун. На самом  деле  титул  Великого Мастера могли дать только
потомки.
     Итак, Чиун сидел с полной чернильницей над свитком из кожи ягненка, и в
голове  у  него  вертелся древнекорейский  иероглиф  со  значением белый. Он
собирался начертать его на пергаменте.
     И  тут  в  номер  вошел Римо. Чиун безошибочно  узнал его по  тому, как
беззвучно  и легко отворилась дверь,  естественным  образом повернувшись  на
петлях, вместо того чтобы издать обычный металлический скрежет. Кроме  того,
не было слышно тяжелых  шагов, когда на пятки  ложится  весь вес тела, и  до
него не доносилось пропитанного запахом мяса дыхания человека, который дышит
так, как привык от рождения.
     Посетитель вошел легко как ветер, так умел войти только  один человек -
Римо.
     Чиун обмакнул перо в тушь и спросил, не хочет ли Римо все же приступить
к освоению навыков ведения летописи?
     -  Ты можешь записывать  все,  что хочешь сказать, - сказал Чиун, и его
седые волосы заплясали от радости.
     - Ты сегодня особенно рад меня видеть, папочка. С чего бы?
     - Я всегда рад тебя видеть.
     - Но не настолько. Что-нибудь случилось?
     - Ничего не случилось.
     - Это все тот же свиток, над которым ты работал утром? - спросил Римо и
бросил взгляд на иероглифы, означающие удостаивать и власть.
     С утра Чиун не только не продвинулся вперед - он  просто застрял на тех
же самых словах.
     Римо  включил  телевизор и  нашел Дайнэмик-ньюс четырнадцатого  канала.
Зазвучала  энергичная,  не  терпящая   возражений  музыка,  потом  появилась
заставка,  и на  ее фоне в кадре плавно возникли несколько беседующих  между
собой людей.  Потом  эти  люди  стали разговаривать  с  другими  людьми,  не
работающими на четырнадцатом канале. Это были политические деятели. Потом на
экране стал бушевать пожар, и репортеры четырнадцатого канала брали интервью
у  пожарных. И при каждой  смене кадра звучала музыкальная отбивка.  Под эту
музыку могли бы маршировать войска. Под  эту музыку  четырнадцатый канал мог
бы давать в эфир архивные кадры взятия Берлина.
     Натали Уотсон на экране не было. Именно об этом повел разговор ведущий.
Он  говорил о том, как это ужасно, когда  нападают  на журналистов,  которые
хотят  видеть  Америку  свободной  страной.  Он  говорил  о  том,  что слово
журналиста является самым достоверным элементом любого материала.
     Мы, работники Дайнэмик-Ньюс Четырнадцатого канала, со всей решимостью и
прямолинейностью заявляем, что  не намерены далее  комментировать  инцидент,
происшедший сегодня  на озере.  И мы хотим добавить, что четырнадцатый канал
всегда боролся и будет бороться с  распространением наркотиков. Что касается
мисс Уотсон, то  она вернется к работе, как только хирурги извлекут микрофон
у нее из пищевода.
     Снова зазвучала воинственная музыка.
     Слава  богу, подумал Римо.  С  этим  покончено.  Ему  стало хорошо.  Он
посмотрел на Чиуна.  Тот улыбался.  Он  даже не  сердился  на Римо, что  тот
отвлекся на что-то  постороннее, а не углубился целиком в свиток, который он
ему показывал.
     - Что такое? - спросил Римо.
     -  Ничего. Я просто подыскиваю название  для  летописи,  которую в один
прекрасный день ты начнешь писать. И я подумал, может,  ты сам подберешь это
слово.
     - О каком слове ты говоришь?
     - Может,  ты напишешь о том,  что сам не  захотел поведать мне  о своих
родителях, а заодно и о том, что с тех пор, как с тобой провел курс обучения
Великий Чиун, ты стал двигаться как настоящий Мастер Синанджу?
     - Ты хочешь, чтобы я называл тебя Великим?
     - А ты  решил называть меня Великим? - спросил Чиун. - Что  ж, это твое
право.  Когда меня не будет, и  ты  станешь Мастером Синанджу, я уверен,  ты
будешь вспоминать обо мне со всем почтением.
     - Мне не совсем понятно, что значит Великий. Других ведь Мастеров я  не
знаю.
     - Если ты прочтешь летописи, то поймешь, что значит Великий.
     - Я  читаю их.  Они все искажают. Ивана Грозного  они  представляют как
Ивана Благостного, потому что, видите ли, он вовремя  платил. У вас весь мир
вращается  вокруг  того,  что  является  хорошим  и  плохим  с точки  зрения
Синанджу. Все эти хроники по большей части чушь. Теперь я это понимаю. Я уже
не стажер.
     - Не кощунствуй.
     Чиун поднял голову в праведном гневе.
     - Это правда, -  возразил  Римо. -  Все эти  хроники  -  чистейшей воды
сказка.
     - Хроники Синанджу - это то, что делает  нас с тобой теми, кто мы есть.
В них наше прошлое - и наше будущее. В них наша сила.
     - Если они такие правдивые, почему ты меня призываешь ко лжи?
     -  Тогда  сформулируй,  что  ты называешь правдой.  Римо  посмотрел  на
свиток.
     - Белый. Слово,  которое тебе нужно - белый.  Хочешь,  чтобы я сам  его
написал? В каллиграфии я послабей тебя, но я все же напишу его. Ведь это я -
белый.
     - Как  это грубо, - сказал Чиун.  -  Может,  можно найти  более изящные
выражения? Ну, например,  что посторонним людям ты  можешь показаться белым,
но  благодаря  тому,  что  тебя  научили  двигаться  и  ты обрел  недюжинные
достоинства, ты стал настоящим корейцем в душе.
     - Я, - белый, - твердил Римо. - И иероглиф должен быть - белый. Знаешь,
как  он  пишется?  Белое  озеро, огороженное  палками.  Хочешь, чтобы я  его
написал?
     - Я хотел,  чтобы ты  мне  помог, - вздохнул  Чиун,  - но  я понял твою
мысль.  -  Он промыл перо в  чистом уксусе и воском запечатал чернильницу со
специальной тушью, которая была составлена из  таких  компонентов,  чтобы не
поблекнуть  в веках и  донести историю  Синанджу  до  Мастеров  будущего. Он
больше не будет писать, пока не избавится от горького чувства предательства.
- Теперь я долгие годы не смогу писать.
     - Ты не хотел называть меня белым?
     - Твоя беда в том, что ты никогда не служил настоящему императору.
     Зазвонил  телефон,  и  с  Римо  заговорил  компьютер.  Римо  знал,  кто
находится на  том конце  линии.  Однако  Смитти  -  руководитель организации
Харолд В.Смит - уже много лет не связывался с ним напрямую - отчасти потому,
что  Римо тяжело  давались  компьютерные  коды, но также  и  потому, что вся
процедура была очень громоздкая. Первый код Римо  набрал правильно. Ему надо
было без  конца нажимать кнопку с  цифрой  один, пока то,  что поначалу было
похоже  на  рекламные  визги  из громкоговорителя  у  входа  в  какой-нибудь
универмаг, не обрело звучания человеческого  голоса - однако пока это еще не
был голос Смита. Этот голос велел  ему убедиться, что за ним нет хвоста,  и,
добравшись до близлежащего городка Лансинг, пройти в телефонную  будку. Там,
в этой телефонной будке, он должен нажать и держать кнопку с цифрой два.
     К  центру  Лансинга  Римо  подъехал  в  девять часов.  Опустив  в  щель
двадцатипятипенсовик и нажав цифру два, он наконец услышал голос Смита.
     - В чем дело? Что случилось?
     - Сегодня вас засняли на телекамеру, когда вы бежали по воде.
     - Да, это так, - не стал спорить Римо.
     - Следовательно, вы рисковали престижем всей организации.
     - Я спасал маленькую девочку.
     - А мы пытаемся спасти страну, Римо.
     - В тот момент,  - сказал Римо, - мне казалось более важным спасти  эту
девочку. И знаете, мне и сейчас так кажется.
     - Вам больше не хочется спасать цивилизацию?
     - Что вы хотите этим сказать?
     - С обогатительных  фабрик  непрестанно похищают  уран, и  мы не  можем
этого остановить. Пропавшего  на  сегодняшний  день  урана  хватило  бы  для
изготовления  четырнадцати  атомных  бомб.  Мы  не  знаем пока, как  они это
делают.  И все другие разведуправления на сегодняшний  день  бессильны.  Вся
надежда на вас, Риме.
     - Вот уж никогда бы не подумал, Смитти.
     - Вся надежда на вас,  - повторил Смит. - Мы собираемся внедрить вас на
одну из фабрик.
     - Смитти...
     - Да?
     -  Если бы  мне  пришлось  начинать  сначала, я  все равно  спас бы  ту
девочку.
     - Не сомневаюсь.
     - Вы меня знаете.
     - Именно поэтому я и заговорил с вами на эту тему. Остерегайтесь.
     - Остерегаться -  чего?  Со  мной все в порядке. В трубке стало слышно,
как  Харолд В.Смит  прокашлялся.  Римо не сказал, что ему  было бы любопытно
взглянуть на вытянувшееся лицо  Смита, если  бы кадры с его участием пошли в
эфир. Вот это было бы действительно интересно. А сейчас  ему стало как-то не
по  себе. Он чувствовал  себя так, словно нарушил данное  слово, не оправдал
доверия - доверия этого человека и целого народа.
     - Хорошо, я буду осторожней, - наконец выдохнул Римо.
     Он с силой всадил трубку в гнездо  и, проломив дверцу, вышел  из будки,
осыпаемый осколками армированного стекла.
     Со стороны  могло показаться, что человека  выбросило из будки взрывом.
Именно  такое впечатление создалось  у полицейского, который  с  подозрением
посмотрел на  странного  незнакомца,  столь необычным образом  вышедшего  из
телефонной  будки. Однако по мере того как он смотрел на этого человека, его
подозрения  рассеивались  и  рассеялись  совсем,  когда тот сорвал с  петель
дверцу чьего-то автомобиля и, подобно мальчишке, пинающему консервную банку,
дал  по  ней  так,  что она  со  звоном полетела  по улице. Тут  полицейский
вспомнил о  нарушении правил парковки  на  противоположной полосе и заспешил
туда выписывать штрафные квитанции.

      Харрисон Колдуэлл хорошо знал золото. Любой человек, верящий во что-то
иное, кроме золота, казался  ему  идиотом.  В  кризисные времена  люди  были
готовы платить за золото  бумагой, землей и имуществом. Когда цена на золото
ползла вверх, наступал  черед компании Колдуэлл и сыновья - она начинала его
продавать. Эта  фирма, основанная  еще в 1402 году, являлась ведущей мировой
компанией  по  торговле  золотом  в  слитках. Время  было  нервное.  Бумажки
назывались словом деньги, но это было скорее данью привычке. Со временем так
называемые деньги  стали стоить  не больше, чем целлюлоза, из  которой  была
сделана  бумага. Пока это происходило постепенно, то  именовалось инфляцией.
Когда же процесс набрал скорость, его стали называть катастрофа.
     Необходимость   продавать  золото   за  бумагу  всегда   раздражала   и
нервировала Колдуэллов. Они держали капиталы в бумажных деньгах, только пока
цена  на  золото удерживалась высокой. Результатом такого долготерпения были
две  вещи, которых никогда  не может быть  слишком  многоводной было золото;
другой - черепа врагов на крепостной стене.
     Если  ты повесил  череп врага  на стену  своего замка, можешь следующую
ночь спать спокойно.
     Колдуэллы вели дело  в Северной и Южной Америке с шестнадцатого века, а
собственно в Нью-Йорке - с 1701 года, и на протяжении двух с лишним столетий
фирма  владела  все  тем же фамильным  участком  земли  у  самого порта.  Со
временем   эта    маленькая   улочка   рядом   с   Уолл-стрит,    в   центре
торгово-финансового района, будет стоить миллионы. В  этом был  свой расчет.
Но Колдуэллы хорошо сознавали и то,  что у земли есть свои недостатки. Земля
стоит ровно столько, во что ее ценят люди, поэтому она представляет собой не
более прочное вложение, нежели бумага. Что до собственности на  землю, то ее
в значительной степени  определяет сила оружия. И  никому еще  не  удавалось
остановить нашествие глупым клочком бумаги под названием акт.
     Одно только  золото  оставалось  нетленной  ценностью. Когда  Колдуэллы
лишились всего, что имели в  Европе, они уехали,  имея  в своем активе  одно
лишь  сознание  того,   что  золото  вечно,  и  предание  о  камне,  который
когда-нибудь  заново  откроет потомок их рода.  И каждому  первенцу в  семье
говорилось; С золотом связаны  первые и  последние надежды в жизни человека.
Если у тебя будет много золота, ты сможешь получить все, что пожелаешь.
     И вот теперь Харрисону Колдуэллу предстоит получить  больше золота, чем
кому-либо  из  его  предков.  Фотографии  камня   и  расшифровка   старинных
алхимических формул были надежно спрятаны в его сейфе  в Нью-Йорк-Сити бэнк.
Мертвецы же молчат, как и подобает  мертвецам. Хотя их черепа и не висели на
стене его  замка в целях устрашения  врагов, их молчание так же надежно, как
обет святого.
     Для Харрисона Колдуэлла то был счастливый день. Сияющий от  радости, он
вышел из скромной конторы фирмы по торговле золотом  в слитках под названием
Колдуэлл и сыновья и прошел мимо застывших в благоговении секретарш, которые
выстроились в линию до самой двери.
     - Мистер Колдуэлл, - произносила каждая, и Харрисон кивал в ответ.
     То тут,  то там ему бросались в  глаза  цветок,  неуместный на  рабочем
столе, или обкусанный ноготок, и,  хотя он ни  за  что не  сделает замечания
провинившейся,  в  его представлении,  девушке, но кому-нибудь из  экспертов
указать на это не преминет. И тогда секретарше будет сделано соответствующее
замечание.
     Ставки у его служащих были  сравнительно невысоки, а требования к ним -
точны и неизменны, и хотя любой  советник по  трудовым отношениям назвал  бы
это  возвратом  к  каменному  веку,  компания  Колдуэлл и сыновья  славилась
практически нулевой  текучестью кадров,  тогда как корпорации  с программами
усовершенствования,   обратной   связью  с   работниками  и  психологическим
тестированием  имели  текучесть, которая  наводила на мысль  о  турникете  в
метро.
     В  компании Колдуэлл и  сыновья  не было  никаких  конференций обратной
связи, и служащие знали, почему: своим работодателям они не были товарищами,
как не  были  и партнерами по бизнесу. Они были всего лишь служащими,  а это
означало,  что  им всегда будет  своевременно выплачена зарплата, обеспечена
непыльная  работа,  причем  ритмичная, а  не так, чтобы сегодня  работать до
умопомрачения,  а   назавтра   сидеть   сложа  руки.   По   мере   того  как
совершенствовались их рабочие навыки, им прибавляли  жалование. В  некотором
смысле работа в Колдуэлл и сыновья давала уверенность в завтрашнем дне.
     -  Даже  не знаю, как  это и объяснить. Вы  просто  всегда  знаете свое
место. В этом есть  какая-то  загадка. Для  того,  чтобы  понять,  где  ваше
подлинное  место  по отношению  к мистеру  Колдуэллу, надо  пообщаться с ним
лично, - так говорил каждый без исключения новый работник компании.
     А  их место - место каждого, кто работал на Колдуэлл и сыновья,  всегда
было ниже мистера Колдуэлла. Он открыл величайший  секрет: большинство людей
на  земле любят, когда над ними есть начальник.  Да, уж кто-кто, а Колдуэллы
знали, как править людьми.
     Итак, в этот день, выйдя из своего кабинета, он поверг всех секретарш в
изумление, когда положил руку  на  плечо  одному  из экспертов. Если бы  они
расслышали,  что он  сказал, то  удивились бы  еще  больше.  Но они услышали
только громкий ответ эксперта:
     - Вы  уверены? Вы в этом уверены, мистер Колдуэлл? Тут все увидели, как
Харрисон Колдуэлл легонько кивнул. Не знай они  его, они бы и не поняли, что
это был  кивок. Эксперт  трижды повторил свой  вопрос, и трижды ответом  ему
было едва заметное утвердительное движение головы.
     Пробормотав: До свидания, сэр, эксперт на  неверных ногах прошел к себе
в  кабинет. Он  опустился в кресло,  освободил стол  от бумаг и придвинул на
середину телефон. После этого он отдал распоряжение секретарше ни с  кем его
не соединять, если только не позвонит сам мистер Колдуэлл.
     И он стал ждать, уставившись  на телефон,  а  на лбу  у него  выступили
капли пота. Ибо мистер Колдуэлл, известный своей сугубой консервативностью в
консервативнейшем из видов бизнеса, только что сказал ему, что по его звонку
компания должна будет тотчас же продать  вдвое больше золота, чем у нее есть
-  или  по  крайней  мере  за  нею  числилось.  Причем этот  план  надлежало
осуществить одновременно в семи странах и на семи языках.
     Харрисон Колдуэлл, напевая  себе под нос, вышел из дверей конторы и сел
в лимузин, скороговоркой  продиктовав своему личному шоферу адрес в Гарлеме,
где мало кто из белых отваживался появляться.
     Для  Харрисона Колдуэлла Гарлем был  одним из самых безопасных мест  на
земле, ибо он хорошо знал жизнь негритянского гетто. Она не представляла для
него ровным счетом никакой опасности; опасно там могло быть только тому, кто
не  носит  пистолета   или  боится  им  воспользоваться.  Во  время  уличных
беспорядков шестидесятых годов, когда полыхали магазины и административные и
жилые  здания,  несколько  домов  остались  невредимыми.  То не  были  дома,
населенные неграми, - эти дома принадлежали мафии.
     В то время как комментаторы по всей стране возлагали вину за беспорядки
на лишения,  расовое  неравенство  и  прочие  социальные  болезни,  Харрисон
Колдуэлл  и  мафия  знали  с абсолютной  точностью,  в  чем коренная причина
происшедших  разрушений. Это была очень  человеческая по своей сути причина:
просто  зачинщики беспорядков были  изначально  уверены, что никто  в них не
будет  стрелять, если только они не станут трогать магазинов,  принадлежащих
мафии.
     Здесь все было  тихо и мирно, как на Пятой  авеню. Так же тихо и  мирно
было  всегда и на складе Харрисона Колдуэлла.  То  был бастион,  которому не
страшны ни  уличные волнения, ни пожары, ни времена анархии. И тем  не менее
Харрисон Колдуэлл принял меры  предосторожности  и приказал, чтобы все,  что
поступает  на  склад, доставлялось в  огромных бочках -  таких  больших, что
сдвинуть их с  места можно  было только  краном.  И  поскольку теперь ничего
нельзя  было стянуть и уволочь, ему был не страшен даже этот неблагополучный
в криминальном отношении район.
     В полдень он вошел в складское помещение  и проследовал  в застекленную
будку, возвышающуюся над цехом. Внизу бурлили чаны с расплавленным свинцом и
серой.  Он  посмотрел на  часы. Скоро должны прибыть грузовики, подумал  он.
Пора  произвести  последнюю  проверку.  По его  просьбе у каждой  двери  был
выставлен охранник с автоматом - их одолжил Колдуэллу один местный гангстер.
С  улицы  послышался  рокот  моторов  грузовых  автомашин, они  кашлянули  в
последний  раз  и  умолкли.  Охранники   проверили  оружие  и  вопросительно
посмотрели  на  стеклянную  будку.  Колдуэлл  знаком  велел   им  пропустить
грузовики. Тяжелые железные  ворота склада со скрежетом отворились, в здание
въехали три грузовика и остановились у гигантских подъемников. Оттуда сейчас
же опустились металлические  клешни  и стали  одну  за другой  выуживать  из
кузовов   выкрашенные    желтой    краской   бочки   с   черными   крестами,
предупреждавшими о радиационной опасности, и осторожно, дабы  не расплескать
содержимого,  ставить  бочки  на  землю.  Больше  всего Харрисона  Колдуэлла
радовал не аккуратный, заведомо  определенный порядок, в каком расставлялись
эти  бочки, и не дружные действия складского персонала,  а то, что грузовики
прибыли точно по графику. Ибо ему понадобились многие  месяцы, чтобы собрать
весь этот  материал, по  крупицам  наскрести сырье, которое теперь  занимало
целых  три  грузовика. Сейчас  Харрисон  Колдуэлл  с  восторгом  следил, как
сводятся  воедино месяцы кропотливого  труда, чтобы в назначенный момент и в
строго определенных пропорциях влиться в кипящие чаны со свинцом и серой. Он
становился свидетелем собственного превращения в самого богатого человека на
свете.  Наблюдая  за  тем,  как  выгружают  из  грузовиков тот  единственный
материал,  которого недоставало алхимикам Средневековья, он чувствовал  себя
так, словно ему аплодируют, снизойдя со своего королевского величия, все его
предки. Они оказались  правы  -  из  свинца  и  ртути можно получить золото.
Единственное, что оставалось сделать, - это добавить  ингредиент,  указанный
на камне,  - то  вещество,  которое было исключительной  редкостью тогда и в
изобилии имеется сегодня. Чтобы выковать себе будущее с помощью философского
камня,  Колдуэллам не хватило лишь урана. В конечном счете к этому  камню  и
разгадке тайны его привела именно история семьи Колдуэллов.
     Как там говорится?  Кто владеет золотом, тот  владеет душой всего мира.
Харрисону Колдуэллу  было  мало  дела  до  души  мира, его  волновали  более
реальные ценности.
     Он лично руководил загрузкой урана в чан, следя, чтобы не перелить выше
черты, которую своей рукой наметил на стенке емкости. Харрисон Колдуэлл взял
формулу, начертанную на камне, который покоился на дне Атлантики, и помножил
все показатели  на  двадцать тысяч.  Соотношение получилось астрономическое.
То, что в  формуле древних алхимиков имело величину мышиного волоска, теперь
превратилось в пять тонн урана. Весовая доля свинца составляла семьдесят три
и восемь десятых, сера же выполняла всего лишь роль катализатора.
     Три хромированных раструба длиной в двадцать ярдов каждый  вели к белой
стене  и  вливались  в  общую  трубу. И ни один человек  из присутствующих в
лаборатории не мог видеть, что получается на выходе.
     Харрисон Колдуэлл обошел  контору с заднего  хода  и поднялся по  узкой
винтовой  лестнице.  В  эту комнату вела  только одна  дверь. Он зажег свет.
Осветилась огромная  пещера. Под ним была площадка сто на сто ярдов, похожая
на  взбесившуюся  шахматную  доску.  На  полу  лежали  тысячи  продолговатых
литейных форм,  они были уложены аккуратнейшим образом, так  что те, которые
находились ближе всего к выходу трубы, выступали над теми, что были дальше.
     Более  слабый  человек наверняка  бы взмок от пота  и не  удержался  от
крика. Харрисон Колдуэлл только щелкнул тумблером.  По ту сторону стены чаны
опрокинулись. Расплавленный свинец хлынул в одну  емкость с  горящей серой и
ртутью;  за ними последовала струя урана,  некогда именовавшегося алхимиками
совиными зубьями. Разумеется, уран не имел ничего общего ни с какими зубами.
Харрисону  Колдуэллу  разъяснил это  профессор Крикс,  за  что и  поплатился
жизнью.
     С резким  щелчком раскаленные металлы соединились  возле  самой стены и
продолжали течь  в виде смеси, переливающейся серо-красно-розовым цветом. Но
на  выходе из трубы  сплав имел  вид великолепного желтого металла с  легким
светлым  налетом окалины  на  поверхности. В  тысячи  отливочных форм теперь
текло чистое золото, золото высочайшей пробы - двадцать четыре карата. Здесь
было  ровно семьдесят  восемь целых  и три  десятых тонны  золота, отлитых в
формы, которыми  был уставлен  пол зала,  -  семьдесят восемь  и три десятых
тонны золота в мире, где одна унция этого немудреного, мягкого металла стоит
365 долларов.
     В  конторе компании  Колдуэлл  и  сыновья  ожидающий  указаний  эксперт
принимал уже восьмую за этот час  таблетку успокоительного,  и в этот момент
раздался  звонок. Ему удалось сохранить спокойствие,  словно мистер Колдуэлл
звонил, чтобы заказать к чаю сладкое.
     - Продавайте, - раздался величественный голос Харрисона Колдуэлла.

     В городе  Бейонн, что в штате Нью-Джерси, три грузовика сделали обычную
ездку с  грузом урана.  На обратном  пути  их прижала  к  обочине  машина  с
мигалкой.
     Из машины  выскочил какой-то, человек  с  жетоном на груди  и  попросил
водителей представиться. Затем он поинтересовался, куда они направляются.
     - Обратно в гараж, - ответил один.
     Человек с жетоном записал с его слов адрес гаража.
     - Вы перевозили уран?
     - Ну,  ясное дело. Иначе с чего бы наши фургоны были укреплены свинцом?
Свинец  задерживает радиацию.  И  для  чего, по-вашему,  у  нас на  карманах
радиационные карточки? Зачем спрашивать?
     -  Есть кое-какие  проблемы.  По всей  стране  с  обогатительных фабрик
пропало огромное количество урана. Мы проверяем весь транспорт.
     - У нас накладные в порядке.
     - Я бы хотел взглянуть на бумаги, - ответил мужчина, убирая свой жетон.
- Причем на все.
     Водители  вернулись по  кабинам. День  был холодный  и  серый, и  им не
терпелось поставить машины в  гараж и пропустить по кружечке пива. Грузовики
стояли на  бульваре Кеннеди  посреди оживленной  трассы. Несколько  прохожих
остановились поглазеть.
     Человек с жетоном просмотрел накладные и заметил, что в них не отмечена
остановка в Гарлеме.
     - Ах, это. Ну да. Я вам дам адрес.
     - Да что вы говорите? И это не секрет?  - изумился мужчина с жетоном. -
Разве вам не было предписано держать рты на замке, что бы ни случилось?
     - Так вы не на правительство  работаете?  Мужчина улыбнулся. Он поманил
их  к себе  и  протянул  назад накладные.  К  каждой накладной  был приложен
конверт  с запиской. В записке им было  велено поднять  глаза: их собирались
ограбить.
     При взгляде на мощный ствол магнума 357-го калибра -  пистолета, больше
похожего  на пушку, - они поняли, что с  ними не шутят. На  одного  водителя
напала дрожь, он не мог даже расстегнуть браслет часов.
     - Пары бумажников нам хватит, - сказал незнакомец.
     Никто не спросил,  почему два,  а  не три. Они уже стали думать, что им
повезло.  Но  это  продолжалось  недолго  -  не прошло  и  трех  секунд, как
последовали вспышки. Этот свет, вырвавшийся из ствола пистолета, они увидели
раньше, чем прозвучали выстрелы. Звук распространяется со скоростью шестьсот
миль в час, пули магнума  357-го калибра летели быстрее, они в мгновение ока
прошили три черепа, выплеснув мозги на мостовую бульвара Кеннеди.
     Проходящая мимо машина притормозила, незнакомец вскочил в нее, и машина
умчалась  в сторону  Бейоннского  моста,  который выгибался  высокой дугой и
упирался в Стейтен-Айленд. В верхней точке  моста он выбросил в  воду жетон.
Все  прошло  без  сучка, без  задоринки, как и  было  предписано.  Значит, в
строгом   соответствии   с  договоренностью   возле  теннисных   кортов   на
Стейтен-Айленд с ним будет произведен расчет. Но в этом месте план претерпел
изменения. Он  не получил своего  конверта  с  тридцатью тысячами  долларов.
Вместо того ему вручили новенькую лопату и позволили вырыть себе могилу.
     Когда он закончил, ему посоветовали не утруждать себя  зря и оставаться
внизу.
     -  Эй, приятель, если  они со мной решили  так расплатиться, что  тогда
ждет тебя, а? Как думаешь?
     - Дай сюда лопату, - сказал человек, который стоял у края могилы.
     У  него  были  светлые  волосы,  тонкие  черты  лица  и  мягкий,  нежно
очерченный  рот. Получив  лопату, он  как будто  протянул ее  назад,  "чтобы
помочь несчастному  выбраться,  но,  тихонько засмеявшись,  вонзил  лезвие в
глотку  человеку,  и  без того уже  стоящему  в  могиле.  Потом, с  приятным
смешком, он засыпал тело рыхлой землей - как раз вовремя, чтобы не попасть в
поле зрения подъехавшего в этот момент игрока в гольф. Белый мяч приземлился
аккурат посреди  мягкого  могильного холма.  Гольфист подошел и, увидев, что
мяч наполовину зарылся в землю, выругался.
     -  Слушайте, да это же все  равно что из песчаной ловушки бить, верно я
говорю? Здесь что - площадка ремонтируется? Если так, то я бью свободный.
     - Нет. Вы не бьете свободный. Эта площадка не ремонтируется.
     - Знаете  что, вы  жестокий человек,  - обиделся игрок.  - Вы могли  бы
сказать, что здесь идет ремонт.
     На  следующий день  все программы  Дайнэмик-ньюс сообщали об убийстве с
целью  ограбления  трех  водителей завода  по обогащению  урана.  В передаче
звучали  также  заверения правительственных  чиновников о том,  что  никакой
утечки урана не было и нет.
     Хотя мы глубоко возмущены нападением на троих наших водителей, хотим со
всей  ответственностью заявить, что для беспокойства по поводу обстановки на
ядерных  объектах  нет  никаких   оснований,  -  так  заявлял  представитель
правительства.
     Но ведь грузовики шли порожняком, не так ли? - не унимался репортер.
     Машины направлялись на центральную автобазу в Пенсильванию.
     Их с самого начала гнали порожняком?
     Да.
     Зачем тогда их вообще понадобилось перегонять?
     Их нужно было отогнать на центральную автобазу в Пенсильванию.
     И ответственный чин из  аппарата правительства заверил  прессу, заверил
телекамеру и  весь мир, что  на данный момент  никаких оснований для тревоги
нет. Все строжайшим образом контролируется.

     Харрисон Колдуэлл сидел у себя в офисе на Уолл-стрит и смотрел, с какой
легкостью  биржа драгоценных металлов заглотила его пять  тонн  золота. И он
отдал  распоряжение продать  вдвое  больше.  Он  только  что  придумал,  как
усовершенствовать  сбор  урана.   Для  человека,   обладающего  неиссякаемым
источником богатства, нет ничего невозможного.

      Какой позор! Какое страшное  оскорбление и унижение.  Но  ничего. Чиун
стерпит.  Он переживет  его с достоинством и в молчании. Хотя, конечно, если
бы Римо обратил внимание  на его молчание, Чиун мог бы переживать свой позор
и   дольше.  Молчание  же,  которого  никто  не  замечает,  лишь  усугубляет
оскорбление и к тому же становится  абсолютно бесполезным занятием.  С таким
же успехом можно превратиться в безмолвный камень. А Чиун, Мастер  Синанджу,
не был камнем. И когда  он с кем-то не разговаривает, этому человеку следует
понимать это правильно.
     -  Я  молчу, - сказал он, и  серое с золотом кимоно, в  которое  он был
сегодня облачен, высокомерно взметнулось вверх.
     - Я слышал, - отозвался Римо.
     Он предъявил  их пропуска при  входе на  территорию секретного ядерного
объекта  в   Мак-Киспорте  (штат   Пенсильвания),   обнесенную  забором   из
металлической  сетки.  Это была только одна  из  нескольких атомных станций,
откуда произошла  утечка.  Но три грузовика, направлявшиеся на эту  станцию,
так  и не  попали  на место,  потому что  их  водителей ограбили  и убили  в
небольшом  городишке в штате Нью-Джерси. Это  было  очень подозрительно. Три
трупа  - и  все  из-за каких-то двух бумажников с полутора сотнями долларов,
если  не  меньше.  Конечно, в наши дни это не  такая уж  редкость.  В  любом
случае, больше никаких  зацепок не  было. Все следственные органы  пока были
бессильны.  Римо тоже не очень верил в успех,  но он рассудил, что Смитти не
прочь будет получить информацию из первых рук.
     - Я продолжаю молчать, - сказал Чиун.
     - Ну хорошо, - сказал Римо. - Извини. И о чем ты молчишь?
     Чиун  отвернулся. Когда  человек молчит, вполне  естественно, что он не
намерен это обсуждать.
     В пропуске  значилось, что Римо  и Чиун являются инженерами-атомщиками,
которые  прибыли  с инспекцией,  цель  которой  -  установить  эффективность
производства. Такую инспекцию они якобы проводили не только на этом объекте.
Бумаги давали им право задавать любые вопросы, даже самые нелепые.
     Римо  спросил, где хранится  уран перед отправкой. В  ответ прозвучало,
что нигде: на весь уран потребитель известен заранее.
     Чиун тронул Римо за локоть.
     - Я знаю,  папочка, ты молчишь. Оглядись-ка.  Здесь довольно интересно.
Смотри, сколько труб.
     - Прошу прощения, сэр, - вмешался охранник. - Что именно привлекло ваше
внимание?
     - Просто любуюсь достижениями современной технологической мысли.
     - Вы об этом, сэр? Это мужской туалет.
     - Вот именно, - ответил Римо.
     -  Могу  я посмотреть  ваши документы? Охранник  стал изучать глянцевые
карточки,   из    которых    следовало,   что    Римо   и    Чиун   являются
инженерами-атомщиками.  Фотографии были весьма неопределенного вида, но в то
же время не  давали оснований сомневаться в подлинности документов. Это были
обыкновенные маленькие фотографии, какие, всегда наклеивают на документы.
     - Попрошу вас пройти со мной, сэр.
     - Нет, - возразил Римо.
     Он взял документы из рук охранника, несмотря на то, что тот не хотел их
выпускать.
     - Вы обязаны следовать  за мной. Иначе вы можете пострадать. У вас даже
нет радиометра.
     - Мне он не нужен. Я чувствую радиацию без приборов.
     - Радиацию почувствовать нельзя.
     - Вы тоже могли бы ее чувствовать,  если бы внимательнее прислушивались
к своему организму, - сказал Римо.
     Чиун с негодованием  отвернулся. Как  это  похоже на Римо - пускаться в
пространные объяснения перед  любым идиотом. От этого  охранника так и несет
переваренным мясом, а Римо рассуждает с ним о том, как надо прислушиваться к
своему организму. Какая чушь. У Чиуна вдруг появилось сразу так много причин
для молчания, что он решил нарушить его.
     - Глупец,  -  сказал  он  Римо.  - До  чего мы  дошли? Разговариваем  с
охранниками,  ничтожными копьеносцами, человечишками,  которые не  годятся в
подметки даже  полицейским с квадратными значками, с людьми без чести! Зачем
ты тратишь время на разговоры с этим пожирателем мяса дохлых коров?
     - Я объяснил ему, что нам не нужны радиометры.
     -  Нам нужны мозги, вот что нам нужно. Я сделал  из тебя ассасина, а ты
болтаешься здесь в поисках жулья. Не  наше дело - искать жуликов. Воров ищет
полиция. Твоя беда в том, что ты никогда не служил настоящему императору.
     - Наша страна в опасности.  Эта штука может идти  на изготовление бомб,
которые  могут  разрушить целые  города. Ты  можешь себе представить,  чтобы
целые города обращались в пепел?
     - Сегодня? Конечно. Сегодня все происходит без должного благородства  и
величия.  Города  разрушают, даже не  подвергая разграблению. И кто  сегодня
признает  ассасина? А ведь хороший - даже не великий - ассасин может  спасти
миллионы жизней!
     - Ты знаешь, сколько человек погибло в Хиросиме?
     - Меньше, чем было убито в  Нанкине.  Вооружение тут вовсе  ни при чем.
Гораздо большее значение имеют войска, которые  теперь состоят не  только из
солдат,  но и из  мирных  жителей. Теперь каждый сам себе  ассасин.  В какой
позор  превратился наш  век! И ты,  после  моей школы, продолжаешь плыть  по
течению всеобщей  деградации, - сказал Чиун и завел свою шарманку о том, что
следовало бы с самого начала знать, что  белый,  как его  ни учи,  все равно
потянется к белым.
     Все  это он произносил  на ходу,  следуя  за Римо по  атомной  станции.
Разговор  шел  на  том  диалекте  корейского  языка,  на  каком  говорят  на
северо-западе полуострова, в  месте, которое Мастера Синанджу называют бухта
славы. В завершение своей  тирады он еще раз  повторил,  что,  если  бы Римо
служил  настоящему  императору,  а  не  этому  сумасшедшему  Смиту,  они  не
опустились бы до такого позора.
     Они совершали обход объекта, а начальник службы безопасности, дамочка в
красивом  костюме  и  модных очках  и  с очень  изящной  походкой, стояла  и
наблюдала за ними. Римо не обращал на нее никакого внимания.
     - О, милая леди, я вижу, вы тоже страдаете.
     - Меня зовут Консуэло Боннер, - сказала женщина.
     -  Я начальник  здешней  службы безопасности, и  я никакая не леди -  я
женщина. А что вы двое тут делаете?
     - Ш-ш, - сказал Римо. - Я думаю.
     - Он не замечает вашей красоты, мадам, - сказал Чиун.
     - А вы могли бы  себе позволить шикать на мужчину? - спросила  Консуэло
Боннер.
     Ей было двадцать восемь лет, и у нее были такие красивые голубые глаза,
нежная белая  кожа и черные  как  смоль волосы, что  она  без труда могла бы
стать  фотомоделью,  но  она  предпочла  такую работу,  где ею  не  могли бы
командовать мужчины.
     -  Нет.  Если бы на вашей должности был  мужчина, я  бы не стал на него
шикать. Я влепил бы его в стену, - сказал Римо.
     -  Вы не  похожи  на инженеров-атомщиков, - сказала Консуэло  Боннер. -
Чему равняется период  размножения  неравновесного  нейтрона,  подвергнутого
облучению электронным пучком, усиленным мощным лазером?
     - Хороший вопрос, - бросил Римо.
     - Отвечайте, иначе я вас арестую.
     - Семь, - ответил Римо.
     - Что? -  изумилась  Консуэло  Боннер.  Ответом должна  была быть целая
формула.
     - Двенадцать, - Римо сделал еще одну попытку.
     - Это смешно, - сказала Консуэло Боннер.
     - Сто двенадцать, - не унывал Римо.
     Он повернулся к женщине спиной и направился дальше по коридору, оставив
задачку на потом. Он рассудил, что если ядерные отходы были похищены, то это
могли сделать только люди, имеющие  специальную защитную одежду. Грабителями
должны были быть  люди,  хорошо знающие, как  надлежит перевозить уран,  тем
более в  таких количествах и с подобной обстоятельностью. Следовательно, это
скорее всего должен был  быть кто-то  из работников  отрасли, тот, кто имеет
регулярный доступ к ядерному топливу.
     Женщина не отставала ни на шаг. У нее была рация, и она вызвала помощь.
Улыбаясь женщине, Чиун пытался объяснить Римо, что женщины любят обхождение.
С ними нельзя обращаться грубо, их можно лишь осыпать лепестками любезности.
Он повернулся  к  женщине,  намереваясь  продемонстрировать,  как  это  надо
делать.
     -  Нежность   ваших  пальцев,  прикасающихся  к  сему  инструменту,  не
соответствует его  назначению, - сказал Чиун. - Вы вся - тысяча восторженных
рассветов, лучащихся ликованием и радостью.
     -  Я ни в чем не уступаю  мужчинам. И  я умею делать все то, что умеете
вы, позвольте вам заметить.  А тем более вы,  милейший, хотя вы меня даже не
слушаете, - парировала она.
     - Что? - переспросил Римо.
     - Я говорю, я собираюсь взять вас  под арест. И я умею делать  все, что
могут мужчины.
     -  Тогда  пописайте-ка  в  окошко,  -  сказал  Римо,  продолжая  искать
хранилище.
     Теперь  он сам видел, что это  туалеты. К ним  подходили большие трубы,
напоминающие ядерный реактор. А трубы реактора, напротив, скорее походили на
оборудование небольшой  ванной комнаты. Через пару минут это  заведение было
бы весьма кстати.
     Консуэло Боннер предусмотрительно выжидала, пока подойдет подкрепление.
Восемь охранников. По четыре на каждого.
     - Даю вам последний шанс. Вы  находитесь в запретной  зоне. Вы проникли
сюда  при весьма  подозрительных обстоятельствах, и я вынуждена  просить вас
следовать за мной. Если вы откажетесь, я буду вынуждена вас задержать.
     - Пописай-ка лучше в окошко, - повторил Римо.
     - Что за грубости с такой милой леди, - упрекнул Чиун.
     - Задержите  их,  -  приказала  Консуэло.  Охранники  разбились  на две
группы,  каждая  из  которых  зажала  нарушителя в  строгом  соответствии  с
инструкцией, так  что ему некуда  было деться.  Но  почему-то оказалось, что
зажали  они  сами  себя.  Консуэло  Боннер быстро заморгала.  Ее люди прошли
подготовку в лучших полицейских школах. Она своими глазами видела их в деле.
Один даже мог  сломать головой  доску. Все  владели боевыми  искусствами,  а
сейчас они набили себе шишек не хуже младенцев в манежике.
     -  Вперед!  -  рявкнула она.  -  Пустите  в дело дубинки.  Что  угодно.
Стреляйте! Уйдут!
     Позабыв  про  строгий  порядок,  охранники  гуртом  бросились  вдогонку
парочке, которая с невозмутимым видом шагала по коридору.
     После потасовки на ногах остались только двое, а третий  признался, что
не  успел  даже  ничего   почувствовать.  Нарушители  продолжали  удаляться.
Консуэло  Боннер сняла очки.  Она  вознамерилась  обратиться  к старшему  из
нарушителей. Он по крайней мере показался ей джентльменом.
     -  Вы, вероятно, меня  не  поняли.  Я  только  забочусь  о безопасности
станции.
     - Ага, безопасности от расхитителей урана, - отозвался Римо.
     - У вас нет доказательств. Эта станция охраняется не хуже, чем  если бы
этим ведал мужчина, - заявила Консуэло.
     - Именно это я и хотел сказать. Здесь черт знает что творится.
     - Вы что же, считаете, что мужчины работают лучше? - спросила Консуэло.
     - Мы считаем, что  нам, как мужчинам, не  суждено  иметь детей, поэтому
приходится  довольствоваться  своими ограниченными возможностями, -  пояснил
Чиун.
     Консуэло Боннер продолжала семенить за ними по коридору.
     - Если вы не инженеры, тогда кто же вы?
     - Возможно, наши интересы совпадают с вашими, - сказал Римо.
     - Мы пришли восславить вашу красоту, - сказал Чиун.
     Римо  по-корейски  заметил  Чиуну,  что  эта  женщина  не из  тех,  кто
поддается на такую бессовестную лесть. Чиун,  тоже по-корейски, ответил, что
Римо ведет  себя  как  настоящий белый.  Что плохого  в том, чтобы доставить
кому-то  удовольствие  ласковым словом?  Чиун  знает,  что значит  жить  без
благодарности. Он научился  этому за все те годы, что он воспитывал Римо. Но
почему должна страдать бедная женщина?
     - Говорю тебе в последний раз: я не собираюсь писать, что я не белый. И
что я-де тебе  солгал,  и что в твоих уроках было что-то  такое, что сделало
меня корейцем.  Я белый. И всегда был белым. И всегда буду белым.  И когда я
стану писать летопись Синанджу...
     Чиун поднял руку.
     -  Ты  напишешь,  что  мы всего лишь  наемные охранники, а  великий Дом
Синанджу, дом ассасинов всего мира, превратился в приют жалких прислужников.
     - Мы спасаем страну.
     - А  что  эта страна для тебя сделала? Чему  она тебя научила? Что  она
такое  -  твоя  страна? Есть тысячи стран, и будут еще  тысячи. Но  Синанджу
была, есть и будет... если ты нас не подведешь.
     - И я не  намерен  жениться ни на какой  толстой уродине из Синанджу, -
добавил Римо.
     Разговор шел на корейском и напоминал пулеметный огонь. Консуэло Боннер
не разобрала ни слова. Она поняла только, что они спорили. И еще она поняла,
что  эти  двое  имеют  не больше отношения  к ядерной физике, чем  китайский
бильярд.  Было ясно, что восьмерым охранникам их не одолеть, а возможно, что
и шестнадцати тоже.
     Однако  Консуэло Боннер стала начальником  службы безопасности  ядерной
электростанции  отнюдь  не  благодаря способности руководствоваться в  своих
действиях голыми подозрениями.  Она знала, что женщин принято судить строже,
чем мужчин. И  сейчас  она почти не сомневалась  в том, что  благодаря  этим
двоим ей удастся вернуть пропавшее топливо, получить за это причитающуюся ей
награду  и  тем  самым заработать  еще одно очко в пользу слабого  пола.  Не
говоря уже о существенном продвижении по служебной лестнице.
     - Я знаю, кто вы, - заявила она. - Вы никакие не инженеры. Вы из одного
из  бесчисленных федеральных  агентств,  которые пытаются вернуть  пропавшее
топливо. Я-то думала,  у нас уже все перебывали. Все это проводилось втайне,
чтобы  не вызвать, не  дай  бог, паники по  поводу  утечки ядерного топлива,
которого достаточно  для производства нескольких десятков атомных бомб. Но я
могу вам помочь выйти на след.
     Римо замер  на месте и посмотрел на Чиуна. Чиун,  все еще рассерженный,
отвернулся.
     - Окей, - сказал Римо. - Только скажите, какой был  правильный ответ на
тот вопрос, который вы мне задали  и  после  которого догадались,  что  я не
атомщик? Семь? Мне почему-то кажется, что семь.
     - Это формула. А зачем вам?
     - Ну, вдруг меня еще кто-нибудь спросит.
     Чиун медленно повернулся к молодой белой женщине,  которая обещала Римо
помочь ему в его поисках. Он посмотрел на ее гладкую белую кожу и элегантный
костюм в стиле вестерн. Шлюха, подумал он.
     - Хотела бы я знать, о чем вы сейчас думаете, - сказала Консуэло.
     Чиун улыбнулся и потянул Римо за рукав.

     Внутри  у Харрисона Колдуэлла все напряглось. Ладони у него  взмокли, а
во рту, наоборот, пересохло, и он уже в который раз внутренне затрепетал  от
страха. Но давать слабину он не мог. С этим парнем нельзя показать не только
испуг, но и нечестность.  Это был единственный человек, которому нельзя было
солгать.    Или    обойтись    небрежно.    Харрисон    Колдуэлл    поступил
предусмотрительно,  что держал  его лишь на  случай чрезвычайной надобности.
Ибо родители всегда  говорили  ему:  Деньги  без клинка могут быть  подарком
только тому  человеку, у которого меч уже есть. И Харрисон Колдуэлл обошелся
без него, когда надо было решить вопрос с профессором, переводившим текст на
камне, и  с  водолазами,  заснявшими камень  на пленку. К  услугам Франциско
Брауна Харрисон  Колдуэлл прибегал только тогда, когда  в  этом была крайняя
нужда. Он был его последним оружием.
     Харрисон Колдуэлл принадлежал  к малому числу людей, которые знают, для
чего существуют наемные убийцы. Их мастерство нельзя растрачивать попусту, и
к ним нельзя относиться как к наймитам.
     С мечом надо обращаться  как с собственной  дочерью, тогда  доживешь до
глубокой старости. Это означало, что свой меч нельзя дергать по пустякам, по
всяким ерундовым  поводам. Харрисон Колдуэлл не относил  себя к слабонервным
мужчинам,  но Франциско Браун мог любого, самого сильного человека заставить
трепетать от страха. После  того,  как  они стали работать вместе,  Колдуэлл
частенько задумывался, понимает ли Франциско сам,  до какой степени он может
наводить на людей  ужас. Он  нашел Франциско  в  Барселоне, в  районе порта.
Понимая, что для  достижения тех высот, к которым он рвался, ему потребуется
настоящий клинок, он отправился в наиболее  криминогенный район Барселоны  и
стал выспрашивать, кто здесь считается самым жестоким убийцей.
     Все  дороги  вели  к  одному  человеку,  который  промышлял  подпольным
опиумным  бизнесом.   О  нем  говорили,   что   он   расправился  со  своими
конкурентами,  одним  перебив ребра,  другим - проткнув  легкие,  третьих  -
утопив, если  можно  так  выразиться, посреди  самых что  ни  на  есть сухих
городских улиц. Харрисон Колдуэлл  назначил за его убийство цену в сто тысяч
долларов. Объяснение своей прихоти он придумал следующее: он-де жаждет мести
за  одного родственника, который якобы погиб из-за  наркотиков. Впрочем,  от
человека, готового заплатить сто тысяч долларов, никто  и не требовал особых
объяснений.
     Улицы  Барселоны  были  усеяны  трупами  с  огнестрельными  ранениями и
проломленными ребрами, но претенденты все продолжали прибывать. Они ехали  в
Барселону отовсюду  - белые, черные,  желтые, ехали, чтобы найти здесь  свою
смерть.  Сам же Харрисон Колдуэлл сидел в  полной  безопасности  в роскошном
номере парижского отеля и узнавал о происходящем из газет.
     Наконец,  после  трех  недель  кровопролития,  наркоделец  был найден в
собственной постели с изрубленным брюхом, а в гостиницу к Колдуэллу заявился
нежноликий светловолосый  парень и попросил выплатить ему  гонорар. Поначалу
Харрисон Колдуэлл  не поверил, что  убийцей  мог  оказаться  такой смазливый
молодой человек. Портье принял его за проститутку в штанах - из тех, которых
любят  голубые, настолько он был хорош собой. Но что-то в облике этого парня
безошибочно говорило о том, что дело сделал именно он.
     - Я обещал сто тысяч долларов, - сказал Колдуэлл. - Я был неправ. Я дам
вам четыреста тысяч - сто тысяч сейчас и триста тысяч немного погодя, причем
в золотых слитках.
     - Эти триста тысяч - за что?
     - За  то, что вы никогда больше не будете работать  ни на кого другого.
Вы теперь мой клинок.
     Он  дал   молодому  человеку  время  подумать.  Колдуэлл  понимал,  что
человеку,  способному на  такую  жестокость, ничего  не стоить  убить его за
подобное предложение. Но  зато, если  он  согласится, у  Харрисона Колдуэлла
будет настоящий меч.
     - Согласен, - сказал  Франциско  Браун. И как только Харрисон  Колдуэлл
выяснил,  что  недостающим  элементом  является  уран,  у  Франциско  Брауна
появилась работа.  Причем довольно  тонкая работа. Впрочем,  он  с такой  же
легкостью умел  вынуть  у  человека  глаза,  как и  помочь кому-либо уснуть.
Франциско  Браун мог  убить любого человека  в любом  месте и в любое время,
причем сделать  это  так, что  не  подкопаешься. Накануне  того дня,  как  в
плавильне  Колдуэлла потекли  первые  реки золота, Франциско Браун  устранил
единственную ниточку, связывавшую грузовики с ураном и его  хозяина. Это  он
придумал нанять для убийства  шоферов головореза, а потом  убрать и  его. Он
был настоящим гением убийств, и хотя Франциско  не любил говорить о себе, из
обрывочных   разговоров  Колдуэлл   знал,   что  самим  происхождением   ему
предначертано воспринимать убийство как  нечто  совершенно  естественное. Он
был  внуком  нацистского  военного преступника, который удрал  в  Уругвай  и
поступил  там на  службу в  полицию. Юный Франциско тоже пошел  в полицию  и
сформировал там отряд, который действовал с такой жестокостью, что перед ним
бледнели настоящие террористы. Но, как  ни  странно,  в один прекрасный день
Франциско  присоединился к партизанам. Он объяснил это так: Там  можно  было
убивать вообще без всяких правил.
     Колдуэлл не стал  допытываться. И  вот  сегодня  у него в  руках триста
тысяч долларов золотом, приготовленных для Франциско. Но  всякий раз мысль о
том, что с Франциско надо расплатиться - будь то гонорар или  премиальные, -
повергала его в такой страх, что у него потели ладони.
     - Мистер Колдуэлл, - сказал Франциско, входя в кабинет.
     - Франциско, - отозвался Колдуэлл и выпрямил спину, словно сидел  не  в
кресле, а на троне.
     У  Харрисона  Колдуэлла  для Франциско  были  готовы  маленькие плоские
слитки  с  клеймом  фирмы.  В  виде  золотых слитков  триста  тысяч долларов
занимали меньше места, чем книга учета на его столе розового дерева.
     Франциско  бросил  взгляд  на  золото  и  щелкнул  каблуками. Что  если
когда-нибудь  этот  смазливый  мальчик  повернется  против  меня?  - подумал
Колдуэлл.
     -  Франциско,  - заговорил он,  - у нас возникли кое-какие проблемы. По
моим  сведениям,  какие-то   люди  на  ядерном  объекте  в   Мак-Киспорте  в
Пенсильвании  близки  к  тому,  чтобы  выйти на след.  Было  бы  желательно,
Франциско, раз  уж  мы не в силах  уничтожить след полностью,  ликвидировать
тех, кто может на него напасть.
     И  Колдуэлл  объяснил,  что  согласно  его  данным  начальница   службы
безопасности  обнаружила  накладные, которые  вели  к  тем грузовикам  и  из
которых следует,  что машины шли не порожняком,  а с грузом. С ней были двое
мужчин, явно неординарных физических данных.
     - Я не хотел бы, Франциско, чтобы к этому делу было привлечено внимание
общественности.
     - Так точно, мистер Колдуэлл.
     - Ты ничего не имеешь против убийства женщины?
     - Я обожаю женщин, -  сказал  Франциско  Браун  и улыбнулся. -  Я очень
люблю женщин.

     Гордым  и неприступным  Рыцарям  ислама не  понравилась идея устранения
женщины.  Или  желтолицего.  С  белым  все будет  в  порядке  -  с  ним  они
разделаются в два счета. По мечети, устроенной в бывшем  танцевальном зале в
Бостоне, прокатился смех. Этот похожий  на голубого белый парень  предлагает
солидный  куш  за то, чтобы вырубить трех человек. Случалось, гордые  Рыцари
пришивали людей только для того, чтобы проверить новую пушку. Однажды к  ним
заявился белый репортер, и они сказали ему, что Гитлеру следовало уничтожить
всех  евреев,  а потом  и остальных  белых. Да, Гитлер был человек. Все  эти
эсэсовцы в форме и концентрационные лагеря...
     Когда   какие-то   евреи   расценили   их   заявление  как  злобное   и
антисемитское,  газета ринулась  в  атаку  на евреев. В конце концов, теперь
черные были официально угнетаемым меньшинством.  О евреях никто не  говорит.
Теперь  проблемы у черных. И  газета  объявила  Рыцарей  ислама общественным
движением прогрессивной направленности.
     Похожий на голубого парень предложил им тысячу долларов наличными сразу
и  восемьдесят тысяч по выполнении работы.  Они знали, как они поступят. Они
возьмут  эту  тысячу,  пришьют  тех троих -  включая желтого  и бабу,  потом
получат  свои  восемьдесят  тысяч, после чего уберут соглядатая, а  может, и
самого заказчика.
     Правда, кое-кто из  них  считал,  что его можно и  оставить - уж больно
хорошенький. Некоторых они оставляли себе, обычно  женщин, и  держали их под
замком.  Иногда они их продавали, иногда покупали. Ни  с каким  арабским или
подлинным  исламским  движением они не  имели ничего  общего,  хотя  попытки
установить контакты были. Когда их застукали за кражей коврика из мечети, на
языке полиции это была  кража со  взломом. Сами  же они назвали это попыткой
глубже постигнуть смысл молитвы.
     И  снова местная  газета подослала к ним корреспондента,  который и  на
этот  раз усмотрел в  них  юношескую цельность. Когда же  из  стенного шкафа
раздался стук, он спросил, что это означает.
     - Она хочет кушать. Люди говорят - мы  обращаем кого-то в рабство.  Нам
ведь надо их кормить. Нам  надо  их  одевать. Черт, собаку  держать -  и  то
лучше, - с характерным негритянским акцентом сказал ему взволнованный имам -
идейный лидер шайки.
     В качестве дружественного жеста корреспонденту была предложена женщина.
И он вернулся к себе и сел писать статью о том, как группа молодых людей, не
встретив  ни  в  ком понимания,  борется за  свободное  предпринимательство.
Статья  призывала  к диалогу между Рыцарями  и  общественными  лидерами.  Об
отчаянном стуке за стеной в ней не упоминалось. Как, впрочем, и о том, что у
него  на глазах был продан ковер, принадлежавший настоящей  мечети ливанских
суннитов.  У него в руках была сенсация, и он не думал, что эти неприглядные
подробности могут иметь какое-то отношение к его сенсационным материалам. Он
писал  о   мужестве  чернокожих   молодых  людей,  у  которых   хватает  сил
противостоять угнетению и нападкам со стороны общины.
     Франциско  Браун понимал, кого он покупает.  Он покупает дешевых убийц.
Они,  вероятнее  всего,  сперва потренировались на родственничках, потом  на
соседях,  а уж потом вышли на  большую дорогу. Браун понимал, что на  любого
судью, который отважился бы освободить этих  ребят из-под стражи и вернуть в
общину,  ляжет ответственность  за столько черных  жизней,  скольких  нет на
совести  у  Ку-Клукс-Клана  за  всю  историю  кровавых  судов  Линча  рубежа
столетия.
     Франциско Брауну  было  на  это наплевать. Он много раз видел  подобную
шушеру  в  трущобах  -  не  только  в  Америке.  Из  них  даже повстанцы  не
получались. Если бы Франциско Брауну пришлось поднять негритянскую революцию
в Америке, он не стал бы прибегать к  этим типам, он обратился бы к среднему
классу чернокожих, к тем, кто борется за  право  построить собственный дом и
отдать детей в школу. Вот кто настоящие  бойцы. А  эти  -  просто мусор.  Но
сейчас ему нужен мусор. И как можно больше.
     - Я хочу, чтоб вы устроили резню, - сказал Франциско.
     - Надо посмотреть на зелененькие, парень.
     - Разумеется, - ответил Франциско.
     Он заметил, как один  бочком подобрался к  нему.  Тому, кто хочет иметь
дело  с такого рода публикой,  надлежит  знать,  что для них тысяча долларов
сразу значит гораздо больше, нежели целое царство  - но потом. Не исключено,
что  они  подумывали сейчас об ограблении, а может, и  об изнасиловании. При
взгляде на миловидные черты Франциско Брауна такие мысли многим приходили  в
голову.
     Франциско ласково  улыбнулся и  точным, отработанным движением направил
Беретту 25-го  калибра в выпирающие штаны прижимающегося к нему парня, после
чего немедля  всадил  туда пулю.  С  черного,  как  асфальт,  лица  на  него
осклабился ряд жемчужных зубов.
     Хотя штаны парня  сейчас же набухли от крови, лицо  его еще не в полной
мере  отражало боль.  Кто-кто, а Франциско знал, что  нелепая ухмылка -  это
лишь самая первая  реакция,  означающая еще неверие в то,  что произошло. Но
Рыцари  ислама  поняли,  что имеют дело  не  с социальным работником  и не с
репортером, и ввечеру они уже сидели по трем машинам.
     В  Нью-Джерси  они сделали остановку на какой-то ферме, где  в ожидании
Франциско Брауна решили размяться, предавшись насилию и грабежу.
     - Пошевеливайтесь, - сказал Франциско, появившись в дверях.
     В Пенсильвании парни,  сидевшие в трех  машинах,  пожаловались, что  не
развлекаются  вот  уже  пятнадцать часов.  Это  были  уже  симптомы  игры на
попятную.  Франциско попросил, чтобы  кто-нибудь один составил  список того,
что им нужно.  Они  выбрали  для этого своего  предводителя-имама. Франциско
учтиво выслушал все претензии, после чего  двумя выстрелами выбил ему глаза.
После  этого  три  машины  больше не  останавливались  до  самого  пригорода
Мак-Киспорта, где у них был адрес, который дал мистер Колдуэлл.
     Только здесь Франциско  выложил  на капот автоматы, мачехе, пистолеты и
несколько гранат. Сопливые Рыцари  поверить не могли  своему счастью. Они не
только прикончат этого белого, они искрошат его в мелкие кусочки.
     - Все заряжено, - сказал Франциско. - Вон в том доме,  - он показал  на
загородный дом,  в котором горел свет в гостиной и было видно, что за столом
сидят три  фигуры, - находятся  трое безоружных людей. У меня же,  напротив,
есть пистолет. Прежде чем вы меня прикончите, я положу по крайней мере троих
их вас. Кого именно - я вам не скажу. У вас есть выбор: или трое беззащитных
людей, которые ничего вам не  сделали, или я, для которого не будет большего
удовольствия, чем раскрасить ваши черные шкуры красненьким. Выбирайте.
     И  он  ласково  улыбнулся. Рыцарям  ислама  понадобилось  для  принятия
решения менее секунды.  Издав клич интифады, они  сгребли оружие и с воплями
бросились к домику посреди небольшой долины.
     Франциско  Браун  знал, что  такого  рода массовую атаку  ничем  нельзя
остановить. Он это  видел  не  раз. Какими бы  плохими  они  ни были, Рыцари
ислама,  с  учетом  их  численности, способны  таким натиском нейтрализовать
любую силу. Он был бы и сам не прочь поучаствовать, но мистер Колдуэлл особо
подчеркнул, что он не должен марать себя преступлением. Как жаль. Да еще эта
женщина.  Женщины -  его слабость. Эта ему  бы  очень понравилась. Она такая
красивая.  Его так  и тянет  к женщинам.  Он с грустью  повернулся и пошел к
машине. Видеть, как вся радость достается этой шайке, выше его сил.
     Он  стал думать о том, что  бывает  тоска,  которую  нельзя избыть даже
деньгами. Но он успокоил себя  тем, что с  мистером Колдуэллом у него всегда
будет  много  женщин.  Как  сказал  мистер  Колдуэлл:  Настоящему  богатству
требуется настоящий клинок. Ты станешь моим мечом, Франциско Браун. И  знай,
что этому клинку не придется быть  в ножнах. И Франциско Браун понял, что он
нашел того  единственного человека, на  которого ему хотелось бы работать, и
преклонил колено перед своим господином.
     С грустными мыслями Франциско сел в  машину. Сейчас  начнется стрельба.
Он посмотрел  на мотор.  Должно быть, это он заглушает  звуки выстрелов.  Он
опустил окно.  Снова тишина. Он дал им  АК-47 - превосходное  боевое оружие,
может  быть, даже самое лучшее. Ничего. Ни взрыва гранаты, ни свиста мачете.
Франциско Браун вышел из машины и посмотрел с холма вниз. В дом вошел старик
в струящихся одеждах. На  дорожке у дома  лежали черномазые -  вся шайка. Не
было ни крика, ни стона.
     Потом из дома  донесся шум. Какой-то мужской голос ворчал,  что надо-де
убрать  трупы. Тот, что постарше,  -  раскосый  - отвернулся от  молодого  -
белого. Белый был чем-то недоволен.
     - Если ты их убиваешь, то изволь убрать за собой. На кухне есть большие
мешки для мусора. Почему бы тебе не сложить их туда?
     Молодой   белый  швырял  трупы,  словно  пустые  картонные  коробки,  и
складывал их в штабель, не переставая ворчать, что приходится делать грязную
работу. Пассажиры трех автомобилей теперь были сложены пирамидой.
     На взгляд Франциско, тела весили от 70 до 120 килограммов. Они летали в
кучу как перышки.
     -  Учти,  я  это  делаю в  последний  раз,  - сказал белый.  И  тут  он
повернулся  к  холму,  словно  все  это  время знал,  что  на  него  смотрит
Франциско. - Что, милый, тоже хочешь? - спросил он.
     Франциско понял, что этот человек  нужен ему  так, как никто и никогда.
Ему   нужен  этот   молодой.   И   старик  тоже,  а   на  десерт,  полностью
удовлетворившись,  он  полакомится  девицей. Теперь они все в его  руках.  И
мистер  Колдуэлл, пожалуй, не станет возражать, если он прикончит  их своими
руками. Затея с черными из гетто провалилась.

      Как ни был Франциско Браун преисполнен благодарности  к своему хозяину
за щедрое вознаграждение в Барселоне, он не стал очертя  голову бросаться на
очередную жертву. Естественно, ему не составило  бы никакого труда проломить
этому  белому  ребра,  одним  ударом  карате. Ему  доводилось из  маленького
пистолета вышибать глаза у бегущей женщины с расстояния пятьдесят ярдов. Ах,
как быстро она бежала,  эта  женщина!  Особенно  после  того,  как  выронила
младенца.
     Но  величайшим  оружием  в  руках  Франциско  Брауна  были  терпение  и
хладнокровие. И он усилием воли  заставил себя  не  отступать от собственных
правил, несмотря на страстное желание разделаться с этой троицей немедленно.
Они прикончили мусор, который он насобирал  в Бостоне.  Двигались они просто
неподражаемо,  причем  с такой скоростью,  что он даже не мог  определить, к
какой  школе  единоборств они  принадлежат. Ему ничего  не стоит  выстрелить
прямо сейчас. Но это может оказаться рискованным. Вдруг он прикончит одного,
а  другие побегут,  тогда ему придется гоняться за ними. Вообще  неизвестно,
чего  от них можно ожидать. Он не знает даже, кто  они  такие, а раз так, то
недолго наделать и ошибок. Они  уже доказали, что не такие как  все - совсем
не такие.
     Конечно, если сейчас бросить в дом гранату, они скорее всего разбегутся
и он сможет воспользоваться замешательством, чтобы их перебить. Вероятно. Но
он предпочитал не полагаться на вероятность, поэтому до сих пор и жив.
     К  тому  же  сейчас  он  не один, у  него  за  спиной человек,  который
действительно  знает,  как  распорядиться своей  властью. А Франциско  Браун
знает, как  распорядиться  тем,  что есть у него.  И он ни  за что не станет
мараться в крови, если в том нет необходимости.
     Так.  У  него  уже  есть  кое-какое  преимущество  перед  этими  двумя,
засевшими в  доме.  Он  знает, какую  опасность они представляют.  А  они не
знают, насколько опасен он, как, впрочем, не знают и того, что он собирается
их убить.  Они  даже не  знают,  что он  здесь. Одного  этого всегда  бывало
достаточно, чтобы Франциско праздновал скорую  победу. Почему сейчас  что-то
должно измениться? Всегда было так: он их знает, они его - нет, в результате
он их убирает. Ему повезло, что  они уже себя обнаружили, а  ему не пришлось
пока вступить в дело.
     Он вернулся к  багажнику, открыл портфель  и, достав оттуда две длинные
оптические трубы, вставил  их  одна в другую. Потом аккуратно привинтил их к
фотокамере, которую установил на легкой, но устойчивой треноге.
     В  горах  Пенсильвании  было  холодно,  но  свежести не  чувствовалось.
Издалека, от терриконов старых  угольных шахт несло  таким запахом, как если
бы в центре земли тлели гнилые кофейные плантации. Маленький домик, с мирным
потрескиванием  поленьев  в  камине  гостиной,   казался  теплым  и  уютным.
Франциско  Браун  навел  объектив  на  гостиную.  На  каминной  доске стояла
фотография  в  рамке. Он  прочел подпись фотографа в  углу снимка -  значит,
резкость наведена. Он направил объектив на дверь.
     После  этого с  молниеносной  скоростью и с той небрежностью,  с  какой
плотник вколачивает тысячный по  счету  гвоздь в крышу,  Франциско Браун дал
выстрел из пистолета по входной двери и высадил стекло. Он сработал быстрее,
чем успело вернуться, отразившись от гор, эхо выстрелов.
     Прежде, чем упал  на землю последний  осколок стекла, старик и  молодой
уже стояли на улице, а фотоаппарат Франциско сделал двадцать пять  кадров за
одну секунду. В следующую секунду он открывал дверь своего автомобиля, держа
аппарат в руке. А еще в следующую секунду он уже  мчался по дороге, вдавив в
пол педаль газа.
     Выехав  за  пределы Мак-Киспорта,  он  остановил  машину  и  достал  из
аппарата пленку. Все шло нормально, и он благополучно добрался  до Нью-Йорка
и  подъехал  к  дому мистера  Колдуэлла.  Он  позвонил  по  телефону,  чтобы
назначить  встречу  с  мистером  Колдуэллом.   Временами  тот  называл  себя
американцем,  но Франциско чувствовал, что на самом  деле это не так. Мистер
Колдуэлл никогда не просил обращаться к себе  по имени. Эти американцы вечно
набиваются вам в друзья. За мистером Колдуэллом такого не водилось. От этого
работать на  него  было легко  и  просто.  Для  вас  мистер  Колдуэлл всегда
оставался мистером Колдуэллом и никем другим.
     - Говорит Франциско Браун. Я бы хотел повидаться  с мистером Колдуэллом
в удобное для него время, - произнес Франциско в трубку.
     Выпуклые цифры позволяли набирать номер даже в темноте, что было крайне
существенно,  ибо  телефон  находился   в  темной  комнате,   служившей  ему
фотолабораторией в нью-йоркской квартире. Его поселил там мистер Колдуэлл на
следующий  день  после того, как  назвал  Франциско своим  клинком,  и велел
установить с этой квартирой прямую телефонную связь.
     - Аудиенция будет вам предоставлена сегодня днем, - ответил по телефону
секретарь, и  Франциско записал для  себя  время  встречи, не придав особого
значения слову аудиенция.
     Снимки  у  него  были  готовы -  двадцать менее  чем  за одну  секунду,
сделанные  быстрее,  чем  моргает  человеческий  глаз или воспринимает  звук
барабанная перепонка.
     Однако  Франциско Браун  знал, что, как  и во  всем  в  нашей  жизни, в
фотографировании  каждой  светлой  полосе соответствует своя  черная.  Иными
словами, ничего  не бывает бесплатного. Несмотря  на исключительное качество
оптики его аппарата  и крупный формат, условия молниеносной съемки требовали
использования  такой высокочувствительной  пленки,  что в  результате снимки
получились не  лучше, чем  первые  фотоопыты ребенка.  Впрочем,  этого  было
вполне достаточно для того, чтобы начать разрабатывать интересующих нас лиц,
если, конечно, мистер Колдуэлл и в самом  деле так могуществен, как кажется.
Ведь в конечном счете деньги и есть власть. Чтобы установить связи и  мотивы
поведения  этих  двоих, Франциско, естественно, прежде всего выяснит, на что
они  способны,  кто  они  такие  и  где  их  можно найти. Только  подготовив
достаточно прочную почву, можно будет нанести  удар. Такая  основательность,
конечно,  требуется  только в  том  случае,  если противник  на  голову выше
окружающих. С остальным человечеством можно разделаться по мановению палочки
- будь то на кладбище, в конференц-зале - словом, где угодно.
     Красивое  лицо Франциско  Брауна в  обрамлении белокурых  волос хранило
спокойствие.  Он смотрел, как  из бачка  с  проявителем выползает  пленка  и
погружается прямо  под струю  воды,  а  потом  сразу - в  другой  бачок -  с
фиксажем,  который  остановит  процесс  проявки,  с  тем   чтобы  остановить
воздействие света на пленку.  Таким  образом, негативы будут  закреплены.  С
лучших из  них он  сделает отпечатки, и тогда у него  будет  чем заняться на
досуге -  он станет рассматривать  лица  своих  жертв.  Что еще более важно,
снимки помогут ему продвинуться в деле установления их личностей.
     Ему нравилось  работать под  музыку Баха, которая  с причудливой  мощью
лилась  из стереодинамиков. Она придавала ему хладнокровие.  И  избавляла от
необходимости  что-либо насвистывать. Эта  музыка  создавала настроение. Да,
это будет особенное дело, не какой-то обычный хлам. Он вновь  подумал о том,
с  какой  легкостью были прикончены Рыцари ислама. Жаль, что он тогда ничего
не  заснял. Но  он никак не  ожидал, что  они  потерпят неудачу. Их было так
много, правда, все неопытные. Собственно, благодаря их неопытности его выбор
и пал на них.
     Негативы, которые он  отобрал  для  печати,  преподнесли  ему  еще один
сюрприз. Было  такое впечатление,  что  белый  смотрит  прямо в  камеру. Три
кадра. Крупным планом. Да нет, не может быть, это скорее всего  случайность.
Нет  такого  человека, который успел бы  заметить,  что его  фотографируют с
отдаленного холма,  тем более после  того, как только  что у  него выстрелом
выбили окно. Франциско  доводилось видеть  такие лица -  как правило, на них
были написаны страх и недоумение, а голова бешено вращалась во все стороны в
поисках  источника  опасности.  Конечно, это  все благодаря тому, что камера
такая  скоростная,  только  из-за этого  могло  создаться  впечатление,  что
мужчина смотрит прямо в объектив. Это обман зрения.
     Впрочем,  надо  отпечатать, тогда  будет  виднее,  даже  при  том,  что
качество  оттисков скорее  всего  будет неважное. На  фотографии глаза будут
широко  раскрыты  и  совсем неживые,  поскольку на  самом  деле  взгляд  был
направлен в  никуда. Рот наверняка будет широко разинут, потому что в минуты
панического страха  люди забывают  о носовом дыхании и начинают дышать через
рот.  И все  тело  окажется напряжено, как всегда,  когда  человек  напуган.
Корпус будет наклонен, а  руки расставлены в стороны.  На негативе,  правда,
фигура  кажется  вполне собранной.  Но это  может  быть следствием обладания
навыками  рукопашного  боя  -  владение  телом, доведенное  до  автоматизма.
Естественно, на  самом деле ни о какой собранности  не может быть  и речи, и
это наверняка станет видно на отпечатках.
     Франциско заложил негативы в барабан, который может печатать фотографии
с еще мокрой  пленки.  Рядом с  ним стоял  чемоданчик  с кодовым замком.  Он
открыл  его.  Этот  чемоданчик был не для  фотопленки,  он  вообще  не  имел
отношения  к фотопринадлежностям. В нем  находился  один-единственный  бокал
уотерфордского хрусталя со слегка охлажденным красным вином. В конце концов,
для  чего еще жить? Болтаться  от  одного убийства  до другого? Почему  бы в
ожидании не позволить себе насладиться Бахом и хорошим божоле?
     В отличие  от большинства дегустаторов вин Франциско  не требовалось  в
течение часа вдыхать  букет,  он предпочитал сразу вкусить  его терпкость. И
всегда довольствовался только одним бокалом.
     Барабан  заворчал.  Музыка  Баха лилась из  динамиков  сквозь столетия,
красное вино  ласкало  язык Франциско,  а потом жарко  разбежалось по жилам.
Барабан щелкнул и остановился, и Франциско знал, что фотографии готовы,  а у
него еще есть полбокала доброго вина.
     Он точными  движениями  вынул  три  фотографии и, разложив перед собой,
зажег свет.
     Тяжелый  уотерфордский хрусталь  с  грохотом ударился  об  пол,  но  не
разбился. Вино  расплескалось вокруг. Широко разинут был рот не у того, кого
он снимал, а у самого Франциско Брауна.
     Он  отступил  на шаг  от бачка с проявителем. Невероятно. Наверняка это
вышло случайно. Он усилием воли заставил себя вновь подойти к бачку.
     Оттуда на него смотрело мужское лицо, взгляд  его был направлен точно в
объектив.  И  ни  малейшего страха  в нем  не чувствовалось, а  рот оказался
плотно сжат. Лицо  было худощавое и не выражало никакой враждебности;  более
того,  человек  явно  улыбался   фотографу,  словно   угроза,  которую   тот
представлял  его  жизни,  была не  более  чем  дружеской  шуткой.  Франциско
внимательно рассмотрел три отпечатанные  фотографии.  Всюду  крупным  планом
красовалось это улыбающееся лицо.
     Он быстро  заправил  в барабан  все двадцать негативов. Надо посмотреть
остальные.
     Он в нетерпении отбивал ногой такт. Баха он выключил, будь он  неладен.
Он стал вслух поторапливать  машину. Потом одернул себя  - не следует все же
разговаривать с неодушевленными предметами. Он сказал  себе,  что  Франциско
Брауна нельзя  так  просто вывести  из  равновесия. Он напомнил  себе о том,
скольких людей он убил, после чего пинком послал хрустальный бокал в стену.
     Наконец показались фотографии. Они были  еще более ужасны, но Франциско
Браун уже был к этому готов.  На первом кадре парочка была запечатлена в тот
момент, когда они выходили  из  дома. На втором кадре было ясно, что они уже
его учуяли. Как  ни странно,  но, судя по снимкам, старик  двигался не хуже,
если не лучше  молодого. На самом деле интереснее  всего было то, как старик
смотрел в камеру. Вид у него был такой, словно он пытается определить, какая
будет  погода.  Абсолютно  беззаботное  выражение.  Потом  он  повернулся  к
молодому,  чтобы  понять,  заметил  ли  он,  что  происходит  на  холме,  и,
убедившись,  что  и тот тоже  смотрит в объектив, повернулся и пошел в  дом.
Следом шли три кадра с крупным планом молодого. Радостное лицо без  малейших
следов страха или удивления. Идеальная резкость.
     Отлично.  Значит,  он мудро поступил,  что не  напал  сразу.  Два самых
четких снимка, по которым можно было точнее всего определить рост и вес,  он
взял с собой на встречу с мистером Колдуэллом.
     - У  меня назначена встреча с  мистером  Колдуэллом,  -  сказал  Браун.
Фотографии он нес в небольшой кожаной папке под мышкой.
     - Могу я вас попросить? - сказал охранник.
     - Попросить о чем? - не понял Браун.
     - Подождать аудиенции.
     - Мне не говорили, что я должен кому-то подчиняться.
     - Ожидайте, - сказал охранник тоном, не терпящим возражений.
     Опять это слово - аудиенция.
     Едва отворилась дверь, как до Франциско Брауна стал доходить смысл слов
охранника и секретаря.
     Здесь  все  было  по-другому,   отдельных  кабинетов  и  след  простыл.
Секретарши  и младшие служащие сидели за письменными столами, расставленными
по  стенам  зала,  так   что  в  середине  оставалось   огромное   незанятое
пространство.  В самом центре высился  постамент,  на котором было водружено
кресло с высокой спинкой.  Оно сверкало цветными камнями,  не исключено, что
бриллиантами.  Над креслом висел  странный чеканный знак,  красный на черном
бархатном  фоне. А в кресле, положив  одну руку на подлокотник, а другую  на
колени, восседал мистер Харрисон Колдуэлл.
     - Мы готовы с вами переговорить, - изрек он. Франциско обернулся и стал
искать глазами тех,  о ком  говорил мистер  Колдуэлл. Никого больше не было.
Вокруг него  на двадцать пять  ярдов  было  пустое пространство.  Пальцем  с
бриллиантовым перстнем он поманил Брауна ближе.
     Тот  застучал каблуками  по  мрамору,  которым был  выложен пол  вокруг
постамента. Никто из младших клерков не смел поднять головы. Рука с перстнем
протянулась к Франциско. Он  был  готов ответить на рукопожатие,  но вовремя
заметил, что ладонь обращена книзу. Больше сомнений  быть не могло. Это была
не встреча, это была аудиенция.
     - Ваше Величество, - прошептал Франциско Браун, целуя царственную руку.
     -  Приветствую тебя, Франциско  Браун, мой клинок, - отозвался Харрисон
Колдуэлл. - Ты явился сообщить, что наша проблема решена?
     Браун с поклоном сделал шаг назад.  Значит, мистер Колдуэлл по какой-то
причине считает себя королем. Что верно,  то  верно, денег  у  него куры  не
клюют,  и пока  никаких  глупостей  он  не  делал.  Однако  новое  положение
Франциско Брауна заставило его тщательней взвешивать каждое слово. Ведь этот
Колдуэлл может оказаться обыкновенным  шизофреником. Но если  он  и псих, то
все равно фантастически богат.  Франциско Браун знал,  что даже у крупнейших
американских корпораций  нет таких  денег,  чтобы мостить  мрамором огромные
площади в  самом  престижном  деловом  районе  Нью-Йорка.  А ведь  одна  эта
комната, этот тронный зал, занимает целый этаж.
     - Ваше Величество, мы оказались перед лицом более грозного врага, чем я
поначалу предполагал.
     - Врага?
     - Так точно. Ваше Величество.
     - У нас нет ни заклятых врагов, ни верных друзей.
     - Ваше Величество, я не  выбирал этих людей себе  в жертву. Они  не мои
враги.
     - Пока ты служишь мне, Франциско Браун, они твои враги.
     -  Так точно. Ваше Величество. Наша первая попытка потерпела неудачу, -
сказал Браун.  - Я пришел к  вам,  потому  что  помню ваши слова  о том, что
теперь вы имеете такую власть, которая открывает  вам более широкий доступ к
любой информации.
     - И эта власть день ото дня возрастает, - заметил Колдуэлл.
     - Мне нужна информация об этих двоих, тогда я сумею лучше распорядиться
ими.
     - Видишь ли, Франциско, враги не всегда являются таковыми.
     Браун  колебался.  Он не  был  уверен, что следует поправить  Колдуэлла
прямо  сейчас. Но он вынужден это сделать. Для того чтобы убрать этих двоих,
ему  нужна  будет  помощь. Если  нет, лучше  уже сейчас подумать о  том, как
спасти свою шкуру.
     - Ваше  Величество,  вы  сами  хотели  их  устранения,  потому что они,
согласно вашим данным, позволили себе  совать нос куда не следует. Или они в
этом больше не замечены?
     - Насколько нам известно, об этом говорить не приходится.
     -  Тогда  я   вынужден   просить  о  помощи.  Если   они  действительно
представляют собой грозную силу,  тогда, повесив их головы, так сказать,  на
стенах  вашего замка, вы заслужите  еще  большее уважение в  глазах тех, кто
ценит только силу.
     - Сила - это не обязательно кровь,  Франциско. Но хороший клинок должен
думать именно так. Пусть будет так. Ты получишь все, что потребуется.
     - Ваше Величество, для начала  мне необходимо установить их личности, -
сказал  Франциско.  Он  развернул  сверток  и  протянул  фотографии  мистеру
Колдуэллу -  Его Величеству мистеру Колдуэллу. Браун не  знал  теперь, какой
вариант будет более правильным.
     Колдуэлл  не стал  брать  снимков в руки, заставив Франциско держать их
перед собой.
     - Вижу, вижу. Сколько  презрения в этом лице, -  заметил  Колдуэлл. - И
какая наглая улыбка.  Не больно-то высокого мнения он о фотографе. Я бы тоже
на его месте был невысокого мнения. Снимки-то неважные.
     - Мне  нужно знать, где они прошли подготовку.  Они владеют  совершенно
особыми навыками.
     Браун  продолжал  держать  фотографии  перед  Его Величеством  мистером
Колдуэллом. Рука у него устала, и фотографии  стали  дрожать. Его Величество
мистер Колдуэлл, казалось, этого не  замечал.  Он смотрел  в потолок.  Браун
тоже поднял глаза. Обыкновенный гладкий потолок. Должно быть. Его Величество
мистер Колдуэлл просто задумался, решил Браун. И опустил фотографии.
     Колдуэлл  щелкнул   пальцами.  Браун  опять  поднял   снимки.  Колдуэлл
хохотнул.
     - Нас посетила забавная мысль, - сказал Колдуэлл, отлично сознавая, что
его  идея  нисколько  не  позабавит  Брауна.  Опустив  глаза,  он встретился
взглядом со  своим  клинком. -  Любезный Франциско, прошу  тебя не принимать
близко к сердцу  того,  что  ты  сейчас услышишь.  Но  во  времена настоящих
монархов  всегда  был  человек,  готовый  сражаться за  своего  короля.  Его
называли  защитником  интересов императора. Он  всегда был лучшим из лучших.
Наша мысль, которая так забавляет нас, состоит  в том, что эти двое обладают
большей силой, нежели ты.
     На Франциско Брауна накатил гнев. Он был готов убрать свои фотографии с
глаз этого опереточного  короля, правителя двора, которого не существует уже
несколько столетий, держателя старой испанской короны. Однако Его Величество
мистер Колдуэлл объективно  был самым богатым человеком из  тех, на кого ему
доводилось работать.  И до сих пор он производил  на  него впечатление очень
умного человека.
     Совладав  с собой, Франциско  Браун  ответил  как  можно более холодным
тоном:
     -  Я  только сказал Вашему Величеству, что эти двое пока еще  живы.  Но
скоро они  умрут. Ваш  клинок  только просил  Ваше  Величество  оказать  ему
некоторую помощь, чтобы  ускорить это  дело и таким  образом утвердить  свое
могущество в глазах жаждущих вашей смерти.
     -  Неплохо  сказано,  Франциско,  -  сказал  Колдуэлл. -  Мы  обо  всем
позаботимся.
     Он  едва  заметно  шевельнул  пальцем.  По  мраморному  полу  застучала
каблучками  секретарша. Браун почувствовал  ее присутствие у себя за спиной.
Она приникла поцелуем к ногам своего повелителя и взяла фотографии.
     - Мы поговорим об этом позже, - сказал Колдуэлл.
     Девушка наклонила голову. По всей  видимости, ей не полагалось даже рта
раскрывать в присутствии Колдуэлла. Брауну все же такая честь была оказана.
     Потом рука Колдуэлла  протянулась  вперед. Браун  безошибочно разгадал,
чего хочет его хозяин.  Он набрал полную грудь воздуху, поцеловал перстень и
в поклоне попятился к выходу. Перед самой дверью один из референтов протянул
ему тяжелый портфель и дал адрес какого-то места в нескольких  кварталах  от
Уолл-стрит.
     Это оказался адрес золотой биржи. В портфеле находилось не менее сорока
фунтов  золота.  Он  что,  стал  мальчиком  на побегушках?  Его  понизили  в
должности?  Он доставил  золото на биржу,  где, с трудом сдерживая  гнев,  с
грохотом стал выкладывать слитки на стол.
     Старичок в очках и в жилете принялся со смешком взвешивать слитки.
     - Золото Колдуэлла. Известная фирма.  Мне всегда нравилось иметь дело с
этой семейкой. Настоящие буллионисты, если вы меня понимаете.
     -  Нет,  не  понимаю,  -  отрезал  Франциско.  -  Что  такое  настоящий
буллионист?
     - Буллионисты - это те, кто торгует золотом в  слитках. Видите ли, одни
занимаются золотым  бизнесом, чтобы  нагреть  руки,  другие  же представляют
собой настоящие старинные фирмы.
     - В самом деле. А как давно существует фирма Колдуэллов?
     - Была основана еще до открытия Америки, - сказал старичок и положил на
весы очередной слиток.
     Браун  окинул  комнату  несколько  презрительным взглядом. Стены здания
были  укреплены металлическими панелями, которые не чистились десятилетиями,
и все здесь было тронуто плесенью. Весы тоже были старые и потрепанные, а их
чаши покороблены и погнуты. Тем не менее  весь их вид  не оставлял сомнения,
что они показывают абсолютно точный вес.
     Здесь уж вас не обманут.
     - С  Колдуэллами иметь дело одно удовольствие, - продолжал  старичок. -
Их золото хорошо  известно. Стоит взглянуть на клеймо Колдуэлла, и вы можете
быть уверены, что вас  не надуют  на  несколько унций на тонну. Клеймо много
значит. Это старинное клеймо, очень старинное.
     Браун  взглянул на  часы.  Он сделал это нарочито, чтобы старый  болван
прекратил свою  трескотню. Однако  тот замолчал  только тогда,  когда  Браун
выразительно посмотрел на него.
     - Вот оно, это клеймо, - сказал старик, показывая выдавленный в золотом
слитке знак с изображением аптекарской колбы и меча.
     - Я видел его по крайней мере раз двадцать, - бросил Браун.
     - В наше время эта аптечная колба символизирует фармацию, но раньше так
обозначали алхимию. Вы знаете, молодой человек, кто такие алхимики?
     - Нет,  - отрезал Браун и посмотрел на слитки,  ждущие своей  очереди в
портфеле.
     Оставалось  взвесить  еще  три. Он  вздохнул. Значит, деньги  Колдуэлла
чистые, и  он вел  себя исключительно хитро  и  тонко. Может, примириться  с
целованием перстней и доставкой посылок?
     - Слово алхимик, от которого пошло современное химик, - изрек старик, -
происходит от египетского аль кемист.
     -  Фантастика. Не  могли бы  вы  рассказывать мне все эти замечательные
вещи и одновременно взвешивать слитки?
     Старичок хихикнул, но не шевельнулся.
     - Алхимики  могли  делать  все  что угодно. И делали  все  что  угодно.
Лекарства, снадобья -  все.  Их  так высоко ценили, что  в Европе при каждом
королевском дворе был свой алхимик. Но они плохо кончили. И знаете, почему?
     - Да, - буркнул Браун. - Да взвесьте вы это чертово золото.
     - Правильно.  Из-за  золота. Они заявили,  что могут получать золото из
свинца. Тем самым  они  заслужили себе  репутацию мошенников.  И многие люди
перестали прибегать  к  их услугам,  потому  что боялись  колдунов.  Знаете,
колдовство - эдакие фокусы-покусы.
     - Взвешивайте золото, - повторил Браун.
     - И алхимики  просто вымерли, как какие-нибудь доисторические ящеры. Но
здесь  начинается  кое-что странное  - и оно связано с этим вот клеймом. Это
настоящее клеймо, не подделка какая-нибудь.
     Вот  же гадость, подумал Браун. Если работать  на Колдуэлла  уже сейчас
становится так непросто, то следует ожидать, что станет еще  трудней. Может,
у Колдуэлла и впрямь рассудок помутился?
     -   Сегодня  в  золотом  бизнесе   есть  такие,  кто  полагает,   будто
средневековые алхимики и  впрямь  получали золото  из  свинца,  хотя научных
подтверждений тому нет.
     - Они занимались этим, взвешивая золотые слитки?
     - Ах, ну да,  конечно, - сказал старик, кладя  золотой слиток на пустую
чашу  весов. Гиря  на другой чаше была  сделана из  хрома и отполирована  до
зеркального  блеска, так что малейшая царапина, нанесенная в попытке снизить
вес,  стала  бы  видна  как  ясный  день.  -  Есть,  знаете  ли,  предание о
философском  камне. Согласно  этому преданию,  этот камень являлся разгадкой
превращения  свинца  в  золото и  его  секрет  передавался  из  поколения  в
поколение  в виде формулы.  Смешайте свинец, этот камень и  еще  кое-что - и
золото у вас в руках. Гоп-ля! Но современная  химия, конечно, доказала,  что
такого  камня,  который  был   бы  способен  совершить  подобные  химические
превращения, не существует в природе.  Такую реакцию осуществить невозможно,
какой бы камень вы ни добавляли.
     Браун смотрел на весы, которые показывали вес слитка  - ровно  тройская
унция.
     - Но  знаете,  что,  по мнению многих наших  современников, представлял
собой  этот  камень? Это  был не таинственнный ингредиент, который надо было
соединить со  свинцом, а  лишь  хранитель этой  тайны. алхимики не  стали бы
сохранять свою заветную формулу на листке бумаги, который так легко украсть.
Они нанесли бы ее на что-нибудь настолько тяжелое, чтобы его невозможно было
похитить. Например, на камень - на философский камень. И насколько известно,
эта  формула  должна была описывать  процесс  получения чистейшего золота  -
двадцать четыре карата. Я вам не наскучил, молодой человек?
     - Ваша проницательность достойна восхищения, - бросил Браун.
     - Вот почему для нас представляет интерес фирменное клеймо Колдуэллов -
на нем присутствует меч. А вы знаете, что означает этот клинок? Он означает,
что по  какой-то  причине  Колдуэллы  оказались отсеченными от алхимии.  Они
могли решиться на это сами,  а мог за них  это сделать  какой-нибудь монарх.
Кто знает?
     -  Я  знаю, - сказал Браун.  - Я  знаю, что  мне  все  это неинтересно.
Отправьте мистеру Колдуэллу расписку. Спасибо и до свидания.
     - Минуточку. Расписка нужна  не ему, - сказал старик, проработавший  на
золотой  бирже столько лет, что  и представить  себе  было трудно. - Это  не
золото Колдуэлла. Оно только отлито Колдуэллами. Оно принадлежит вам. Мистер
Колдуэлл открыл у нас на бирже счет на ваше имя в золотых слитках.
     - Вы хотите сказать, это золото мое?
     - Совершенно верно. Самое что ни на есть чистое, золото.
     - А, - протянул Браун, в котором вдруг проснулся интерес к Колдуэллам -
старинной и известной фамилии в буллионистском бизнесе.
     Старик сказал,  что она  ведет  свою  историю еще  с  тех времен, когда
Нью-Йорк именовался Новым Амстердамом, а Франциско Браун ответил, что никуда
не спешит и с удовольствием дослушает до конца  историю этого замечательного
рода во всех подробностях.
     Харрисон  Колдуэлл сошел с  трона и  позволил своему новому камердинеру
облачить себя в черный  деловой костюм. Он надел строгий галстук в полоску и
снял  с руки перстень.  Вместо ботинок, к которым столько раз за сегодняшний
день припадали устами, он надел начищенные до блеска черные туфли.
     То дело,  к  которому  ему  предстояло  сейчас  приступить,  он мог  бы
поручить  любому мелкому  служащему. Но он  понимал, что есть вещи,  которые
надлежит  делать самому. Никому нельзя поручать роль  своего алхимика, как и
своего  министра  иностранных дел. Конечно, он пока  еще  не государство, но
что,  собственно  говоря,  представляет  собой  Саудовская  Аравия,  как  не
один-единственный род? Очень богатый род.
     Теперь  ему  недоставало  только  земли.  Это  будет  несложно.  Будучи
Харрисоном  Колдуэллом, он прекрасно звал,  что деньги  могут  все. И будучи
Харрисоном Колдуэллом, он понимал, что никакому алхимику или министру нельзя
перепоручить  осуществление  столь  высокого предназначения.  В  свое  время
Испанская корона допустила такую  ошибку,  и  то,  что из  этого  вышло, для
Харрисона Колдуэлла было не просто историей, а его собственной историей.

     Все  почти  удалось.  Министр  был  для короля  клинком.  Алхимик  умел
получать золото. Но, к сожалению, искусство алхимика стоило  так дорого, что
от  этого  делалось  совершенно  бессмысленным  -  получение  вещества   под
названием совиные зубья оказалось таким дорогостоящим, что в результате одна
золотая монета обходилась казне в три.
     - А король знает, что ты это умеешь? - спросил министр.
     - Нет. Король не знает. Я показал тебе, потому что ты спас мою дочь.
     - Но почему не королю? Ведь он наш господин.
     - Потому что когда  короли узнают,  что  ты  можешь получать золото, их
одолевает  жадность. Из-за  этого погибли многие алхимики. Видишь ли, короли
наивно полагают, что  сумеют добыть совиные зубья.  Но это невозможно. Тогда
они  начинают  требовать  от тебя, чтобы ты придумал  что-нибудь иное, после
чего ты, конечно, умираешь.
     - А  что, если я пообещаю тебе, что если ты сделаешь для  нашего короля
несколько монет, то тебе не причинят никакого вреда?
     -  Наша история  знает  немало примеров, когда короли  давали  подобные
обещания,  но  ни один из них  не  сдержал своего  слова. Короли просто не в
состоянии представить, что их могуществу есть предел.
     - Что, если я пообещаю  тебе, что  сам  положу  этот  предел?  Если  ты
отольешь для короля несколько монет, я сделаю,  тебя богатым, и будь уверен,
что ни один король никогда больше не попросит тебя о невозможном.
     - Как ты можешь быть так уверен?
     - Дело в  том, что королем стану я, - ответил  королевский министр. - Я
воспользуюсь его жадностью, чтобы захватить трон.
     - Нет. Как ты не  понимаешь?  Моя  жизнь  и так  находится в опасности.
Одних  господ прощают другие  господа,  а алхимиков убивают, как бесполезных
псов, исполнивших свою роль.
     - Я  возьму  в жены  твою дочь. Неужели тебе не  достаточно будет этого
доказательства? Она  станет  королевой.  Зачем  королю убивать  собственного
тестя? Ты тоже станешь знатным.
     - Риск слишком велик.
     -  Вся  жизнь -  сплошной риск, - сказал министр. - Но помни, твоя дочь
может стать королевой.
     - Сначала женись, - сказал алхимик.
     - Идет, - сказал министр.
     То, что произошло потом, из поколения в  поколение передавалось в семье
Колдуэллов как фамильное предание.
     Харрисон Колдуэлл помнил, как отец рассказал ему эту историю, когда они
сидели в их конторе  по  торговле золотом в слитках вечером того  дня, когда
ему исполнилось тринадцать.  Все  уже разошлись, и они остались вдвоем. Отец
учил его  золотому  бизнесу  и считал уже достаточно взрослым,  чтобы знать,
откуда пошла его семья. Так он сказал.
     Министр  женился на дочери  алхимика, и у  них родился  Сын.  По случаю
рождения внука  алхимик сделал  приобретение  - закупил то  самое  вещество,
которое  оказалось  настолько  редким, что  на его  поиски ушли  три года, а
добыча  потребовала затрат,  впятеро  превышающих  цену того золота, которое
можно было с его помощью получить. Но они купили  это  вещество, добытое  из
недр земных  в том краю, где  жили  негры,  -  теперь  этот  край  именуется
Африкой.
     И вот, на глазах короля, далекий  предок  Харрисона  Колдуэлла  получил
золото из свинца. Король был так потрясен, что захотел увидеть опыт еще раз.
На этот раз специальный ингредиент обошелся  алхимику в четыре цены золота и
на его поиски ушел всего год.
     Король  решил,  что он  видит  перспективу.  В  первый раз таинственный
компонент  обошелся алхимику впятеро  дороже золота  и потребовал  трех  лет
поисков. Во второй раз он стоил четыре  золотых цены и был  найден уже через
год.  Любой  товар,  который  сначала   стоит  дорого,  по  мере  того   как
наращивается объем продаж, дешевеет, а  значит, со временем такое произойдет
и с этим веществом. Так думал  король  и надеялся  дожить до того дня, когда
совиные зубья  станут  намного  дешевле,  чем  золото, которое можно из  них
получить.
     На самом деле  он был недалек от  истины. Следующая партия обошлась уже
только в три  цены золота, и на поиски ушло полгода. А  следующая  - намного
больше, чем все предыдущие, - стоила две  цены золота и была добыта всего за
месяц.
     Но  король  не знал  одного - что по  приказу министра  иностранных дел
алхимик  получил  золото  из  свинца  только в  самый  первый  раз.  Во  все
последующие разы он  только расплавлял и переплавлял часть самого  золота из
царской казны. Волшебный компонент он сумел добыть только один раз. И только
один раз  король наблюдал действительно  превращение свинца в золото.  После
этого  министр  иностранных дел  убедил его,  что  не подобает  королю,  как
какому-то купцу, стоять над алхимиком и с жадностью взирать на его опыты.
     Король совершенно уверовал  в то, что со временем  получать  золото  из
свинца  будет дешевле, чем добывать  само золото.  Он думал, что  на  каждую
вложенную монету сможет получить три.
     - Мы открыли новую эру. Теперь мы станем богатейшей монархией в Европе.
Имея столько золота, мы станем править миром, как мы того достойны, - заявил
.король, который к  тому времени уже  почти полностью опустошил казну, чтобы
закупить  тот  редкий  компонент,  с  помощью  которого можно было  получать
золото.
     Харрисон помнил, как отец особо подчеркивал, что именно с этого момента
все пошло наперекосяк. И теперь король, который уже приготовился стать самым
богатым  человеком  в мире, нанял к  себе  на службу знаменитого  заморского
ассасина  и  сделал  его  своим телохранителем.  Он  боялся,  что  несметные
богатства навлекут  на  него  множество  врагов,  и  хотел  встретить их  во
всеоружии. Этот убийца-ассасин был исключительно хитер и с помощью какого-то
колдовства  стал  незаметно следить  за  алхимиком.  И тогда он  узнал,  что
алхимик не получает никакого золота.
     Об этом прознал министр и поспешил бежать с женой и сыном, прихватив  с
собой  столько золота,  сколько смог унести. Алхимик забрал себе философский
камень.  Они отплыли от испанского побережья, но не успели скрыться из виду,
как на море разыгралась буря. Камень и  золото оказались слишком тяжелыми, и
корабль  затонул.  Алхимик и его дочь исчезли. Но министр с сыном спаслись с
небольшим сундуком золота.
     В  конце  концов они  прибыли в Новый Амстердам,  который позднее  стал
называться Нью-Йорк, и  там  со своим  скудным  состоянием основали семейный
бизнес. Они взяли себе  фамилию Колдуэлл.  Таким образом в  свой тринадцатый
день рождения Харрисон  Колдуэлл узнал, где находится  золото и  философский
камень и кому это все принадлежит. И как все мальчики в  роду Колдуэллов, он
узнал, как Колдуэллы едва не стали королями и что означает их торговая марка
- аптекарская колба и меч.
     Трудно сказать, что послужило причиной - то ли Харрисон был безнадежный
мечтатель,  то ли  он был слишком  хворый  и  потому  плохо ладил  с другими
мальчишками,  только  именно он  поклялся  превратить  легенду  в  быль.  Он
поклялся найти этот камень и снова начать делать золото.
     - Почему ты думаешь, что тебе удастся то, что не  смог сделать никто из
нас?
     - Потому что девяносто процентов всех ученых из известных история живут
в наши дни. Сегодня совсем иные времена.
     - Но мир не меняется, Харрисон!
     - Надеюсь, что в  отношении людей  ты  совершенно прав, отец, -  сказал
Харрисон.
     Он не сомневался, что теперь, при  всех достижениях современной техники
и  возможностях  величайших мыслителей,  настала пора  извлечь на свет божий
старинную фамильную карту и найти формулу философского камня.
     Большой  удачей  было  то,  что  недостающий  элемент  оказался ураном.
Сегодня  в  мире  его  просто  полным-полно.  А  поскольку  люди  так  и  не
изменились, Харрисону Колдуэллу  пришлось принять все меры предосторожности,
чтобы его не поймали на воровстве урана.
     Итак,  облаченный  в  деловой костюм и  вооружившись  фотографиями двух
человек,  которые  дал   ему  его  клинок,  Харрисон  Колдуэлл,   все  более
проникающийся сознанием  своего высокого  предназначения, встретился в одной
из своих контор с джентльменом из Вашингтона.
     Тот поблагодарил его за помощь в приобретении дома.
     Колдуэлл сказал, что такой пустяк не стоит благодарности. Он всегда рад
помочь другу.
     Человек из Вашингтона поблагодарил его за то, что он устроил его дочь в
самую  престижную  школу,  несмотря  на   весьма  посредственные   знания  и
способности.
     Какая ерунда, ответил Харрисон Колдуэлл.
     Человек из  Вашингтона сказал, что он не уверен,  насколько этично  то,
что Колдуэлл открыл на его имя счет на золотой бирже.
     Чепуха, ответил Харрисон Колдуэлл.
     - Вы правда думаете, что тут нет ничего особенного? - спросил тот.
     - Ну, разумеется, о чем разговор, - ответил Харрисон Колдуэлл директору
Национального агентства по контролю за  атомной энергетикой.  - А кстати, не
этих ли двух джентльменов  вы имели в  виду, когда  говорили мне, что кто-то
нам мешает?
     Он пододвинул фотографии к своему собеседнику.
     -  Похоже.  По-моему,  именно  они   сейчас  находятся  на   объекте  в
Мак-Киспорте. Мне кажется, они представляют какую-то из спецслужб,  но какую
именно, мне еще предстоит узнать.
     -  О, не беспокойтесь на этот счет. Я уверен, что сумею сам выйти на их
след,   -  сказал  Колдуэлл,   и   его  черные  испанские   глаза  сверкнули
предвкушением  схватки.  - У меня будет вся информация, которую только можно
купить за деньги.

      Дорожки  вокруг дома Консуэло Боннер  были  усеяны  трупами.  В стекле
зияла пулевая  пробоина. Спустились сумерки, и только  теперь мысли у  нее в
голове начали проясняться, тогда как за окном, напротив,  становилось темно,
как зимой.
     Она готова была  поклясться,  что Римо и Чиун -  если  это, конечно, не
сон,  - спорят  из-за  того, кому  убирать трупы -  так, словно речь  идет о
мусоре, который пора вывозить. Если  это не  сон, то до нее  донеслись слова
старого корейца:
     - Сколько я в него вложил, а он все пытается сделать из меня слугу.
     И Римо как будто проворчал в ответ:
     -  Никогда  не  хочет за собой  убирать.  Она попросила,  чтобы на  нее
плеснули холодной водичкой.
     - Зачем? - спросил Римо.
     - Чтобы я проснулась.
     -  Вы  не  спите,  -  сказал  Чиун.  -  Хотя   я  согласен,  что  такая
неблагодарность и во сне не привидится.
     - Вас хотели убить, -  объяснил  Римо. Консуэло кивнула. Она  подошла к
простреленному  окну и потрогала пальцем острые края пробоины. Римо наблюдал
за нею. Она обернулась.
     - Ясно, - сказала она. - Видимо, мы все-таки подошли к ним вплотную. Не
станут же они убивать того, кто не представляет для них никакой опасности.
     - Если только это не недоразумение, - заметил Римо.
     - Или что-нибудь еще, - добавила Консуэло.
     - Что вы имеете в виду?
     - Это моя атомная станция. И отвечать мне.
     - Иными словами, вам не хочется признать, что мы вам нужны.
     -  Я не нуждаюсь ни в чьем покровительстве, - сказала  Консуэло. -  Я в
состоянии сделать все, что сделал бы на моем месте мужчина.
     - Тогда почему вы не спасаетесь бегством?
     - Потому что если я убегу, все станут вопить, что это из-за того, что я
женщина. Я не побегу. - Она прислонилась к окну. - Ни за что  не  побегу. Не
побегу. Не побегу.
     Чиун заметил,  что эта  женщина не лишена мужества. Она не кореянка - и
вообще  неизвестно кто по происхождению, - но в мужестве ей не откажешь.  Но
она не  свободна от недостатков, которые  свойственны  всем женщинам  в этой
стране:  в  попытке доказать, что  они  ни в чем не уступают  мужчинам,  они
совершают поступки, на которые ни один мужчина не  способен,  и в результате
лишь подтверждают представление мужчин о слабом поле.
     И потом, эти  белые  все-таки не в себе. Начнем с того, что неясно, что
вообще они с Римо  делают в этой  стране? Работают на помешанного императора
Харолда В.Смита, у которого не хватает благоразумия захватить трон и который
ни  разу не попросил  об  услуге,  достойной славы Синанджу, ни разу  не дал
Чиуну ни малейшего материала для упоминания в его летописи.
     Можно ли  передать потомкам -  будущим Мастерам  Синанджу, -  что  тебе
пришлось служить сторожем у императора, которого и понять-то толком нельзя?
     И кому передать свое наследие, если у Римо не будет сына?
     Чиун смерил  белую  женщину пристальным взглядом. Конечно, в  роли жены
Римо  он предпочел  бы кореянку,  причем из  Синанджу. Но  Римо  не способен
постичь истинную красоту прекрасных девушек Синанджу, он всегда видит только
их внешние данные и  отказывается  замечать, какие прекрасные из них были бы
матери и как хорошо они относились бы к Чиуну.
     - Как вы думаете? -  спросила  белая  женщина. -  Неужели  мы и вправду
подошли совсем близко к разгадке?
     Она смотрела на  Чиуна. У нее  черные волосы, это неплохо. Но вот глаза
голубые. А кожа бледная, как облака.
     -  Мне было  бы  интересно познакомиться с вашими родителями,  - сказал
Чиун.
     - Они умерли, - пожала плечами Консуэло.
     - Тогда ладно, - сказал Чиун.
     Консуэло  в качестве потенциальной  пары  для Римо  потеряла  для  него
всякий интерес. Ее  род не обладает должной живучестью. Конечно, ее родители
могли погибнуть в результате несчастного случая. Но  тогда это означает, что
они подвержены всяким несчастьям.
     - Что он имел в виду? - спросила Консуэло.
     - Не обращайте внимания, - ответил Римо. - Вам это знать необязательно.
     - Не очень-то вы добры к нему.
     - Вы  его  еще  не знаете.  А я  его знаю  и  люблю. Так что  лучше  не
вмешивайтесь. К тому же на карту поставлена ваша жизнь.
     - Вы, наверное, не хотите, чтобы я сообщала о происшедшем в полицию?
     - Да, было бы лучше этого не делать.
     - Лучше для чего?
     - Не для чего, а для кого. Для вас. Это помогло бы сохранить вам жизнь.
Кто-то пытался вас  убить. А  мы  можем вас спасти. Вряд ли на это  способна
полиция.
     - Какой же полицейский  поверит,  что эти бандюги сами себя  перебили в
какой-то разборке, а потом уложили свои собственные тела аккуратным штабелем
возле мусорного бака?
     - Можете им сказать, что штабелем их сложили мы.
     -  Но  ведь  всех этих парней вы уложили  голыми руками.  Разве это  не
подозрительно?  Если  бы  я была  полицейским,  то  рапортовала  бы  об этом
происшествии как о чем-то совершенно исключительном.
     - Не волнуйтесь, - сказал Римо. - Все будет в порядке.
     Как  и предсказывала  Консуэло,  следователи  отдела  по  расследованию
убийств полиции Мак-Киспорта отнеслись  к происшедшему с большим недоверием.
В обычной  ситуации  это  дело повергло бы их в замешательство. Но поскольку
недавно управлением была получена инструкция докладывать о подобных фактах -
случаях  смерти, вызванной без видимого применения оружия,  - в  центральное
бюро,  то действия  полиции были совершенно  очевидны.  Надо это дело просто
спихнуть.
     Но вот о чем  ни один из полицейских не догадывался, так это о том, что
их  рапорт пойдет не  в ФБР, а  в  санаторий Фолкрофт,  где  Харолд В.Смит с
помощью  компьютера  следит  за  передвижениями  Римо  и Чиуна.  Инструкция,
разосланная  во все полицейские управления страны,  исходила от него, причем
не только для того, чтобы знать точное местонахождение Римо и Чиуна в каждый
конкретный момент, но и для того,  чтобы  полиция  на  местах  думала, будто
кто-то наверху отслеживает все загадочные убийства. Смит не хотел бы,  чтобы
провинциальные полицейские объединили  свои усилия и стали сопоставлять свои
сведения, это  могло  бы  вызвать нежелательный  резонанс. Было уже  столько
трупов, столько  убитых, что либеральной  прессе хватило  бы  этих безвинных
жертв до конца дней.
     И неважно,  поднялся  бы  шум против этих  убийств или за них -  и то и
другое было бы одинаково опасно. Главное, что это привлекло бы к организации
внимание общественности, чего никак нельзя допустить.
     Но сегодня Смит  почти  не придал значения  рапорту из Мак-Киспорта.  В
стране  что-то происходит, а  у  него на этот  счет  лишь  самые  отдаленные
представления.  У него  пока нет веских  доказательств, но ясно, что  кто-то
пытается создать в Америке государство в государстве. На мониторе компьютера
появились персонажи, занимающиеся накоплением того  единственного источника,
на котором  можно построить собственную империю, -  золота.  Было ясно, что,
вопреки  всем   статистическим  отчетам,   они  уже   обладают   достаточным
богатством,  чтобы образовать свое  независимое  государство. Сегодня  утром
Смит  работал  именно  над этим  материалом. С Римо  и  Чиуном  все  будет в
порядке.  С ними всегда все в порядке. Их  безопасность никогда не  вызывала
опасений. Тревогу вызывает безопасность страны.

     Прошло два дня. Для Консуэло Боннер  был день узнавания. Прежде  всего,
она  без  труда  узнала  то,   что  было  запечатлена  на  предъявленных  ей
фотографиях. Потом внимательно посмотрела на знакомый на вид нагрудный  знак
сотрудника, который ей их показал, - знак работника Агентства по контролю за
атомной  энергетикой. И наконец - что  было  тоже  немаловажно - она увидела
действительно красивое лицо. Этот парень был потрясающе хорош собой. У  него
были светлые, почти белые волосы, светло-голубые  глаза и  белоснежная кожа.
Она сочла  бы  его привлекательным, но это было слишком слабое  определение.
Звали  его  Франциске.  Он  поинтересовался,  нет  ли  и  у   нее  испанских
родственников - ведь ее зовут Консуэло.
     - У вас осанка как у испанской дворянки, - польстил он.
     -  Можете  убрать  свой  значок,  - сказала она.  Никогда прежде  ей не
приходило в голову представить себе какого-либо мужчину нагим. Но сейчас она
подумала именно об  этом. Еще она  подумала, каким был бы ребенок, рожденный
от этого мужчины.
     Но все же  сильнее ее занимал вопрос, зачем ему понадобились фотографии
Римо  и  Чиуна. По всей видимости, они были  сделаны с большого  расстояния.
Скорее всего, снимки делались на  высокочувствительной  пленке  -  отпечатки
имели  большую зернистость  и поэтому были не очень четкие. Римо  на снимках
улыбался, словно позируя для семейного альбома.
     - Вы знаете этих людей?
     - Почему вы спрашиваете?
     - Мы подозреваем, что это опасные преступники.
     - На каком основании?
     - Они убивают людей.
     - Если они убивают тех, кого надо, они вполне безопасны для общества.
     -  Вы  рассуждаете мудро,  сеньорита,  -  сказал  Браун. - Вам  следует
понимать,  что  Агентство по  контролю  за  атомной  энергетикой  следит  за
усилиями,  которые вы предпринимаете в последнее время.  Мы не  виним  вас в
пропаже сырья.
     - Это для меня новость, - ответила Консуэло.
     - Вас хотят представить к повышению  - вам предложат должность, которой
не удостаивалась еще ни одна женщина.
     - Что  ж, от этого все только потеряли. Браун поднял руки, выражая этим
жестом поспешное согласие.
     -  Совершенно  верно.  Совершенно  верно.  Конечно,  женщины  и  должны
занимать такие посты. Вот вы и  покажете всему миру,  на что способен слабый
пол.
     Консуэло еще раз взглянула на фотографии.
     - А что вы сделаете, если я скажу, что знаю этих людей?
     - А, хороший вопрос. В конце концов, они слишком опасны.
     - Так что бы вы сделали?
     -  А   что  бы  вы  хотели,  чтобы  мы  сделали?  За  вашу  собственную
безопасность отвечаете прежде всего вы сами. Мы же только хотим предупредить
вас об опасности - опасности, которая исходит от этих двоих.
     - Я бы хотела, чтобы вы не делали ничего, - сказала Консуэло.
     - Могу я спросить, почему?
     - Если я вам  отвечу, это будет означать, что я  призналась, что видела
их.
     - Вы и так уже дали мне это понять, - ответил Браун.
     Он сидел в кресле  напротив  с безмятежным  выражением  лица.  Консуэло
обставила  свой  кабинет  без  лишних украшений.  Все  стулья  и столы  были
невыразительные   и  однообразные.  В  этот  интерьер   красавец   Франциско
вписывался с трудом.
     Одета  Консуэло  была  в  темный  костюм,  который  она  сама  называла
убедительным - иными словами, ее наряд был строгим под стать обстановке.
     - Я ничего вам не говорила, - ответила она с нажимом.
     Браун заметил, что она слишком часто улыбается. Без конца застегивает и
расстегивает  пуговку. Закидывает  ногу  на  ногу  и  опять  ставит на  пол.
Облизывает губы и усилием воли заставляет себя их сжать. Было видно, что она
пытается взять себя в руки.
     Он встал и, подойдя ближе, положил ей руку на плечо.
     - Не надо, -  сказала она, но руки не убрала. Он прижался к ней  щекой.
Она ощутила мягкость и гладкость его кожи. Она чувствовала рядом с собой его
тело, вдыхала аромат его дыхания. Он шепнул, щекоча ей ухо:
     - Я здесь, чтобы помочь вам. Она сглотнула.
     -  Я  офицер безопасности.  И  я не позволю, чтобы  со  мной обращались
иначе, чем вы обращались бы с мужчиной.
     Голос ее прозвучал твердо,  но она не высвободилась из его  рук. Чьи-то
пальцы играли верхней пуговицей ее жакета.
     - С мужчинами я тоже занимаюсь любовью, - ответил Франциско.
     - О-о, - выдохнула она.
     - И с женщинами.
     - О-о, - повторила она.
     - Ты очень красивая.
     - Ты тоже.
     - Я буду делать только то, что ты мне позволишь.
     - Значит, вы не сделаете им ничего плохого?
     - Уж  во всяком случае их никто не станет арестовывать. Мне только надо
знать, где они находятся. Ведь они у тебя, да?
     - Да. Они меня охраняют.
     - Отлично. А где они сейчас?
     - Здесь недалеко.
     Гладкая щека  вдруг  отпрянула, а  руки перестали  теребить  ей  жакет.
Франциско Браун выпрямился.
     - Где? - резко спросил он.
     - Поблизости. Мы все собираемся в Калифорнию - в Ла-Джоллу.
     - Почему именно туда?  Ты ведь должна обеспечивать  безопасность своего
предприятия здесь, в Пенсильвании.
     Испугавшись своей реакции на внезапную перемену в настроении Франциско,
Консуэло отказывалась признаться себе в том, что она только что осознала.
     - Но вы говорили, вам надо только знать их местонахождение.
     -  Законом  не  возбраняется  сообщить  мне  нечто  большее,  -  сказал
Франциско. Он  оглянулся - надо было убедиться, что в этой комнате их нет. -
Не  забывайте  -  я  могу  ходатайствовать о  вашем повышении,  если  вы мне
поможете. Можете спросить ваше начальство. Спросите у директора АКАЭ.
     Она  так и  сделала.  Как только за его спиной закрылась  дверь  и  она
собралась  с  мыслями, она сейчас же связалась с агентством. Глава агентства
не только подтвердил  то,  что она узнала от  Франциско, но  и  приказал  ей
оказывать ему всяческое содействие, о  чем  бы он ни просил.  Еще он сказал,
что очень доволен ее работой.
     - Я очень рада, ведь обычно,  когда  пропадает так  много урана, как на
нашей станции, принято винить во всем службу безопасности.
     - Мы вас очень  ценим, мисс  Боннер. И  не  в наших традициях раздавать
направо и налево беспочвенные обвинения.
     -  Но я надеюсь,  что  почести вы умеете раздавать, ибо  мне кажется, я
напала на след. Надеюсь, что скоро смогу раскрыть это дело.
     - Каким образом?
     - Сами увидите.

     На  следующее утро Консуэло, Римо  и Чиун прибыли в Ла-Джоллу. Консуэло
никогда не видела, чтобы такие изящные домики были с таким вкусом  вписаны в
не менее живописный пейзаж. Римо сказал ей, что в Ла-Джолле самый хороший во
всей Америке климат. В этом симпатичном маленьком городишке на тихоокеанском
побережье всегда весна. Чиун заметил, что тут слишком много белых.
     - Было бы лучше, если бы здесь было побольше корейцев, - пояснил он.
     - Если  бы здесь  было больше корейцев, то это место было бы  похоже на
рыбацкий поселок, - сказал Римо.
     - А чем тебе не нравятся рыбацкие поселки?
     - Я видел деревню Синанджу. Хотя она тоже находится на берегу моря, там
далеко не так приятно, как здесь.
     -  Пойду наведу справки,  - сказала  Консуэло. -  Здесь  у  нас  первое
недостающее звено.
     - Валяй, - отозвался Римо.
     Вот  было  бы  интересно,  подумал  он,  пожить в этом местечке. Жить в
собственном  доме,  со своей семьей. Иметь  свою  машину,  ставить ее в свой
гараж и каждую ночь спать в одной и той же постели.
     Такие мысли совершенно не волновали Джеймса Брустера, бывшего работника
атомного  объекта в  Мак-Киспорте,  который не так давно  вышел  на  пенсию.
Теперь он получал двенадцать тысяч долларов в год.
     При такой скромной пенсии, он только что  купил за 750 тысяч квартиру в
кондоминиуме в Ла-Джолле, в котором все жильцы были, как и он, пенсионеры.
     Ипотечная   компания   недавно   связалась   с  ядерным  комбинатом   в
Мак-Киспорте  по поводу  довольно  крупного  кредита.  Им был нужен человек,
доходы которого по бумагам не превышали бы двенадцати тысяч долларов, тогда,
дав ему ссуду, они выводили бы из-под налогообложения полмиллиона.
     Джеймс Брустер был тем  самым диспетчером, который осуществлял отправку
груза урана по маршруту  через бульвар Кеннеди в Бейонне. Это была последняя
партия  из  пропавшего  топлива. И Джеймс Брустер  был для  Консуэло  Боннер
ниточкой  к разгадке. Судя по всему, утечка шла именно через него. И  сейчас
она должна его разыскать.
     - Он мой, -  сказала Консуэло, когда  они  вошли  в парадное роскошного
городского дома.  С другой стороны  дома доносился  шум океана. - Все должно
быть законно и совершенно официально. Никакого шума. Вы меня слышите?
     - Что  она называет  шумом? -  спросил Чиун,  который всегда действовал
исключительно бесшумно.
     - Она хочет сказать,  что в допросе мы помочь не сможем. В этой  стране
проведение  допроса регламентируется  законом.  Ей  нужно получить  от  него
улики, которые могут быть приняты судом, - сказал Римо.
     В  кондоминиуме  было  три  квартиры.  Над одной  из  кнопок  на медной
табличке у  входа  значилась  фамилия Брустер.  Чиун огляделся  по сторонам.
Невыразительное жилище, начисто лишенное подлинно корейского уюта.
     Чиун пытался осмыслить маловразумительные объяснения Римо.
     -  Что это такое  - улики,  которые будут приняты судом? -  спросил он,
внутренне  опасаясь,  что оказывается втянутым в непостижимое нечто, которое
заставляет американцев вести себя как ненормальные.
     -  Видишь  ли,  нельзя,  например,  добывать   улики   противозаконными
методами. Судья их не примет.
     - Даже если то, что ты пытаешься доказать, - правда? - изумился Чиун.
     - Неважно, служат  ли твои улики установлению истины или нет, как и то,
виновен подсудимый или нет. Если ты нарушаешь правила, тогда судья не примет
твои улики к рассмотрению.
     - Значит, правда никого не интересует? - спросил Чиун.
     - Ну, в некотором  смысле  она всех интересует.  Конечно.  Но люди ведь
должны  и от произвола полиции быть  защищены. Иначе  это будет  полицейское
государство, диктатура, тирания, - объяснил Римо.
     Он  мог  бы  сказать  Чиуну  и  о  том,  что  не что  иное,  как  такое
гипертрофированное  представление  о  правосудии  и  является  первопричиной
существования  всей  их организации, но Чиун этого никогда  бы  не понял. Он
просто не хотел этого понять.
     - Среди тиранов были и замечательные личности,  Римо. Никогда не говори
плохо о тиранах. Тираны  хорошо платят. История Синанджу знает немало щедрых
на похвалу тиранов.
     - В этой цивилизации тиранов не жалуют, - сказал Римо.
     -  Именно поэтому мы и не относим себя к этой  цивилизации. Чем  вот ты
сейчас  занимаешься  -  гоняешься  за  каким-то  украденным   металлом,  как
какой-нибудь сторож на складе? Тирания чтит настоящего ассасина.
     - Тшш, - сказала Консуэло и позвонила в дверь.
     -  Без  шума,  -  передразнил  Чиун  и  поискал  глазами  какого-нибудь
здравомыслящего  человека, который мог  бы разделить его скептическую оценку
происходящего. Естественно, вокруг  никого не  было -  только  они с Римо  и
Консуэло. И как всегда, Чиун оказывался единственным здравомыслящим из всех.
     - Кто там? - послышалось из-за двери.
     - Здравствуйте, -  сказала Консуэло. -  Меня зовут  Консуэло  Бонер, мы
приехали из Мак-Киспорта.
     - А кто этот странный тип?
     - Его зовут Римо, - ответил Чиун.
     -  Я  не его имел в виду, - сказал Брустер. Чиун оглянулся. В  парадном
больше  никого  не было.  Но он  и  так это  знал.  Чиун посмотрел  на  свои
безупречные ногти, которые свидетельствовали о внутренней  утонченности, еще
раз  мысленно  окинул  себя взором  и  убедился  в безукоризненности  своего
внешнего вида. Он  и  без  зеркала  знал,  что его  лицо  излучает  радость,
здоровье и благородство духа.
     Да, у этого Брустера явно нелады со зрением - или с мозгами? А может, и
с тем и другим сразу.
     - Я занят, - сказал Брустер.
     Римо  скрестил  на  груди  руки. Ему на память пришло  его  полицейское
прошлое.  Вне  всякого  сомнения,  есть  правила,  которых  Консуэло  должна
придерживаться, -  ограничения по существу задаваемых вопросов  и главное  -
запрет  на  угрозы.  Он  был  готов  предоставить  Консуэло  полную  свободу
действий.
     - Я бы просила вас побеседовать с нами.
     -  Не собираюсь  ни  с  кем  беседовать  без моего  адвоката. Я  требую
адвоката.
     - Мы только хотим задать вам несколько вопросов.
     - Никаких вопросов,  пока не  будет  адвоката.  Они  остались  ждать  в
подъезде, пока не появился  молодой человек лет двадцати пяти.  У  него были
курчавые темные волосы и безумный взгляд. Он с порога обвинил Римо и Чиуна в
грубом обращении с его клиентом.
     - Но мы находимся в подъезде, а Брустер наверху, у себя в квартире. Как
же мы можем обращаться с ним грубо? - поинтересовался Римо.
     - Ваша грубость выражается в угрожающей позе, - сказал молодой человек.
     На нем был очень дорогой костюм и кроссовки, а лицо имело полное рвения
выражение напористого  выпускника  юридического института. Его  звали  Барри
Голденсон. Он дал Римо свою визитку.
     - Мы пришли просто  поговорить с вашим  клиентом, - сказала Консуэло. -
Меня зовут  Консуэло  Боннер, я начальник  службы  безопасности  на  ядерном
объекте в Мак-Киспорте. Ваш  клиент работал у нас диспетчером. Мы  хотели бы
кое-что выяснить о некоторых рейсах грузовиков, которые перевозили уран.
     - Мой клиент не будет давать показаний против самого себя.
     Тогда  о  чем с ним говорить?  - подумал  Чиун.  Вопрос,  конечно,  был
поставлен вполне логично, а следовательно,  задавать его вслух было излишне.
Взывать  к здравому смыслу  этих людей - все  равно  что распутывать морские
водоросли.
     Барри Голденсон проводил Консуэло,  Римо  и  Чиуна  наверх в  крохотную
гостиную. Кроме  нее  в квартире  имелись спальня,  одна  ванная и небольшая
кухня.
     - И с вас за это взяли семьсот пятьдесят тысяч? - изумился Римо.
     - Он еще успел до подорожания, - заметил Голденсон. - Для Ла-Джоллы это
дешево.
     - "Что же тогда здесь можно купить за сто тысяч? - спросил Римо.
     -  Место на  автостоянке,  -  ответил  Брустер.  Это  оказался  мужчина
среднего  роста,  у него  были  усы с  проседью  и свежий  загар. Рубашка  с
распахнутым воротом  открывала взору золотую  цепочку, которая висела у него
на волосатой груди.  На цепочке была золотая подвеска. Он  сидел развалясь в
кресле,  с  невозмутимым   видом   человека,  который  абсолютно  уверен   в
собственной безопасности.
     -  Все,  что  вам надо, я бы мог в полминуты  вытрясти из  него  и  его
адвоката,  -  шепнул  Римо Консуэло.  Консуэло метнула  на  него  негодующий
взгляд.
     - Послушайте, мистер Брустер, вы, кажется, были тем самым  диспетчером,
который отправлял груз урана, который впоследствии  исчез. Если быть точней,
таких исчезнувших грузов было несколько, и все были отправлены в вашу смену.
     - Мой клиент не обязан отвечать на этот вопрос.
     -  Его  подпись  стоит  на  накладных.  На счетах.  На  расписках. Есть
свидетельства работников завода.
     - Вы что, станете преследовать  его за то, что он выполнял свою работу?
- спросил Голденсон.
     -   Может  быть,  вы  потрудитесь  сказать,  каким  образом  он  скопил
полмиллиона долларов, если почти всю  жизнь получал не  более  десяти тысяч?
Ему только  в самые последние годы повысили оклад. И как человек, получающий
пенсию в двенадцать тысяч  в год,  смог  купить  квартиру стоимостью  в  три
четверти миллиона?
     - Америка - страна неограниченных возможностей, - сказал Голденсон.
     -  Значит,  он  получил  эту  уникальную  возможность  после  того, как
отправил несколько грузовиков  по очень  странному маршруту -  например,  на
бульвар Кеннеди в Бейонне, штат Нью-Джерси? Но послушайте, мистер Голденсон,
что ценного может быть в Бейонне, штат Нью-Джерси?
     - Может быть, он именно поэтому и выбрал для грузовиков такой маршрут.
     -  Может  быть, он  именно поэтому  немедленно  открыл  счет в  золотых
слитках  и получил депозит в  размере  семисот  пятидесяти тысяч долларов? И
может быть, именно  поэтому  всякий раз, как груз не попадал  по назначению,
его счет возрастал на четверть миллиона?
     Консуэло   осыпала  Брустера  и   адвоката   вопросами.  Она   работала
хладнокровно и весьма профессионально.
     Брустер вспотел.
     -  Каждый  человек имеет  право заранее  подумать о своей старости. И у
каждого есть право на свои золотые годы, - сказал Голденсон.
     Римо в нетерпении выстукивал  ногой  ритм. Ему не терпелось узнать, кто
расплачивался  с  Брустером золотом за  то, что  тот  отправлял  уран такими
странными маршрутами. Когда он это выяснит, не составит труда узнать, кто за
всем этим стоит. Сколько бы  ни было звеньев в этой цепочке, он разобьет  их
одно  за другим,  пока  не  доберется до  главного.  Он  вышел на балкон,  с
которого открывался потрясающий  вид на океан. С него веяло лаской и теплом.
Чиун  остался  в комнате с  Консуэло,  адвокатом и подозреваемым.  Римо  был
уверен, что из всего разговора Чиун не понял ни слова.
     В самом худшем варианте нескольким жуликам удастся улизнуть. Но в целом
в  Америке  граждане защищены от неправомерных действий  властей больше, чем
где бы то ни было. В этом между ним и Чиуном всегда будет разница. Для Чиуна
ценность  любого  правительства  определяется  тем,  насколько оно чтит  Дом
Синанджу. И это несложно понять: Синанджу - бедный поселок. На Римо вырос не
в бедности.  Еды у него было вдосталь всегда, а когда у вас есть еда и крыша
над головой, вам начинает хотеться чего-то  еще. Вам начинает хотеться того,
что может дать только Америка. Хорошая страна, подумал Римо. Он был рад, что
делает  свое  дело, хотя порой  ему и казалось,  что  он плывет против очень
мощного течения.
     На  океанской  глади  пестрели роскошные яхты.  Далеко на  горизонте он
увидел отраженный стеклом луч солнца. Установленное  на качающейся на волнах
яхте,  стекло  каким-то  чудом не  двигалось. Все,  кроме  этого  отражения,
двигалось в такт волнам. Римо оглянулся и посмотрел в глубь комнаты.
     Было похоже, что  пока не вмешался Чиун,. адвокат умело отражал наскоки
Консуэло.  Но  теперь  в разговор вступил  Мастер  Синанджу  и стал задавать
адвокату свои вопросы. Консуэло вышла из себя и велела Чиуну не вмешиваться.
     Римо шагнул в комнату. Он попытался объяснить Консуэло, что с Чиуном не
следует разговаривать в таком  тоне,  иначе она может начать свою тираду, но
закончить ей уже не придется. На что Консуэло ответила, что им не удастся ее
запугать.
     Голденсон подмигнул  своему клиенту. Чиун не обращал на Консуэло ровным
счетом никакого внимания. Он говорил только с Голденсоном.
     - А твоя мать знает, что ты носишь кроссовки? - спросил он.
     Римо стал пристально смотреть куда-то в окно.  Он делал вид, что  знать
не знает  этого человека. Консуэло  чуть не швырнула свои  записи в мусорную
корзину. Чиун не обращал на них внимания. Брустер самодовольно улыбнулся.
     - Так знает  или  нет?  -  переспросил  Чиун.  Голденсон  посмотрел  на
Консуэло, потом перевел взгляд  на своего  клиента, словно  вопрошая, откуда
взялся этот псих.
     - Так знает или нет? - опять спросил Чиун.
     -  Мне не известно,  знает ли моя мать, какую  обувь  я ношу, - ответил
Голденсон, снисходительно улыбаясь.
     - Может быть, я могу продолжать свои вопросы? - встряла Консуэло..
     - Разумеется, - ответил Голденсон.
     - Знает? - не унимался Чиун.
     - Прошу вас продолжать  опрос, -  сказал Голденсон, решив  не  замечать
этого азиата.
     - Знает или нет? - снова спросил Чиун.
     - Почему бы вам, не спросить ее об этом саму - по телефону, например? -
сказал Голденсон.
     Брустер  засмеялся  и  похлопал  адвоката  по  плечу.  Консуэло  только
вздохнула. Римо по-корейски обратился к Чиуну: Папочка, этот молодой человек
- вполне приличный адвокат по  уголовным делам из  тех,  которых покупают за
деньги. Ты ничего от него  не добьешься, если будешь обращаться  с ним как с
ребенком. Для Консуэло он и так крепкий орешек. Ты ведь ничего не смыслишь в
американском  законодательстве.   Пожалуйста,   предоставь  это  ей.  Сделай
милость.
     - Какой у нее номер телефона? - осведомился Чиун.
     - Ах, да, - отозвался Голденсон.
     - Может,  я пока схожу искупаюсь? -  спросил Брустер.  Насколько он мог
судить, опасность миновала.
     - Я не могу так работать, - пожаловалась Консуэло Римо.
     - Так какой у нее номер?
     -  Вам в самом  деле он нужен?  - спросил Барри Голденсон и поправил на
руке часы Ролекс стоимостью не менее семисот долларов.
     Чиун кивнул. Смеясь, Барри  Голденсон, эсквайр, продиктовал Чиуну номер
телефона во Флориде.
     Чиун набрал номер.
     - Я  сейчас  умру от стыда, - сказала  Консуэло. Ей не пришлось просить
Брустера задержаться, он и сам остался  ради забавы.  Ничего более потешного
ему видеть  еще  не приходилось. Этот азиат, видите ли, звонит матери одного
из самых престижных адвокатов в штате.
     - Алло, миссис. Голденсон? - сказал Чиун в трубку. - Вы меня не знаете,
но это не имеет никакого значения. Я звоню  по поводу  вашего сына... Нет. С
ним ничего  не случилось, и  ему ничто не  грозит.  Нет, я не знаю, с какими
женщинами  он  путается... Я  звоню  совсем  по  другому поводу.  Должен вам
сказать,  что  такой  симпатичный  парень,  наверное, рос  окруженный  вашей
заботой. Я прекрасно это понимаю,  потому что сам вырастил мальчика. -  Чиун
посмотрел на  Римо. Тот всей душой болел за молодого  адвоката. Еще он болел
за женщину, вынужденную выслушивать Чиуна. Римо был готов переживать за кого
угодно, только не за Чиуна. - Ну, да...  Вы все в него вкладываете, но когда
возлюбленное чадо перестает вас даже замечать... Да,  да... Сокровище нашего
рода... на  протяжении  стольких  поколений...  скучаешь... а  потом,  стоит
только попросить о  чем-то... впрочем, миссис Голденсон, это мои проблемы...
Но  вашему  сыну  еще можно помочь,  потому  что  я вижу, вы  воспитали  его
правильно...  чистая  ерунда... так, пустяк... Преуспевающий адвокат, миссис
Голденсон...  Разве можно, чтобы он  носил на  ногах... я  даже слова  этого
сказать не могу... Нет, не скажу... вы с ума сойдете... Кроссовки!
     Чиун немного помолчал,  потом протянул  трубку Голденсону. Тот поправил
жилет своей тройки и откашлялся.
     - Да, мама, -  сказал он. -  Никакой  он не милый человек, мама. Я веду
очень важное дело, и  мы выступаем по разные  стороны. Они на все  способны,
лишь бы отвлечь...  Мама... Он  не милый человек... Ты  его не  знаешь... Ты
никогда его  не видела...  Между прочим, я ношу то, в чем в Калифорнии ходят
многие  бизнесмены, потому  что  это  удобно...  Да  ты  знаешь,  кто  носит
спортивную обувь в суде? Тебе знакомы эти имена - ...
     Голденсон залился  краской и стиснул трубку. Он ни на кого  не мог глаз
поднять. Наконец он протянул трубку Чиуну.
     - Она еще хочет с вами поговорить.
     - Да,  миссис  Голденсон. Надеюсь,  я не причинил вам  беспокойства. Да
ради бога, и спасибо,  я буду счастлив познакомиться с вами  лично, если мне
доведется  побывать  во Флориде  в Бойнтон-Бич.  Нет,  я со своим  сыном уже
ничего не могу поделать.  Сокровище погибло,  но  он продолжает считать, что
пропавший  у  кого-то  бесполезный  металл  имеет большую  ценность,  нежели
фамильная история. Что тут будешь делать?
     После этого Чиун протянул трубку  Голденсону и спросил, не хочет ли тот
еще  что-нибудь сказать своей матер.  Голденсон  помотал головой.  Он открыл
портфель, быстрым росчерком выписал чек и протянул его Брустеру.
     - Потом уточним окончательную сумму, - объяснил он.
     - Куда вы?
     - Туфли. Поеду куплю пару черных туфель. Благодарю вас, мистер  Чиун, -
с горечью сказал он.
     - А я? - спросил Брустер. - Кто позаботится обо мне?
     - Может, ваша бывшая начальница - мисс Боннер?
     -  Вот это я  понимаю - хороший мальчик,  -  одобрительно сказал  Чиун,
проводив Голденсона взглядом.
     После  ухода адвоката Консуэло понадобилось минут семь, чтобы заставить
Брустера вспотеть от страха и начать придумывать себе алиби. В конце  концов
ей пришлось  предупредить его, что все,  что  он  скажет в дальнейшем, может
быть  использовано против него  и чтобы он не покидал Ла-Джоллу: она сегодня
же добьется ордера на его арест.
     Перед уходом Римо еще раз  бросил взгляд на странно неподвижный отблеск
света в  океане. Он был на  месте. Другие окна яхты качались  в такт  нежным
тихоокеанским  волнам, но это отражение  оставалось неподвижным. И  тут Римо
догадался, в чем дело.
     На яхте, под палубой, Франциско Браун сидел за  большим гироскопическим
прицелом.  Тяжелый  гироскоп  удерживал  электронный  объектив  в  абсолютно
статичном положении, как если бы он был установлен в лаборатории. Яхта могла
вздыматься и опускаться на волнах, но прицел не двигался с заданного уровня.
     В этот объектив  можно было за две мили  детально рассмотреть отпечаток
пальца. И он мог служить прицелом.
     Теперь  Франциско  Браун видел все,  чего не разглядел в  Мак-Киспорте.
Этого  оказалось  достаточно,  чтобы определить свое слабое место. Несколько
сот ярдов - слишком малое расстояние между Франциско Брауном и его добычей -
белым и этим древним азиатом. Эти двое обладали фантастической реакцией, что
делало  их  опасными  даже на таком расстоянии. Но если  запустить  снаряд в
домик на  берегу  с  яхты,  болтающейся далеко  в  океане,  никто никогда не
узнает, откуда он взялся. А если они не будут видеть источника опасности, то
не  смогут и  уклониться  от нее. Не видя,  они ничего  не  смогут  сделать.
Значит, это уже достаточное расстояние.
     Он  навел  прицел  на  кондоминиум  и  наращивал  увеличение,  пока  не
разглядел обветренные на  морском воздухе доски. Тогда он поднял объектив на
балкон третьего этажа и квартиру Джеймса Брустера. Консуэло и те двое сейчас
должны быть там.
     Браун навел объектив на перила балкона. На них лежала чья-то рука. Рука
мужчины. Запястья широкие  -  точь-в-точь как у того, в Мак-Киспорте. Позади
него раздувалось на ветру кимоно. Кимоно находилось в комнате. Значит, азиат
там.
     Браун поднял объектив еще выше. Он разглядел пуговки на рубашке белого.
Кадык. Подбородок. Рот. Губы улыбались. Улыбались ему. Как и глаза.
     Франциско Браун не стал стрелять.

      Консуэло Боннер связалась с комиссаром полиции, который позвонил судье
и получил ордер на арест, после чего она, Римо, Чиун и полицейский с ордером
в руках поехали к Джеймсу Брустеру,  чтобы ознакомить  его с  его правами, а
затем заключить под стражу. Все по закону.
     - Вот это и есть торжество правосудия, - сказала Консуэло.
     Полицейский позвонил в дверь. Камера с яхты нацелилась на четверку.
     -  Торжество правосудия, -  обратился  Чиун  к Римо  по-корейски, - это
когда  ассасину  за  его  работу платят. Торжество  правосудия -  это  когда
сокровище, которое  погибло из-за  того,  что ассасин  занимается всей  этой
ерундой,  возвращено, вот  что такое торжество  правосудия.  А  то,  что  мы
делаем, - это беготня с бумажками.
     - А мне казалось, ты говорил,  что главное сокровище Синанджу заключено
в хрониках Мастеров - то есть  наше богатство не в золоте или бриллиантах, а
в том, кто мы есть и как мы стали такими, - тоже по-корейски ответил Римо.
     - Не могли бы  вы оба помолчать?  Производятся официальные следственные
действия полицейского управления Ла-Джоллы, - сказал инспектор.
     - Нет  более  жестокого удара, чем  получить свои же слова назад, но  в
передернутом виде.
     - И каким же образом они передернуты?
     - Недостойным, - ответил Чиун.
     - А конкретней?
     - В  хрониках  будет записано,  что сокровища  были утеряны в то время,
когда  Мастером  был я, Чиун.  Но будет записано также и  то,  что ты, Римо,
отказался  помочь их  возвратить. Более того, в дни кризиса, постигшего  Дом
Синанджу, ты служил себе подобным.
     - Да  весь мир  на грани катастрофы! Не  будет мира, разразится ядерная
зима - чего тогда будут стоить все сокровища Синанджу?
     - Они будут стоить еще дороже, - не смутился Чиун.
     - Для кого?
     - Я не вступаю в спор с глупцами, - подвел черту Чиун.
     Решив,  что ему не  добиться тишины  и  не дождаться,  ╥пока кто-нибудь
явится на звонок, полицейский, действуя в строгом соответствии  с законом  и
правами,  данными  ему  ордером,   вознамерился  проследовать  в  означенное
местожительство вышеупомянутого Джеймса Брустера.
     Дверь оказалась заперта.  Он  собрался  было послать за  помощью, чтобы
взломать упомянутое местожительство, но тут Римо схватился  за ручку двери и
повернул ее. Раздался скрежет ломающегося металла. Дверь открылась.
     - Дверь слабовата, - заметил полицейский. По ту сторону  порога валялся
кусок сломанного замка. Он нагнулся,  чтобы его поднять, но отдернул  руку -
металл был горячий.
     - Что вы сделали с дверью? Что тут произошло?
     - Я  дал вам войти, - ответил Римо. - Но это все равно  бесполезно. Его
здесь нет.
     -   Не  будьте   столь   категоричны.  Если  я  что-нибудь   понимаю  в
криминалистике, так это то,  что  категоричность в суждениях  ни  к  чему не
приводит. Надо быть гибче.
     -  Как не кричи:  Халва, халва! - во рту сладко не станет, - усмехнулся
Римо. - Его там нет.
     - Откуда  вы знаете? Как вы  можете утверждать,  что  его здесь нет?  -
набросилась на  него Консуэло Боннер. - Как вы можете это знать, если вы еще
не вошли в квартиру? Хоть я и женщина, но в компетенции не уступаю мужчинам.
И не надо поливать меня грязью.
     - Его здесь нет. Я не могу вам этого объяснить, но я знаю, что это так.
Поверьте мне на слово, окей? - сказал Рим о.
     Он  и  вправду не  знал, откуда у него эта уверенность. Он понимал, что
другие люди  не  чувствуют присутствия постороннего за  дверью. Он не мог ей
сказать, как он  это чувствует,  это было  все равно, как если бы объяснять,
как работает свет.
     - Дай я объясню,  - встрял Чиун. - Мы все - частицы единой сущности. Мы
только думаем, что мы сами по себе, потому что наши ноги не растут из земли.
На  самом  деле  мы  все  взаимосвязаны. Некоторые люди  уничтожили  в  себе
ощущение  этой  связи, но Римо и та комната, откуда ушел этот человек, едины
по своей сути.
     - Мне более понятно, когда он говорит не знаю, - ответила Консуэло.
     - Вы что - из какой-нибудь секты? - спросил полицейский.
     - Кто эти ненормальные? - спросил Чиун.
     - Обыкновенные американцы, как все, - ответил Римо.
     - А, тогда понятно, - сказал Чиун. Конечно, Джеймса  Брустера в комнате
не  было.  Он  был  уже  в  аэропорту  -  с  появившимся  неизвестно  откуда
доброжелателем.  Незнакомец  был похож  на  шведа,  но  говорил  с испанским
акцентом.  Джеймс  Брустер  никогда  не  верил  в удачу.  Но  сегодня  удача
улыбнулась ему в тот момент, когда он не мог в нее не поверить.
     Он сидел на кушетке, трясясь от ужаса. Его дорогой адвокат его покинул,
и  он оказался  перед лицом  заключения, позора, унижения и теперь проклинал
себя за то,  что позволил себе даже думать,  что ему удастся улизнуть. Когда
зазвонил телефон, он решил не снимать трубку.
     - Вот оно.  Обложили. Мне конец. Вот  оно.  Оно. - Он налил себе стакан
виски. - Я пошел на риск и проиграл. Это конец.
     В дверь постучали. Он опять не ответил. Пусть его забирает полиция. Ему
уже все  равно. Из-за двери раздался мужской  голос с испанским акцентом. Он
попросил разрешения войти и стал уверять, что возьмется его спасти.
     - Бесполезно, - всхлипнул Джеймс Брустер. - Конец. Это конец!
     - Вы глупец. Вы можете спастись и всю оставшуюся жизнь жить в роскоши и
в окружении свиты слуг. Вам такое и не снилось.
     - Да, именно так я и вляпался в эту историю, - сказал Брустер.
     Он посмотрел на стену. Надо приучать себя  глядеть в  стену, теперь это
будет его основным занятием до конца дней.
     - Вы рискнули. И оказались в выигрыше. А будете в еще большем выигрыше.
     - Я хочу домой.
     - В Пенсильванию? В Мак-Киспорт?
     Джеймс Брустер на минуту задумался. Потом открыл дверь.
     Он  ожидал увидеть  испанца, а  вместо того перед ним  в  дверях  стоял
молодой человек  невероятной красоты. На  нем был  белый костюм, темно-синяя
рубашка, под  ней  - золотая  цепочка.  Медальон  с оттиском был виден  лишь
частично.
     -  Меня зовут  Франциско.  Я  пришел,  чтобы спасти  вас  от тюрьмы.  Я
предлагаю вам более  роскошную, более  великолепную  жизнь, чем  вы могли бы
себе представить.
     Джеймс Брустер в раздумье стоял в дверях. Он  выжидал  и  в  нетерпении
постукивал каблуком.
     - Вы чего-то ждете? - спросил Браун.
     - Собственного пробуждения, - ответил Брустер. - Это все - дурной сон.
     Франциско Браун легонько шлепнул его по лицу.
     -  Окей, - сказал Брустер,  ощутив в левой щеке жжение, как если бы его
ужалил целый рой пчел. - Я не сплю. Уже не сплю.
     - Если вы меня не выслушаете, то отправитесь прямиком в тюрьму.
     - Я совсем не сплю. Честное слово.
     -  Я предлагаю вам благополучие  и.  такую  роскошь,  какая  вам  и  не
снилась.
     - Опять  сон.  Сон, - произнес Брустер.  -  Все  пропало.  Жизнь  пошла
прахом.
     - Я помогу вам исчезнуть отсюда. И остаток дней вы проживете под  чужим
именем.
     - Кажется, просыпаюсь.
     -  Вам  надо  лететь  в  Бразилию.  В  Бразилии  вас  никто  не  сможет
арестовать. У них ни с одной страной нет соглашения о выдаче преступников. В
Рио  многие преступники живут припеваючи. Вы,  сеньор,  бесспорно, слышали о
чудесном городе Рио?
     - Но почти все мои средства вложены в эту квартиру.
     - Я у вас ее покупаю.
     - Ну, вообще-то, принимая во внимания рост цен  на землю, я бы хотел ее
немного попридержать. Сейчас не лучшее время для продажи.
     - Вы что, шутите, сеньор? Вы должны ее продать. Иначе - тюрьма.
     - Я просто не хотел,  чтобы вы подумали, что можете купить ее у меня за
бесценок.  Никому  и никогда не  следует  продавать  недвижимость  в  минуту
отчаяния.
     - Я  заплачу вам  золотом.  Сколько  вы  хотите? Джеймс  Брустер назвал
сумму, которой хватило бы, чтобы скупить полгорода. Учитывая, что речь шла о
Ла-Джолле, эта  сумма превышала годовой  доход двух третей государств-членов
ООН.
     Они сторговались на мизерной цене - миллион долларов золотом. В слитках
это будет  немногим больше двухсот фунтов.  Два чемоданчика. В аэропорту ему
пришлось оплатить перевес.
     - Я  знаю Бразилию. Прекрасная страна, - сказал Браун. - Единственное -
надо знать, как с, людьми обращаться.
     Браун  потер  пальцами,  словно  шелестя  воображаемыми  купюрами.  Его
психология основывалась на взятках.
     Брустеру такая психология тоже была понятна. Из-за взяток он и оказался
здесь.
     - Вы должны знать, как себя  обезопасить, - продолжал Браун. - Что если
они нападут на след?
     - Но вы же говорите, они не могут потребовать моей выдачи.
     - Да, но ваш случай особенный. Вы способствовали похищению урана.
     - Ш-ш, - зашипел Брустер и стал озираться по сторонам.
     -  Да успокойтесь, здесь никому  до  вас дела нет.  Все летят по  своим
делам. Слушайте. Вы должны знать,  как оторваться от хвоста,  даже если  это
будут  федеральные  агенты,  жаждущие  отомстить  за  ваше  пособничество  в
расхищении радиоактивного сырья.
     -  Да.  Да.  Оторваться  от  хвоста. Оторваться  от хвоста,  -  заладил
Брустер.
     - Когда попадете в Рио, купите тур вверх по Амазонке. Возьмите катер на
свое имя.
     - Терпеть не могу джунгли.
     -  Понимаю  вас.  Именно поэтому  Джеймс  Брустер  отправится  вверх по
Амазонке,   а  Арнольд  Диас  останется  жить  в  роскоши   в   каком-нибудь
кондоминиуме. Там  за четверть миллиона вы купите себе хоромы.  Такие, какие
захотите.
     - Всего за четверть миллиона?
     -  А прислугу  вы сможете  нанять  за три доллара в  неделю.  За десять
зеленых у ваших ног будут самые красивые женщины.
     - А сколько за ночь любви? Я не совсем в форме, - заволновался Брустер.
     -   Десять   долларов  -  за   все,   годится?   Только   не   забудьте
зарегистрировать  в  турбюро  свою  поездку   по  Амазонке.  Вот  вам  адрес
турагента. Обратитесь к нему.
     - Почему именно к нему?
     - Потому  что  я вам так  велю. Ему можно  доверять,  он возьмет  с вас
деньги, но никуда не повезет.
     - Для этого мне не стоит уезжать, - пробормотал Брустер.
     -  Да в этом  вся суть  - чтобы  он вас никуда не повез.  Впрочем,  вам
вникать не обязательно. И наденьте вот это.
     - Франциско  Браун протянул Брустеру  небольшую продолговатую пластинку
чистого  золота,  на  которой  красовалось  клеймо  фирмы.  - В  знак  вашей
признательности. Этому  символу я служу и должен сказать, он стал мне дорог.
Когда-нибудь и вас могут попросить сослужить службу - за то, что мы для  вас
сделали.
     -  За  то, что вы сделали для меня  сейчас,  я готов носить его хоть на
члене, - сказал Брустер.
     - Достаточно будет повесить его на цепочку, - ответил Браун.
     Сидя  в салоне первого класса самолета  на  Рио, Джеймс Брустер  достал
пластинку и  принялся ее изучать. На ней было клеймо с изображением аптечной
колбы. Он сделал  глоток рома и нацепил подвеску на  цепочку. Остаток полета
он провел в безмятежных  мечтаниях о том, как он в роскоши проживет до конца
дней.

     Консуэло  Боннер не стала объяснять Римо и Чиуну, откуда она знает, что
Джеймс Брустер бежал в Рио. Знает - и все тут.
     - Это моя работа. Дедукция. Вы ведь не говорите мне, по каким признакам
чувствуете присутствие или отсутствие человека за запертыми дверьми, а я  не
рассказываю вам, каким образом выхожу на чей-то след.
     - Если  бы мы это знали, это  могло  бы  оказаться  полезным, - заметил
Римо. - Может, мы помогли бы ускорить дело.
     - Ваша забота - обеспечить мою безопасность.  Больше  мне от вас ничего
не нужно,  - сказала Консуэло. - Если вы  с этим справитесь, тогда мы сможем
установить, кто подкупил Джеймса Брустера, и остановим утечку урана.
     Она заметила, что ни Чиун, ни Римо за все  время многочасового перелета
не притронулись к еде. И ни тот, ни другой ни в малейшей степени не страдали
от   изнуряющей  бразильской  жары.  Когда  они  ненадолго  отлучились,  она
быстренько достала бумажку, на которой сделала кое-какие пометки в тот день,
когда разговаривала с Брауном. На ней значился адрес одного турагента в Рио.
     Когда мужчины вернулись, Консуэло сказала:
     - Допустим,  человек решает скрыться в стране, с которой у  Соединенных
Штатов нет  соглашения  о выдаче  преступников. Куда  он отправится  дальше?
Может кто-нибудь из вас двоих это сказать?
     - Может быть, в такую  же дорогую квартиру,  как та, в которой он жил в
Штатах? - предположил Римо.
     - Нет, - сказала Консуэло. - Такой вывод может сделать только дилетант.
Я же рассуждаю так. Он был напуган. Я видела  на его лице страх и даже ужас.
И я думаю,  что наш диспетчер, после того как отгрузил уран своему сообщнику
и удрал в Бразилию,  продолжает  свое бегство. Готова  поспорить,  он рванул
куда-нибудь в джунгли Амазонки.
     - Ага, только вряд ли найдется дурак, который станет с  вами спорить, -
сказал Римо. - А вы уверены, что он именно в Бразилии?
     - Да, - сказала Консуэло.
     Она расстегнула верхнюю пуговку  блузки. На жаре  одежда  липла к телу,
как мешок. То и  дело перед ними вырастали  уличные мальчишки. Да уж, такого
количества немытых юнцов не увидишь ни в  одном туристическом проспекте. Там
запечатлены  одни шикарные  пляжи. И  о  запахе  гниющих  отбросов  тоже  по
фотографиям не узнаешь.
     Зато наглядишься на картинные  снимки города на фоне заката. Может, они
в Рио и умеют строить высотные здания, но мусор убирать явно не научились.
     А народ!  Сколько народу!  И  половина  из них  - туристические агенты,
причем большинство зазывает вас в ночные клубы.
     - Нам нужно на Амазонку. Мы ищем одного человека,  который  уехал вверх
по Амазонке.
     - В Бразилиа? - спрашивал каждый.
     Так называлась новая  столица,  которую правительство хотело  населить.
Каждому, кто  отправлялся  туда,  выдавалось  целевое  пособие. Консуэло  не
сомневалась, что были  и  специальные премии для турагентов,  которые  возят
туда туристов.
     - Нет, нам надо в джунгли.
     -  В Бразилии  много джунглей. Почти вся  страна - сплошные джунгли. Но
никогда не слышал, чтобы кто-нибудь хотел туда ехать.
     - Я ищу человека, который поехал в джунгли.
     - Извини, моя красавица.
     Консуэло ждала, что или Римо, или Чиун сейчас скажут, что им никогда не
найти проводника, который согласится везти их  по Амазонке, что они потеряли
след,  что она  дура, что она неспособна принять  верное решение, потому что
она женщина. Но к  полудню, когда Консуэло уже изнывала от жары, усталости и
разочарования  по  поводу того, что ни один из ее спутников не упрекнул ее в
принадлежности  к  женскому полу, она решила бросить эту затею и направилась
прямиком по адресу, который записала в Мак-Киспорте.
     Турагентство размещалось  в отеле.  Гид хорошо помнил клиента  по имени
Джеймс  Брустер. Он показался  ему каким-то взбудораженным.  Он только вчера
отплыл  вверх  по  Амазонке.  Турагент ткнул  в карту Бразилии.  Очертаниями
страна  напоминала большую грушу неправильной формы. Зеленым цветом на карте
были обозначены джунгли.
     Точками  были отмечены  очаги цивилизации - населенные  пункты. На этой
груше  их  было  очень  мало. На  многие сотни миль зеленую  массу прорезала
темная узкая полоса - великая река Амазонка.
     - Он забрал наш самый  большой  катер, но  мы  можем достать  другой, -
сказал гид.
     Он говорил по-английски. В  этой стране, где официальным языком являлся
португальский, многие дела делались на английском.
     Консуэло зарезервировала катер.
     - Даже если вы его найдете, - сказал Римо, -  с чего вы  взяли,  что он
станет говорить?
     - Я  пообещаю ему никогда  больше его не  преследовать, если он скажет,
кто ему заплатил. У нас с вами общая цель, - ответила она.
     - Нет, у нас разные цели, - возразил Римо.
     - Какая же цель у вас?
     -  Честно говоря,  я и сам не знаю. Я просто  делаю свое дело и надеюсь
когда-нибудь понять, во имя чего я его делаю.
     - А я уже понял,  во имя чего, -  вмешался Чиун.  - Цель твоей  жизни -
отравить мою.
     - Тебя никто не заставляет ехать со мной; Можешь оставаться.
     - Всегда приятно сознавать, что тебе рады, - парировал Чиун.
     Южная  Америка  Мастеру  Синанджу  не  понравилась. Она  не  только  не
походила на рекламу в современных буклетах  для  туристов,  но  и  никак  не
соответствовала  тому, как ее  рисовали летописи Синанджу.  Мастера Синанджу
бывали здесь и раньше. Они служили  обеим великим  империям Южной Америки  -
майя и инкам, и  им хорошо платили. Но с тех пор, как сюда заявились испанцы
и португальцы, все переменилось.
     Там, где  когда-то стояли  великие города, теперь были  развалины  либо
джунгли,  поглотившие  величественные  террасы  и  роскошные  парапеты.  Где
шествовали  когда-то облаченные  в  золотые  одежды  императоры  -  мартышки
резвились  в кронах деревьев, выросших  на  месте  бывших аллеи для монарших
прогулок.
     Они шли на катере вверх по течению, и Чиун с грустью констатировал, что
все здесь превратилось в джунгли.
     Консуэло, в жилах которой текла и испанская кровь, попросила рассказать
ей историю Южной Америки. Ее мать была родом из Чили.
     - Хроники, составленные Мастерами, интересны только таким же,  как они,
Мастерам, - ответил Чиун.
     - Вам повезло, - буркнул Римо.
     -  Что делать  с  сыном,  который с  таким  пренебрежением относится  к
семейной истории?
     - Он ваш сын? - изумилась Консуэло. - Но он не похож на корейца.
     Катер медленно продвигался сквозь тучи мошкары, висевшей в воздухе  над
коричневой  от ила рекой,  которая,  казалось, не  имеет конца. Однако мошки
садились  только  на  проводника,  Консуэло и  матросов. Римо  и  Чиуна  они
почему-то не трогали.
     -  Он  и  слышать не хочет ни  о  какой  азиатской  крови, -  с горечью
посетовал Чиун. - Вот с чем мне приходится мириться.
     - Это ужасно,  -  отозвалась Консуэло. -  Но  вам не следует  стыдиться
своего происхождения.
     - Я и не стыжусь, - ответил Римо.
     - Тогда  почему вы скрываете свое  корейское  происхождение? Я  ведь не
скрываю,  что во мне  есть испанская кровь. Никто не  должен стыдиться своих
предков.
     - Да нет, если хотите знать, все совсем наоборот - это он стыдится, что
я белый, - сказал Римо.
     - О, - протянула Консуэло.
     - О, - поддакнул Римо.
     - Простите, - сказала она.
     Катер свернул в приток, и команда стала нервничать.
     Проводник  же хранил  спокойствие.  Римо услышал, как в разговоре то  и
дело замелькало слово джири.
     -  Что  такое  джири?  -  спросила  Консуэло  у  одного  матроса, когда
проводник ненадолго удалился в  каюту, ища спасения от мошки. На  Амазонке и
ее притоках любые репелленты для мошкары - излюбленное лакомство.
     - Ничего хорошего, - сказал матрос.
     - А что в нем плохого?
     - В них, -  поправил матрос. Затем, понизив голос, словно опасаясь, что
его могут  услышать  сами  боги, он  испуганно зашептал,  стараясь  поменьше
произносить  вслух слово, внушавшее  ему такой ужас.  -  Джири везде, вокруг
нас. Беда.  Беда. -  Он сделал руками движение,  очертив  в  воздухе фигуру,
похожую на большую дыню, потом свел руки ближе, до размера лимона. - Головы.
Они охотятся за головами. Маленькими головами.
     - Охотники  за  головами? Значит, джири охотятся за головами, - уяснила
наконец Консуэло.
     - Ш-ш, - зашептал парень.
     Он  посмотрел на  густые заросли  по берегам и перекрестился.  Консуэло
направилась прямиком к Римо и Чиуну, чтобы их предупредить.
     - Не джири, а анкситл-джири, - поправил Чиун.
     - Вы о них слышали? - спросила Консуэло.
     - Тот, кто чтит свое прошлое, уважительно относится и к прошлому других
народов, - изрек Чиун.
     Теплый  ветер колыхал бледно-желтые  складки его кимоно. Он взглянул на
Римо. Тот и  глазом не повел. Он смотрел на мошку. Все равно какую.  И очень
пристально.
     - Он о них знает, - сказала Консуэло. - Не хотите его послушать?
     - Вы  не понимаете, - вздохнул  Римо.  -  Он  их не  знает. В  Синанджу
принято помнить  только  то,  кто и когда заплатил  по  счету.  Вероятно, мы
оказали  им  какую-то  услугу -  веков  шесть назад.  Так  что не  вздумайте
спрашивать. Он ничего не знает.
     - И это мой сын, - с горечью сказал Чиун.
     - Бедняжка, как мне вас жаль. Он просто скотина.
     - Ничего, ничего, - сказал Чиун.
     - Я прошу у вас извинения. Я сначала судила о вас превратно, потому что
вы сделали какое-то замечание,  унизительное для меня  как женщины. Теперь я
понимаю, что  вы  просто замечательный человек. А вот сын ваш, по-моему,  из
породы неблагодарных.
     -  Они  и  остались   охотниками  за  головами,  -  подал  голос  Римо,
вглядываясь в заросли на берегу.
     Он  уже  видел их. Они  двигались вслед за  лодкой.  Он  приготовился к
первой  стреле,  когда  Чиун  стал   расписывать,   какой   это  счастливый,
порядочный, честный и  дружелюбный народ - джири, только некоторые племенные
обычаи могут показаться белым странными.

     Для  Франциско  Брауна  они были просто джири.  Ему и раньше  случалось
покупать  у них  головы.  Это были  бессовестные и лживые дикари, к тому  же
жестокие.  Но  золото они  любили.  Им нравилось  его  расплавлять, а  потом
обливать им свои  любимые  вещи для красоты. Иногда такими  любимыми  вещами
оказывались пленники, которых они обращали в рабство.
     Джири были всегда рады миссионерам. Им нравился вкус их печени. Однажды
бригаде Дорожных строителей пришлось тянуть шоссе по земле джири. Для охраны
им  было  придано подразделение бразильской армии. Кончилось все тем, что из
их отбеленных косточек женщины племени наделали себе украшений в волосы.
     Франциско Браун не сомневался, что придет  день,  когда ему понадобится
помощь этого злобного и вероломного племени. Он  вспомнил о нем в тот день в
калифорнийском местечке Ла-Джолле, когда обнаружил, что людей,  за  которыми
он  охотился,  нельзя  застать  врасплох, даже  ведя  за ними наблюдение  из
далекой точки в океане.
     Франциско понимал, что необходим  отвлекающий маневр. А в  этом  смысле
лучшего, чем  воин  джири,  и придумать  было  нельзя.  Пока  парочка  будет
отражать отравленные стрелы и копья джири, он сумеет с ними разделаться.
     Весь вопрос состоял в том, как заманить этих двоих  и  дамочку  в глубь
джунглей.
     Наживкой стал Джеймс Брустер - Франциско знал, что за ним они последуют
непременно.  А  средством передвижения  будет гоняющаяся  за  ним женщина  -
Консуэло Боннер. Она поверила  Франциско.  А если  бы  даже и  не  поверила,
Франциско  было достаточно  знать, что желание,  которое  он в ней возбудил,
сильней всякой осмотрительности.
     Именно таким образом он обычно и использовал женщин.
     Итак,  ни  в  малейшей  степени  не  сомневаясь, что троица  клюнет  на
приманку, он  приехал  сюда  днем раньше  и проделал  тошнотворную процедуру
подкупа  джири.  От  мошки  его  прекрасная белая  кожа  покрылась  красными
волдырями. Теперь даже репеллент вызывал у него жжение.
     Он осторожно выложил на опушке тропического леса небольшую кучку золота
и  сел рядом. Это  означало, что джири легко могут его убить. Это также было
знаком того, что золото предназначено им в подарок. На первый взгляд,  ничто
не помешало бы низкорослым  уродцам  с  прическами под горшок  убить  его  с
легкостью необычайной.  Но Браун  хорошо  знал их строй  мыслей. Не прошло и
получаса, как дикари с луками в руках и  костяными украшениями  в носу стали
вынюхивать вокруг поляны, на которой он сидел. Первый взял золото, но у него
отобрал  его второй, у второго - третий, у третьего  - четвертый. Прежде чем
кто-нибудь  из  них  решился  заговорить  с Франциско,  все  четверо  лежали
замертво.
     Он  заговорил по-португальски и  сказал,  что  они  получат очень много
золота. Гораздо больше, чем небольшая горстка, которую он принес сегодня. Он
сказал, что очень  скоро вверх  по ручью  поедут три  человека и  за  все их
имущество  воины  получат  столько  золота, сколько они  смогут  унести. Они
прибудут на лодке. Это будут азиат, белый и белая женщина.
     На  ломаном португальском  его  спросили,  кому же  достанется печень и
головы  этих троих. Он  сказал,  что  и  это  они  смогут  взять  себе.  Его
интересует  только  их  поклажа,  а  наградой  будет в  десять  раз  большее
количество золота, чем он принес им сегодня.
     Франциско знал  ход их рассуждений. Сначала  они решат, что  он круглый
дурак, раз  готов отдать лучшую часть добычи.  Потом - что у тройки с  собой
будет гораздо больше золота, чем обещает им  этот беловолосый человек, иначе
зачем  вообще  платить?  И наконец  они  примут  решение убить  этих  троих,
оставить себе лучшие части, забрать их золото, после чего взять и то золото,
что принесет Франциско.
     С точки зрения джири это была самая беспроигрышная схема.
     С  точки  зрения  Франциско  это  был верный способ  устранить парочку,
обладающую невероятными способностями. В  то время  как  сто  дикарей  будут
осыпать  их  градом  отравленных  стрел, Франциско  сделает  три  прицельных
выстрела. И тогда  он с чистой совестью уберется из этой подмышечной впадины
планеты и с триумфом вернется к Харрисону Колдуэллу.
     И вот Франциско услышал кашляющий рокот мотора.  Через несколько  минут
все будет  решено.  Лес  зашевелился и,  как тараканами, закишел коричневыми
телами  дикарей. Все  племя было в курсе обещанной награды, а также неплохой
поживы,  которая прибудет по воде. Воины затаились в узкой полоске джунглей,
примыкающей к  реке,  которая  в этом  месте делала изгиб. Кое-кто из женщин
явился с горшками  для приготовления пищи  - старинными  железными горшками,
которые  когда-то  в  незапамятные  времена  были захвачены у  португальских
купцов, давно уже пропущенных через кишечник предков джири.

     -  Анкситл-джири  - невинное племя, -  заявил Чиун,  когда пароходик  с
пыхтением подошел  по  грязной протоке  к такой глухой  чаще,  что  сюда  не
проникал ни один луч  света. - Сами они не  знают зла, но легко поддаются на
льстивые речи более испорченных  людей.  Империи древности  знали  джири как
охотников  и проводников. Трудно сказать,  что сталось  с  ними  теперь,  но
когда-то они были прекрасными охотниками.
     - Ага, должно быть, охотились за грудными младенцами, - хмыкнул Римо.
     - Вы когда-нибудь прекратите? - возмутилась Консуэло.
     - Я знаю  его дольше, чем вы, - ответил Римо. - Вы никогда не слышали о
таком царе - Иване Благостном?
     Матросы  не могли разглядеть листву, но Римо видел, что ветки совсем не
колышутся  на ветру,  а  листья  движутся как-то  странно. Он  учуял впереди
большое скопление людей. Что-то назревало.  Он подумал, что Консуэло надо бы
спрятаться за каютой и оставаться лицом к дальнему берегу.
     Но у Чиуна  был свой план. Он поднял палец и  жестом приказал направить
катер прямо к берегу.
     - Папочка, что ты делаешь? - по-корейски воскликнул Римо.
     - Ш-ш, - зашипел Чиун.
     Суденышко  скользило к  тому  месту, где засели  в  чаще  дикари.  Чиун
прошествовал на  нос, и его желтое кимоно развевалось на ветру, так что весь
он был похож на флаг на поле брани.
     На берегу джири не могли  поверить в свою удачу. Порой лодкам случалось
прорываться  сквозь  град  стрел,  и тогда им приходилось преследовать их на
каноэ  и  брать  на  абордаж.  Иногда  это  оборачивалось  для них  немалыми
потерями.  Но эта  лодка  сама подрулила  к  берегу.  Кое-кто из женщин  уже
спрашивал,  не  пора  ли  разводить  костер.  Джири  видели,  как  на  ветру
развеваются седые  волосы  и  парусом вздымается  красивая  желтая  материя.
Мужчины  уже стали мечтать  о  том, как разрежут эту материю  на набедренные
повязки,  но тут  желтолицый  человек  на корме  поднял руки.  И тогда джири
услышали странные звуки, древние звуки, звуки,  которые они слышали только у
большого костра во время великих ритуалов.
     Это был древний язык их предков. Маленький желтолицый человечек называл
их не  джири,  он называл  их  полным, гордым  именем анкситл-джири.  На  их
древнем языке он стыдил их. Стыдил мужчин и женщин, стыдил их детей.
     -  Вы движетесь  по  лесу как  чурбаны,  как  белые.  Что  случилось  с
охотниками,  служившими  великим   империям?  Что  случилось   с   мужчинами
анкситл-джири,  которые  умели  передвигаться  по  лесу  с легкостью  ветра,
целующего листву? И с женщинами,  такими нежными и  чистыми, что они прятали
свои лица от солнца? Где они все? Я вижу только глупых увальней.
     Услышав  обращенные  к ним слова  на  их древнем наречии, анкситл-джири
пришли в такое изумление, что повылезали из укрытия и выступили вперед. Было
слышно, как на траву мягко упали несколько горшков.
     - Кто ты такой? - спросил старейшина.
     - Я - человек, который помнит, какими были праотцы анкситл-джири.
     - Нам теперь нет надобности делать  черную  работу,  как нашим предкам.
Теперь у нас  достаточно  людей, на которых охотиться, и выращенного  белыми
жирного скота, который  мы легко можем красть. Нам  не нужны больше  прежние
навыки, - сказал молодой охотник.
     - История наших предков - это только сказки, - сказал другой.
     Чиун по-корейски велел Римо слушать, о чем идет разговор. Римо ответил,
что не может слушать, потому что не знает языка. Тогда Чиун сказал, что если
бы Римо учил хроники Мастеров, тогда он знал бы язык анкситл-джири.
     Римо  ответил,  что  единственное,  что  ему  надо  сейчас  знать,  это
направление ветра.
     Консуэло, напуганная вылезшими из леса во множестве низкорослыми людьми
с  темной  кожей  и с человеческими косточками в носу, спросила  у Римо, что
происходит.
     Римо пожал  плечами. Команда  в  полном  составе  заперлась  в каюте  и
зарядила  пистолеты.  Лоцман  с  перепугу  дал задний  ход.  Чиун  велел ему
заглушить машину. Он хотел, чтобы его было слышно всем.
     Он предложил анкситл-джири выслать вперед своего лучшего стрелка, а сам
встал с поднятой ладонью.
     - Ну, давай, - сказал он на древнем наречии. - Попади в эту мишень.
     И  он  выставил вперед правую ладонь, широко растопырив пальцы,  как бы
давая понять, что надо поразить середину ладони.  Но лучник  хотел побыстрей
заполучить золото и все остальное. Он прицелился в середину желтого одеяния,
которое  было на  старике, стоявшем на носу лодки  и  бросившем  вызов чести
целого племени.
     Короткая стрела зазвенела в воздухе. И оказалась в левой руке  старика,
прямо у него перед грудью.
     - Не очень-то ты меток,  червяк!  -  брезгливо произнес Чиун на древнем
наречии.
     От стыда  охотник  потупился и  зарядил еще одну  стрелу. Он  аккуратно
оттянул тетиву и послал стрелу в ладонь старика. Из этого  лука он с первого
раза сбивал птиц в полете. Стрела пропела  и остановилась в воздухе, зажатая
в руке незнакомца.
     Этот человек  поймал  выпущенную  из  лука стрелу! Женщины принялись на
старинный манер  восхвалять  охотников и  колотить в  горшки. Юноши издавали
радостные возгласы. Старики плакали. Они снова испытали гордость за то,  что
принадлежат к племени  анкситл-джири. Они не могут убивать людей, они должны
охотиться на  зверей! У анкситл-джири собственная гордость. И все племя, как
один человек, запело славу доблестным охотникам.
     Франциско  Браун  направил  визир телескопа  на фигуру  азиата на  носу
катера.  Он чувствовал, как  земля  в джунглях  колышется  от громкоголосого
пения.  Старик-азиат  повернулся к  нему  лицом и  победно улыбнулся прямо в
перекрестие прицела.

       Команда не выходила из каюты.  Консуэло  отказывалась сойти с палубы.
Римо  стоял  на  корме,  а  Чиун торжествующе поднял руки, приветствуя массу
людей, высыпавших  из чащи  джунглей.  Одна  женщина поднесла к нему  своего
малыша, дабы он мог коснуться ручонкой края одежды Мастера Синанджу, который
заставил их вспомнить своих предков.
     Один  великий охотник упал на колени и, приподняв  подол бледно-желтого
кимоно, стал целовать сандалии.
     - Смотри, как надо оказывать почтение, - сказал Чиун.
     - Не собираюсь целовать тебе ноги. Ну, ладно, поехали отсюда.
     Римо  постучал  в каюту. Он  сказал  команде,  что  все  в порядке.  Но
проводник наотрез отказывался плыть дальше.
     - Сколько бы вы мне ни заплатили, я не пойду дальше по этой протоке.
     -  Мы разыскиваем одного  человека,  - сказал Римо. - Если он  поднялся
выше по течению, значит, и мы пойдем вверх.
     Проводник  украдкой  выглянул из  иллюминатора  и  сейчас же  зарылся в
подушки.
     - Выше по течению никто не ходил. Нет никакого смысла идти дальше.
     -  А как  же  Брустер? Ведь  ваше  агентство отвезло Брус-тера вверх по
реке. Если ему это удалось, значит, и нам удастся.
     -  Это  не совсем  так,  -  сказал  проводник. -  Мы  в некотором  роде
способствовали вашему путешествию.
     - Как это вы способствовали нашему путешествию, если мы сами стремились
его совершить? - спросила Консуэло.
     -  Мы  вас ввели  в  заблуждение, хотя  и помимо своей воли,  - ответил
проводник. - Никакого Джеймса Брус-тера не было в помине.
     Один  охотник из анкситл-джири проник  в каюту и теперь со знанием дела
осматривал  зубы  гида. Потом он  удалился,  прихватив  в качестве  сувенира
подушку.
     - А я знаю, что Джеймс Брустер все же есть, - упорствовала Консуэло.
     -  Может  быть, и тот человек знает  этого  Брустера,  но он никогда не
плавал по  Амазонке, во всяком  случае на наших катерах. Мы получили  щедрое
вознаграждение за то, что расширим ваш кругозор.
     - Что вы хотите этим сказать - вознаграждение за то,  что расширите наш
кругозор? - спросил Римо.
     - Нас подкупили, чтобы мы отвезли вас сюда.
     - Кто подкупил? - спросила Консуэло.
     - Какой-то  человек,  который  хотел,  чтобы  вы  насладились  радостью
общения  с  джири.   А  теперь  давайте  уедем  отсюда.   Этот   индеец  уже
присматривается к моей печенке.
     Чиун, который слышал весь разговор, прокричал:
     -  В моем присутствии  он не  сделает  вам ничего дурного!  Это хороший
человек. И хорошее племя - анкситл-джири.
     - Ты готов хвалить любого, кто поцеловал твои пятки, папочка, - съязвил
Римо.
     -  Не самый  плохой способ выразить почтение, - сказал Чиун  и выставил
вперед правую ногу в сандалии: левая уже получила достаточно почестей.
     Римо счел своим долгом  предупредить проводника, что  ничто не помешает
индейцу сделать с ним что угодно, стоит только ему на это намекнуть.
     - Кто вас подкупил? - спросил он.
     -  Имени  его я  не знаю, но  он был весьма  убедителен в том,  что вам
следует  сказать, будто  Джеймс Брустер  отплыл вверх по  Амазонке.  Это был
красивый человек. Уберите, пожалуйста, от меня этого индейца.
     - Блондин? - спросила Консуэло.
     - Очень светлый, - подтвердил проводник. Консуэло отвернулась от кабины
и закрыла лицо руками.
     - Это  я втравила вас в авантюру.  Я привела вас сюда -  как безмозглая
девчонка. Глупая, доверчивая, влюбчивая девчонка. Это я во всем виновата.
     -  Ш-ш-ш,  -  призвал  ее  к  тишине  Чиун.  Он  собирался   принародно
благословить склоненные головы старейшин племени.
     - Он был такой красивый, Римо! Красивее мужчины я в жизни не встречала.
Я ему поверила.
     - Бывает, - сказал Римо.
     - Он сказал,  что  он из НААН - Национального агентства по атомнадзору,
которое контролирует  все  ядерные объекты и станции  в стране. Документы  у
него были в порядке. И он все время спрашивал о вас.
     - Я его где-то видел, - сказал Римо.
     - Но я сама проверила список пассажиров. Брустер был среди  пассажиров,
летевших в Рио. Я дважды сверила паспортные данные. Он точно был на борту. Я
убеждена, что он улетел в Рио.
     - Охотно верю, что он улетел в  Рио.  Только не в  это  болото. Давайте
поищем в Рио.
     - Но это огромный город. Мы ведь там никого не знаем.
     -  Можем  попросить,  и  нам помогут. Надо только вести  себя как можно
более любезно, - сказал Римо.
     Ниже по течению от берега со скоростью пули отделилась моторная лодка с
очень светлым блондином за рулем. Взметнув фонтан брызг высотой в три метра,
она  направилась  вниз  по  протоке  в  сторону  Рио. Чиун  видел, что  Римо
провожает лодку взглядом.
     -  Мы  еще  не  едем,  -  сказал Чиун.  Вожди  племени  готовили  танец
восхваления, за  которым должны были  последовать  песнопения во славу того,
кто явился  в желтых одеждах. -  Очень  достойные  люди,  -  сказал  Чиун. -
Конечно, если вы знаете летописи Синанджу.
     - Да,  достойные, если тебе  нравится,  чтобы тебе  в  джунглях  лизали
пятки, - сказал Римо.
     На  сей  раз  они  оба  говорили  по-английски.  Консуэло  слушала  как
завороженная. От нее не укрылась  суть  происходящего, она  видела эту массу
восторженных лиц. Кто они такие, эти двое? И почему оказались с нею заодно?
     - Из хроник ты узнаешь о разных  народах. Ты  узнаешь о том, кто они  и
кто ты. Ты постигаешь науку выживания.
     Консуэло спросила у Римо, о каких хрониках идет речь.
     - Да так, сказки, - отмахнулся Римо.
     - Но я видела, что случилось с джири. Это больше, чем сказки.
     - Внешне там все правильно - имена, конкретные события.  Но  все  это -
чистая пропаганда. Хорошие - это те, кто платит своим наемникам. Вот и все.
     - Так значит, вы - наемники? Но ведь это незаконно!
     - Только если вы не на той стороне.
     - А вы на кого работаете?
     - Вы не поняли, - Римо решил не продолжать. Он опять обратился к Чиуну:
- Эти насекомые сейчас сожрут Консуэло живьем, а  тебе дикари ноги сотрут до
мозолей.  У  тебя  кожа  не привыкла  к такому  почету.  Не пора ли начинать
представление?
     - Ты прав, - сказал Чиун. Он дважды  хлопнул в ладоши. - Пусть начинают
ритуальные танцы.

     Харрисон Колдуэлл  уехал из Нью-Йорка, хотя контора его  оставалась  на
прежнем месте. Связь со служащими фирмы он поддерживал по телефону. Он купил
в Нью-Джерси двести пятьдесят  акров земли,  осушил болото,  засеял  газон и
обнес  территорию  высокой металлической  оградой.  Денно  и  нощно  участок
патрулировали его  собственные охранники, у которых на мундирах  красовалась
эмблема с изображением аптечной колбы и клинка.
     В Нью-Йорке отвечать за свою контору по торговле драгоценными металлами
он оставил доверенных лиц. Много разговоров, естественно, вызывало сейчас то
обстоятельство, что золото почему-то не поднималось в  цене. Это был любимый
металл  мировых  бедствий.  Всякий  раз,  когда  возникала  угроза  военного
конфликта  или  разражалась  настоящая  война,  либо  когда  непредсказуемым
образом начинали  вести себя  фондовые  рынки, люди во всем мире принимались
вкладывать свои сбережения  в золото. Оно оставалось  единственным  товаром,
который принимался везде. Деньги - это бумага, золото же - всегда состояние.
     И  тем  не  менее,  несмотря  на  многочисленные  вооруженные конфликты
местного значения и бессчетные предостережения относительно фондового рынка,
золото оставалось стабильным  в цене. Создавалось впечатление, будто  кто-то
неустанно  подпитывает мировой рынок золота  и  таким  образом  лихорадочный
спрос на него все  время гасится. Всякий  раз  на  торгах  оказывалось,  что
золота больше, чем наличных денег, и таким образом цена  на него  оставалась
стабильной как никогда.
     Для  торгующей  золотом  в  слитках  компании,  каковой являлась  фирма
Колдуэлл  и  сыновья,  было  естественным  иметь  весьма  скромные  прибыли.
Невозможно  купить  золото, потом продать  его по практически  той же цене и
сделать на этом большие деньги. И все же фирма получала сейчас такие доходы,
каких не  было  за всю ее историю. Все больше находилось желающих вкладывать
деньги  в  золото  Колдуэлла.  Все  больше  людей  открывали,  новые  счета.
Банковские балансы по всему миру возрастали. Казалось, чего бы ни захотелось
Харрисону Колдуэллу, он сможет это купить.
     На самом же деле единственную вещь, о которой он мечтал  больше  всего,
купить   он   не   мог.   Как  не   мог   захватить  силой.  Колдуэлл   ждал
одного-единственного телефонного звонка, но его все  не было. Он  даже велел
своему камердинеру разбудить его,  если такой звонок последует посреди ночи.
Звонить должны были из Южной Америки.
     Когда долгожданный  звонок наконец раздался, Колдуэлл велел всем выйти.
Он хотел говорить один на один.
     - Ну что? - спросил Колдуэлл.
     - Они оказались чересчур живучими.
     - Я сделал тебя своим клинком не для того, чтобы так быстро обнаружить,
что есть люди посильней тебя.
     - Очень скоро все будет улажено.
     - В славные дни Короны за право называться телохранителем короля -  его
клинком - дрались на шпагах.
     -  Я  незамедлительно  позабочусь  об  этой  парочке. Теперь  им некуда
деться. Проблем больше не будет.
     -  Мы  ценим  ваши  уверения, - изрек  Колдуэлл, -  но  мы  не можем не
вспомнить грандиозные турниры королевской  Испании. Это не  означает, что мы
разуверились  в  тебе,  Франциско.  Просто  воспоминания  о  подобного  рода
турнирах  доставляют  нам  удовольствие. Можешь  ты  себе представить, чтобы
сегодня  вдруг  нашелся  для  короля  другой  телохранитель?  - На том конце
провода  воцарилось молчание. - Что тебя смущает в этом деле, Франциско? Нам
хорошо известно,  что,  когда проблемы возникают у королевского клинка,  они
очень скоро становятся проблемами самого короля.
     - Эти люди не такие, как все. Но они все равно очень скоро умрут.
     - Как ты можешь уверять нас в этом, если ты уже дважды сплоховал?
     - Дело в том. Ваше Величество, что им никуда не деться от того мира,  в
котором они живут. Я просто уничтожу их мир, а заодно - и их.
     -  Ты  радуешь нас,  Франциско,  -  сказал Харрисон  Колдуэлл, мысленно
пытаясь представить себе, как  будет выглядеть этот уничтоженный мир. Еще он
подумал,  не ошибся ли он в выборе себе клинка, может быть, надо было искать
более тщательно?
     По-португальски Франциско Браун говорил хуже,  чем  по-испански, но все
же достаточно  хорошо, чтобы  найти именно такого  инженера, который был ему
нужен. У этого  парня были проблемы с алкоголем, но к счастью, не настолько,
чтобы от этого страдала  его  квалификация, зато  на нравственных устоях они
явно сказались.
     Он все смотрел на схемы и качал головой.
     - Почему бы вам их просто не пристрелить? - спросил он, получив деньги.
     - Почему бы тебе не закончить эту схему?
     - Застрелить  было бы гуманнее, - сказал инженер. Он задумался,  каково
будет этим людям сознавать, что сейчас умрешь, и не иметь возможности ничего
предпринять. Он сделал еще глоток.
     - Ты уверен, что все получится? - спросил Франциско.
     -   Готов   поклясться,  -   ответил  инженер,  который   участвовал  в
проектировке некоторых высотных зданий на красивых пляжах Рио.
     - Ты уже клялся, - уточнил Франциско Браун.

     Найти   Джеймса   Брустера   в   Рио   оказалось  нелегко.   Во-первых,
латиноамериканская полиция не больно-то рвалась кому-то помогать. Во-вторых,
втроем им  было  не  по силам  охватить весь город, да  даже  если  бы это и
удалось, то наверняка  Джеймс Брустер  поселился  в Рио  под чужим именем. И
последнее  -  но  далеко  не самое  маловажное - было  то, что  ни Римо,  ни
Консуэло не говорили  по-португальски, а  Чиун, когда Консуэло  обратилась к
нему за помощью и объяснила, кого они ищут, наотрез отказался помочь.
     Чиун  занимался очищением души в роскошном номере отеля, делая записи в
свой знаменитый свиток. Сейчас надо было занести в летопись эпизод повторной
встречи Синанджу и анкситл-джири.
     -  Не  мое  дело  -  гоняться за ворами,  - отрезал  Чиун  и  попытался
восстановить  в памяти каждый такт хвалебных песнопений, с тем чтобы будущие
поколения знали,  какой достойный  прием  был  опять оказан Синанджу  в лице
Чиуна.
     - Но ведь  мы,  возможно, спасем мир от ядерной катастрофы,  - пыталась
убедить его Консуэло.
     На этом  Чиун  избавил ее  от  своего  присутствия.  Консуэло так  и не
поняла, чем она его обидела.
     - Почему его так злит перспектива спасения человечества?
     -  Потому что  я занимался именно этим,  вместо того  чтобы  помочь ему
вернуть сокровища Синанджу.
     - Неужели это и впрямь такая ценность?
     - Кое-что  из него вообще  старая рухлядь. Но  за несколько тысячелетий
все же поднакопилось кое-что ценное. Золото, драгоценности и тому подобное.
     - В ваших устах это звучит так обыденно...
     -  Если вы  не собираетесь  его тратить, зачем оно  вообще  нужно,  это
сокровище? Одного золотого  слитка хватило  бы, чтобы какая-нибудь корейская
деревня  жила  безбедно целых сто лет. Они  едят  только рис и рыбу.  Иногда
утку. Утку очень любят. Но они же никогда не тратят своего богатства. Ладно,
волноваться не о чем. Брустера мы найдем и без него.
     - Но вы ведь не говорите по-португальски.
     - Любезное  обхождение  позволяет  преодолеть любые преграды,  - сказал
Римо.
     Римо  оказался  прав.  Чтобы объясниться  с  полицейским, необязательно
иметь с собой переводчика. Достаточно  только сгрести первого же  фараона за
грудки   и  выкрутить  ему   руки,   а  потом  спокойно  и  ясно  произнести
по-английски: Отведи меня к своему начальству. Нет такого языкового барьера,
которого нельзя было бы преодолеть столь элементарным приемом.
     Вскоре они были уже на вилле у полицейского начальника. Любая более или
менее  удачная  карьера   полицейского   в  Латинской   Америке  обязательно
увенчивалась по меньшей мере виллой. И ни одному добропорядочному гражданину
и  в голову не могло прийти  заявиться на эту виллу  с просьбой  о торжестве
правосудия и не прихватить с собой в  достаточном количестве наличных денет.
К несчастью. денег у нас с собой нет, - с грустью признался Римо.
     Полицейский начальник вслух выразил сожаление, но сообщил, что Римо все
же придется  взять под  арест за нападение на полицейского. Тот стоял у Римо
за спиной.  Негоже являться  в  какую бы то ни было страну  Южной  Америки и
грубо избивать полицейского, не имея ни гроша в кармане.  Начальник позвонил
конвойным.  Римо  отобрал  у них  пистолеты и  аккуратненько  раскрошил их в
руках, высыпав  обломки прямо начальнику  на колени.  Потом он  показал  ему
очень  интересные  приемы  североамериканского  массажа.  От  этого  массажа
возникало такое ощущение, словно лопатки у вас выдраны из тела.
     Целью процедуры было улучшить настроение.
     Преисполнившись братской любовью, полицейский начальник пообещал помощь
всего вверенного  ему полицейского управления.  Не будет ли уважаемый гринго
столь любезен, чтобы вправить ему лопатки на место?
     - Скажи своему  начальнику,  что его лопатки и так на  месте, -  бросил
Римо фараону, который выполнял роль  переводчика. - Это только так  кажется,
что их выдрали наружу.
     Римо подождал,  пока  его слова будут переведены. Полицейский начальник
спросил, не мог  бы уважаемый гость сделать  так, чтобы ему снова  казалось,
что лопатки находятся на своем месте.
     - Скажи ему, когда мы отыщем человека по имени Джеймс Брустер, он опять
будет  чувствовать  себя  превосходно.  Брустер  прибыл   сюда  на  самолете
несколько дней назад и  сейчас, скорее всего, живет под другим именем. У нас
есть его фото.
     Поиски с самого  начала  велись  как-то странно. Полицейское управление
получило такой мощный стимул в  лице своего  скрюченного от боли начальника,
что им  не  требовалось  уже  ни  угроз, ни  денег.  Кое-кто  из  детективов
бормотал,  что их  вдохновляет на  работу мысль о  торжестве  правосудия - в
точности как знаменитого американского сыщика по кличке Грязный Гарри.
     Что еще более  странно, так это то,  что  когда  уже на  следующий день
полицейские обнаружили беглеца, никто  не протянул  им заветного  конверта с
деньгами.
     Они  решили,   что  Римо  тоже  из  полиции,  и  спросили,  как  платят
полицейским в Америке.
     - Им платит правительство.
     -  Ах,  это...  Это  мы  тоже  иногда  получаем,  -  протянул  один  из
детективов. - Но разве ж это деньги!
     По данным полиции, Джеймс Брустер был жив и  под именем  Арнольда Диаса
укрылся в одном, из элегантных высотных жилых  зданий, выходящих  фасадом на
великолепные пляжи Рио-де-Жанейро.
     Чиун  к этому времени завершил свои записи о встрече с анкситл-джири  и
согласился пойти туда вместе с Консуэло и Римо.
     Войдя  в мраморное парадное, Консуэло нажала  кнопку  звонка в квартиру
Арнольда Диаса. Тот ответил голосом Брустера:
     - Кто там?
     - Это мы, дружок, - отозвался Римо.
     Парадное огласилось таким стоном, что с трудом можно было поверить, что
его издал человек, находящийся пятьюдесятью этажами  выше. И тут селекторная
связь внезапно отключилась.
     - У меня свой метод  ведения дознания, -  сказал Римо,  - и по-моему, в
случае с Брустером он как раз подойдет.
     Не нравятся мне ребята, которые в открытую торгуют ураном.
     - После всего, через что нам пришлось пройти, я почти  готова уступить,
- сказала Консуэло.
     - Я буду сама любезность, - пообещал Римо. - Он все скажет.
     Кабина лифта была обшита деревом, отполированным до блеска. В ней  было
восемь  небольших сидений. Подняться на пятидесятый  этаж даже на скоростном
лифте - дело  не  быстрое. А  люди, которые  живут в этом  доме, не привыкли
мириться с дискомфортом, пусть даже совсем непродолжительным.
     Лифт взмыл  вверх, и  у Консуэло заложило уши, как  в самолете во время
взлета. Где-то  в районе тринадцатого этажа  она почувствовала,  как желудок
стал подкатывать к горлу. К пятидесятому этажу ее уже  так мутило,  что  она
была вынуждена присесть на одно из сидений.
     Римо помог ей подняться. Они стали  ждать, когда откроется дверь лифта.
Она  оставалась закрытой. Римо посмотрел на  Чиуна. По бокам кабины раздался
громкий  скрежет металла. Потом  до слуха донесся резкий щелчок, за  которым
последовал стук упавшего на крышу кабины троса.
     Теперь  желудок  Консуэло  колом  встал  у  нее  в  горле.  Тело  стало
невесомым,  как  будто  ее  кто-то  поднял  в  воздух,  но  ноги  между  тем
по-прежнему стояли на  полу  кабины. Она не могла сдвинуться  с места. У нее
было  такое   чувство,  будто  кровь  в  жилах   вдруг  потекла  в  обратном
направлении.
     Она стремительно падала вниз. Римо и Чиун тоже. Падала вся кабина. Свет
погас.  Всю кабину заполнил  скрежет металла.  Чтобы  закричать, ей пришлось
сначала перевести дух. Когда  она завизжала  в темноту, то  едва  расслышала
голос Римо, который обещал, что она останется жива.
     Чьи-то руки взяли ее  под локти. Потом  она  ощутила  легкое давление и
оказалась поднятой над полом кабины.
     Ее  кто-то  держал!  Потом  было  такое  впечатление,  будто  весь  мир
взорвался.  Кабина  лифта  рухнула с высоты пятидесятого этажа, и  от  удара
проломилась крыша, оторвались ножки  сидений, и трое пассажиров оказались  в
полной темноте в  груде обломков. И  все же Консуэло чувствовала лишь легкий
ушиб.  Эти двое  каким-то образом в момент удара приподняли ее над полом - и
себя  тоже. Казалось, они упали  с  высоты в один фут,  а не с  пятидесятого
этажа.
     Откуда-то сверху,  словно из темного туннеля, ведущего  во Вселенную, к
ним струился  луч света; С самого верху  шахты лифта  Франциско Браун светил
фонарем  вниз.  Там, внизу,  в  свете его фонаря из  разбитой  кабины  лифта
высунулась  чья-то рука. Потом показалось  лицо. Он стал вглядываться, чтобы
рассмотреть получше это изувеченное лицо.
     Он увидел ряд  белых зубов. С такого расстояния он  не мог  бы  сказать
наверняка,  выбиты  они или нет.  Нет, вокруг них  губы.  Точно -  губы.  Он
нагнулся и вгляделся получше в то, что выхватывал из мрака луч его фонарика.
Уголки губ приподнялись. Это была улыбка.  Франциско Браун выронил  фонарь и
бросился бежать.
     Фонарь ударился об  обломки  кабины  в тот  момент, когда Римо  и  Чиун
помогали  Консуэло выбраться.  Она внимательно осмотрела себя - руки и  ноги
целы. Все кончилось благополучно, если не считать, что  придется подниматься
на пятидесятый этаж пешком.
     - Да ладно, поехали на другом лифте, - сказал Римо.
     - Вы с ума сошли? - воскликнула она.
     - Нет, - ответил Римо. - А вы?
     - Но нас только что чуть не убили, а вы хотите опять лезть в лифт!
     - Вы ведь уже  убедились, что  даже если лифт упадет, с  вами ничего не
случится. Чего же вы тогда боитесь? - недоумевал Римо.
     - Я чуть не умерла.
     - Чуть-чуть не считается. Вы живы и здоровы. Идемте же!
     - Я никуда не пойду! И точка. Можете называть меня трусихой. Мне теперь
все равно.
     - Кто это называет вас трусихой? - спросил Римо.
     - Не трусихой, а неразумной, - сказал Чиун.
     - Я никуда не пойду, - твердила Консуэло.
     - Ну, тогда я сам допрошу Брустера, - решил Римо.
     - Ради бога. Сколько угодно. Отправляйтесь. Я с места не двинусь. Ни за
что! Ни за что на свете. Я чуть не погибла. И вы тоже чуть не погибли!
     - О чем она говорит? Не понимаю, - сказал Римо Чиуну по-корейски, когда
они вошли в работающий лифт.
     Вокруг суетились лифтеры,  пытаясь установить,  что случилось. Консуэло
прислонилась   к   какой-то   красивой  скульптуре,   силясь   вернуть  себе
самообладание.
     Римо и Чиун нажали кнопку с цифрой  пятьдесят  и  спокойно  поднялись в
лифте,  решив  про  себя,  что  все   вокруг  сошли  с  ума.  Разве  они  не
продемонстрировали  ей, что,  когда  она с ними, ей не  нужен  в  лифте даже
аварийный тормоз?
     - Может быть, папочка, это я, - начал Римо, - я сам помешался?
     - Не больше меня.
     - Так я и  думал. Чуть не погибла.  Сумасшедшая. Джеймс  Брустер видел,
как отодвинулись  задвижки на его  двери.  Он смотрел,  как  вделанный в пол
засов  полицейского  замка -  литой стальной  брусок  -  отогнулся  назад  с
легкостью булавки. Дверь отворилась.
     - Привет,  - проговорил Римо. -  Я  буду с вами крайне любезен.  Я хочу
быть вам другом.
     Джеймс  Брустер  тоже был не прочь  подружиться. Чиун остался  стоять в
дверях.
     - Будь осторожен, - сказал он.
     - Чего мне бояться? - удивился Римо.
     - Это  золото проклято,  - ответил  Чиун и кивнул на  подвеску на шее у
Брустера.
     Римо  взглянул. Подвеска как подвеска, ничего  особенного, обыкновенная
золотая пластинка с клеимом, на котором можно  было различить аптечную колбу
и меч.
     - Обыкновенная подвеска, - сказал Римо.
     - Это золото проклято, - повторил Чиун. - Не прикасайся к нему. Если бы
ты припомнил хронику Мастера Го...
     -  Что? Да ладно.  Я-то подумал, ты  и впрямь что-то увидал, -  оборвал
Римо.
     Он направился к Джеймсу Брустеру, от которого его отделял стол. Брустер
пытался остаться по ту сторону стола, но оказался слишком нерасторопен.  При
первом  же  его  движении  Римо  настиг его  и пожал руку в  знак дружеского
расположения.  После  этого он  вывел  Брустера  на  балкон и  выразил  свое
восхищение открывающимся оттуда видом.
     Он ткнул  рукой в  роскошный  пляж, лежащий пятьюдесятью этажами  ниже.
Рукой, которая продолжала держать Джеймса Брустера. Ткнул, перенеся ее через
балконные перила.
     Потом он объяснил свои трудности человеку, болтавшемуся у него в руке.
     Джеймс Брустер нелегально переправлял смертоносный груз. Этот груз  мог
быть  использован для производства атомных бомб - бомб, которые могут унести
миллионы жизней. Почему Джеймс  Брустер пошел на такой  общественно  опасный
поступок?
     - Мне были нужны деньги.
     - Кто вам заплатил? - спросил Римо.
     - Не знаю. Деньги переводили мне на счет.
     - Но кто-то же говорил с вами?
     - Я думал, все законно.
     - И то, что некие  люди переводят на ваш  счет большие суммы  денег,  -
тоже законно?
     -  Я думал, что наконец напал на золотую  жилу. Мне нужны  были деньги.
Пожалуйста, не уроните меня.
     - Кто приказал вам отгрузить уран по такому странному адресу?
     -   Это  был  просто  голос.  Из  Агентства  по  контролю   за  атомной
энергетикой.
     - И вы не спросили, кто это?
     - Он  сказал,  что  деньги - достаточно  исчерпывающий  ответ  на  этот
вопрос. Мне были нужны деньги.
     - Зачем?
     - У меня машина была на износе.
     - А вы представляете себе, сколько человек поставили под угрозу смерти?
Вы знаете, что такое одна атомная бомба?
     - Я не знал, что они собираются делать бомбы.
     - А для чего же еще они воровали уран?
     -  Может, они  хотели построить  собственную электростанцию,  -  сказал
Брустер.
     Римо расхотелось с ним дружить и пожимать руки. В тот момент когда тело
Джеймса Брустера оторвалось от балкона, Римо сорвал у него с шеи подвеску.
     Консуэло видела, как рядом со стеной дома упало тело. Оно приземлилось,
как  бурдюк,  -  издав  один-единственный  громкий   хлюпающий  звук.  Через
несколько мгновений показались Римо и Чиун. Римо насвистывал.
     - Вы обещали, что будете с ним вежливы, а сами за информацию убили его.
Вы его убили.
     - Никого я не убивал.
     - Что же тогда вы сделали?
     -  Я  перестал быть ему  другом, - ответил  Римо. Чиун шел в нескольких
шагах от Римо. Теперь он отказывался даже идти с ним рядом.
     - Это золото проклято, - твердил он. Римо показал Консуэло подвеску.
     - Вот. Смотрите.
     - Золото. Золотая подвеска: - констатировала она.
     - Верно, - сказал Римо. - Глупая безделушка.
     - Оно, проклято, - не унимался Чиун.
     -  Сейчас  вам  преподадут первый  урок замечательной истории Синанджу.
Сами увидите, насколько они точны, эти хроники. Вот этот Мастер, которого вы
видите рядом с собой,  утверждает, что подвеска проклята.  И все из-за чего?
Из-за того, что какой-то другой Мастер тысячу лет назад сказал, что какое-то
золото бывает проклятым, и эта  мысль высечена в скале. Нет,  вру - написана
на тонкой бумаге.  И все. Никаких возражений. Никаких резонов. Оно проклято.
И точка. Он даже подходить ко мне не желает.
     Такое неповиновение  вызвало у Чиуна столь сильное негодование, что  он
отвернулся от Римо. Римо назло ему нацепил подвеску себе на шею.
     Франциско Браун  находился  в аэропорту. Когда  появилась  парочка,  он
понял, что и последний его план рушится.  Стоит им его заметить, и ему ни за
что не  удастся  заложить  в  самолет  взрывчатку.  С любым  другим  было бы
достаточно спрятаться за стойку кассы. Эти же двое наверняка его заметят. Не
исключено  даже, что на  сей раз они его прикончат.  Всему есть предел, даже
его просчетам.
     Они заявились раньше, чем  он рассчитывал, и теперь от  белого, который
вышагивал рядом с Консуэло, его  отделяли какие-то пятьдесят ярдов. С такого
расстояния белый его точно заметит. Браун вжался в угол позади стойки и стал
ждать. Может, просто бросить сумку с взрывчаткой и убежать? Что, если кинуть
ее  в девчонку? Тогда они  бросятся ее  спасать. Вдруг  ему  удастся сделать
выстрел? Все эти если и вдруг, которых он так старательно избегал всю жизнь,
теперь  надвинулись на него, по  мере того как надвигались белый и девчонка.
Но  каким-то  чудом  мужчина его  не  увидел. Не  узнал.  Не улыбнулся своей
убийственной улыбкой. Никакой реакции.
     Белый  подошел  к кассе,  купил  три билета  до Вашингтона,  после чего
направился к выходу на посадку. Азиат держался на  значительном отдалении, и
он-то уж точно видел Франциско Брауна.
     Желтолицый едва заметно улыбнулся и  легонько помахал  пальчиком, давая
Франциско понять, что ему пора убираться. Франциско торопливо покинул здание
аэропорта, но не насовсем. Что-то в поведении белого показалось ему странным
и заставило насторожиться.  В нем снова проснулся инстинкт охотника. Похоже,
появляется неплохая возможность убрать хотя бы одного. А если он расправится
с одним, то почему не с двумя?
     Они  сами  сделали  за  него  то,  что  он  никогда  бы не  сумел.  Они
разделились, и теперь он сможет убрать их по одному. Вдобавок с одним из них
произошли какие-то перемены. Впервые с того дня, как он поступил на службу к
Харрисону Колдуэллу, лицо Франциско озарила улыбка.

       Чиун даже в  самолете не  сел рядом с Римо,  а  нашел  себе  место  в
хвостовом салоне. Римо помахал подвеской перед глазами Консуэло.
     - Ну, и как вам хроники Мастеров Синанджу?
     - По-моему, это какая-то чушь. Я о них никогда не слышала.
     - Как по-вашему, может проклятие быть заключено в каком-нибудь символе?
     Он потер большим пальцем изображение аптечной колбы и меча.
     Консуэло помотала головой.
     -  Вот и я того же мнения, - сказал Римо. Самолет набирал высоту,  и он
вдруг   ощутил  некоторый  дискомфорт.   Он  оглянулся  на  Чиуна.  Сохраняя
невозмутимость, тот отвернулся.
     - Когда мы  ехали с вами в  лифте - там, в Рио, - у вас, по-моему, даже
уши не закладывало, - сказала Консуэло.
     - Да? -  рассеянно бросил  Римо. - Я не помню. На него вдруг навалилась
усталость, хотя вроде  рановато. Может быть,  сказались  душные джунгли  или
возбуждение, которое он пережил в небоскребе. А  может, виноват самолет. Это
было похоже  на то ощущение,  которое он нередко испытывал, когда только еще
готовился влиться  в ряды Синанджу,  - из тех мимолетных рецидивов  прежнего
физического  состояния, которые,  подобно кошмарным снам,  случались  с  ним
всякий  раз перед  тем, как  он  делал  очередной гигантский шаг  на пути  к
лучезарному источнику неограниченных человеческих возможностей.
     А может, все дело в еде. В самолете он съел что-то такое,  к чему ни за
что  бы  не  притронулся  раньше,  -  какое-то  подобие  сэндвича,  конечно,
чрезмерно жирного.
     Притушили  свет,  и  Консуэло  вздремнула.  Римо  тоже.  Когда  самолет
пролетал над  Панамским каналом,  Римо  пробормотал: - Оставь, папочка,  - и
длинные ногти медленно скользнули с золотой подвески.

     Все  это  видел  Франциско Браун.  Не  так  уж  много. Но многого и  не
требуется.  С   этим  белым  что-то  произошло,  и  этого  может   оказаться
достаточно,  чтобы  его  убить. Если  они  все  так  же  будут двигаться  по
отдельности, его шансы  возрастают. Впрочем, других шансов все равно пока не
предвидится. У него мелькнула мысль, не бросить ли все и не послать ли этого
Харрисона Колдуэлла...
     Итак, что он реально имеет на сегодняшний день?  Серия метких  ударов и
выстрелов то тут, то  там - за  несколько тысяч долларов каждый, и так, пока
где-нибудь  его самого  не настигнет пуля?  Сколько киллеров погибло  от рук
своих работодателей потому, что тем  не хотелось расставаться с деньгами! Но
многие  ли могут похвастать  таким щедрым хозяином, каким оказался  Харрисон
Колдуэлл?
     Даже если у него останется  самый ничтожный шанс, Франциско  Браун  все
равно  е бросит свою работу у Харрисона Колдуэлла. Сейчас же у него, похоже,
шанс вполне ощутимый. Его  главное преимущество заключается  в том,  что  он
точно знает, куда они двинутся дальше. А шанс появился неожиданно, он увидел
его своими  глазами  в аэропорту  Рио. Он заметил какую-то рассеянность. Ему
был  знаком этот взгляд - взгляд человека, которого теперь не составит труда
убить. Но в глазах этого человека он видел его впервые.
     Спору  нет,  азиат  спугнул его,  когда  встретился  с  ним взглядом  в
аэропорту.  Но ничего.  Когда  старик  останется один,  с  ним  легче  будет
справиться.
     Итак,  Франциско  летел в  Америку,  и в  голове  у него  созрел план -
последний, отчаянный план, который он приберегал на крайний случай и который
по иронии судьбы теперь оказался самым реальным.
     Зная, куда  в конце концов приведут дороги его врагов, он по прибытии в
Вашингтон явился к директору Агентства по контролю за атомной энергетикой.
     Тот сразу набросился на него:
     - Только не  здесь! Что  вы здесь делаете?  Мистер Колдуэлл обещал мне,
что вы никогда не переступите порог этого учреждения. Уходите немедленно!
     Дородный  директор  проворно  подбежал к двери кабинета  и поспешил  ее
закрыть. Он не хотел, чтобы секретарша что-нибудь  слышала. Звали  директора
Беннет Уилсон.  Когда он говорил, в такт словам колыхалось его тучное  тело.
Темные Глаза глядели с мольбой.
     - Колдуэлл уверял, что вы никогда здесь не появитесь. Вы не должны сюда
приходить! Что бы вы  ни  делали, вы должны  делать  это вне стен агентства,
чтобы мы вас знать не знали.
     -  И тем не менее я здесь, - сказал Браун. - И  принес плохие  новости.
Скоро вас навестит начальница  службы безопасности мак-киспортской  станции.
Не пройдет и двух дней, как она будет здесь.
     -  Но почему  здесь?  Ее место в Мак-Киспорте,  -  заволновался  Беннет
Уилсон.
     - Похоже, она полагает, что кто-то  вышел на  одного из их диспетчеров.
Она  думает, что  он  брал взятки за то, что направлял грузовики с ураном по
незапланированному адресу.  И она рассчитывает, что когда  найдет  человека,
который  уговорил  диспетчера отправлять груз  в неизвестном направлении, то
загадка будет решена.
     - Это грязная ложь!
     - Джеймс Брустер ей во всем сознался.
     - Да в  чем он  может сознаться? Он  ничего не знает. Он мелкая  сошка,
диспетчер,  который оказался жадным до  денег. Он понятия  не имеет, кто  за
всем этим стоит!
     -  Ему  не  пришлось  говорить,  кто за  этим  стоит.  Те,  кто за вами
гоняются, просто-напросто  убирают всех, кто им  мешает, и пойдут  напролом,
пока не достанут того, кто им нужен.
     - А Колдуэлл знает, что вы здесь?
     - Я здесь для того, чтобы взять на себя заботу о его врагах. На  данный
момент его враги - это и ваши враги. А ваши враги - это его враги.
     Голос Брауна звучал ровно.
     - Верно! Мы должны действовать заодно.  Мы  в  одной связке. Прорвемся!
Они нам ничего не смогут сделать. Мы обложимся должностными инструкциями. Мы
станем проводить совещания. Мы досовещаемся с ними до смерти. Я уже тридцать
лет работаю  в  государственном  учреждении, и я знаю,  как заморозить любое
дело, даже без особых на то причин.
     -  Я сказал,  они вас  убьют.  Они  не  собираются  отстранять  вас  от
должности.
     -  Это  верно  - они и  не  могут меня  отстранить.  У  них  нет на  то
полномочий.
     - Но перебить вам хребет у них полномочий  хватит! Или высосать  у  вас
мозги из черепа. Они вас уничтожат,  -  сказал Браун. Интересно, подумал он,
почему все государственные служащие такие бестолковые  - работа у них что ли
такая? У них в жизни только одна проблема - как бы какую бумажку не засунуть
куда не надо.
     Минуту Беннет  Уилсон  молчал. Этот  Браун прав. Смерть  -  это  похуже
увольнения  или  служебного  расследования.  В  таких  случаях  всегда  есть
возможность опротестовать решение. Однако ему что-то не приходилось слышать,
чтобы опротестовывали смерть, хотя в Библии есть на это кое-какие намеки. Во
всяком случае, инструкций на этот счет уж точно нет.
     - Уничтожат - в смысле закопают окоченелое тело? - спросил Беннет.
     - Да, именно в этом смысле, - сказал Браун.
     - И что мы намерены предпринять?
     - Мы намерены их опередить.
     - Я еще  ни  разу не убивал человека, - сказал  директор НААН. Он обвел
взглядом развешанные по стенам кабинета фотографии  атомных электростанций и
хранилищ радиоактивных отходов и добавил: - Сознательно, я хотел сказать.
     - Вам не придется никого убивать.  Все, что от вас  требуется, это быть
готовым, когда они явятся.
     - За мной? Они явятся за мной?
     - Поводите их немного за нос, остальное я сделаю сам, - сказал Браун.
     - Вы хотите  сказать - снабдить их неполной  и  искаженной информацией?
Футболить их из одного  кабинета в  другой, повергать в растерянность ничего
не значащими бюрократическими фразами?
     - Короче, как только они будут здесь, дайте мне знать.
     - Но вы ведь не станете их убивать прямо тут?
     У Уилсона  екнуло сердце. Что-что, а трупы в государственном учреждении
-  этого   могут  не  понять.  В  таких   случаях  почти  всегда  проводится
расследование.
     - Нет, - ответил Браун, пытаясь развеять его  опасения. - Я только хочу
понаблюдать  за  ними  по  вашим  мониторам.  И я хочу,  чтобы  вы  за  ними
присмотрели. Здесь  ничего  не случится. И  с вами ничего не случится, если,
конечно, вы сами не создадите себе проблем.
     И  Браун  объяснил,  что проблемой  будет любой  шаг, который затруднит
выполнение его, Брауна, задачи.

     На  другой день  Консуэло  и двое  мужчин  зарегистрировались  в отделе
безопасности  Агентства по контролю за атомной  энергетикой.  Их изображение
появилось  на  телеэкранах.  Браун  сидел  в  укромном  месте  и  следил  за
действиями  троицы по мониторам.  Мужчины  как будто перестали ссориться, но
азиат по-прежнему держался в сторонке. Консуэло водила их из одного отдела в
другой, всякий раз проявляя завидную настырность.
     - Они  явно что-то  скрывают,  -  сказала  Консуэло.  -  Но  я  до  них
докопаюсь.
     Навряд ли, подумал Браун. Телекамеры она даже  не заметила.  Один азиат
повернулся и посмотрел в объектив.
     Браун  вынужден  был  признать,  что директор  оказался  профессионалом
высокого класса. Он не чинил никаких препятствий. Не увиливал от расспросов.
Напротив  -  он   распорядился,   чтобы   начальнику   службы   безопасности
Мак-Киспорта было  оказано  всяческое содействие.  Это  означало,  что в  ее
распоряжение были выделены четыре сотрудника и ей был предоставлен свободный
доступ ко всей документации.
     На  этих  четверых  ей  пришлось заполнять  административные  бумаги. А
документы  ей  все  несли  и  несли.  Им, казалось, не будет конца. Директор
прямо-таки завалил ее информацией.
     Белый зевнул. Азиат вдруг пришел  в  ярость.  Браун,  конечно, не видел
того,  что  не  могло  укрыться  от  азиата. И уж тем  более  он  не понимал
по-корейски.
     - Вспомни, когда ты в последний раз зевал? - спросил Чиун.
     - Ни за что не сниму подвеску, - упрямился Римо.
     - На ней лежит проклятие. Оно тебя губит.
     - Я, кажется, пока не умер. Я здесь, рядом с тобой, и я жив.
     Консуэло спросила,  о  чем спор.  Когда Римо  ответил, что  опять из-за
подвески, она сказала, что лучше ее снять, раз Чиун из-за нее нервничает. Но
Римо ни за что не  хотел уступать. Ей ведь не жить с Чиуном, а ему - жить, и
если он сейчас уступит, то ему  до конца дней придется выслушивать нотации о
том, что ему следует жить в соответствии с законами Мастеров Синанджу.
     День  для Римо выдался тяжелый. В  комнате ему казалось  душно, и  он с
удивлением  обнаружил, что его организм  не желает  этого  не замечать. Зато
когда ему на запястье села муха, он заметил ее только после того, как взгляд
нечаянно упал на руку.
     Он  ничего такого  не  ел.  И не  вдыхал. И тем не менее его  тело было
каким-то  надутым и неповоротливым.  Вместе  с тем он имел достаточно опыта,
чтобы  суметь  скрыть  зловещие  симптомы от  Чиуна.  Он понимал, что старик
начнет ловить его  на  резких и неловких движениях,  на тяжелом дыхании. Ну,
ничего, какое-то время он сумеет притворяться.
     Он знал, что его организм так натренирован,  что в состоянии очиститься
от любого яда. И чем меньше будет разглагольствовать Чиун, тем лучше.
     Чиун же держался  от  него все дальше и дальше и  в последние несколько
комнат даже не стал заходить.
     Дверь распахнулась и ударила Римо в плечо.
     - Прошу прощения, - произнес охранник и вошел в комнату.
     - Ничего, - ответил Римо.
     Франциско Брауну этого  было достаточно.  Он  видел,  что  белый теперь
движется так медленно,  что даже не в состоянии  уклониться от открывающейся
двери. Та сила,  которая  прежде делала его неуязвимым, теперь оставила его.
Значит, теперь белого можно убрать. Ему не потребуется оружие, действующее с
большого расстояния,  иди лифт, падающий с высоты пятидесятого этажа. Теперь
он и ножом обойдется.
     Спустились  сумерки, и  служащие правительственных учреждений разошлись
по  домам. Консуэло, Римо и Чиун покинули здание агентства  и направились по
улице, причем старик азиат держался в нескольких кварталах сзади.
     Браун  был намного впереди старика  и уверенно приближался к белому. На
сей  раз все должно сойти  гладко. Вечер  был  теплый. Белый  отмахивался от
комаров.  Браун  вынул  из внутреннего кармана куртки большой охотничий  нож
вороненой стали. Добрый нож, старинный его друг. Сколько раз доводилось  ему
в прошлом ощущать, как кровь его недруга струей хлещет, на рукоятку? Сколько
раз он  ощущал судороги  своей  жертвы?  Проникновение стали  в тело  всегда
оказывается неожиданным. Даже когда человек  видит нацеленный  на  него нож,
при ударе он издает крик удивления. Браун  все  ближе подбирался  к белому и
Консуэло и уже предвкушал это приятное ощущение - когда нож входит в сердце.
И когда даже  сам нож запросил крови  белого,  Франциско шагнул вперед и, со
спины обхватив белого  рукой за шею, потянул на себя. Римо почувствовал, что
его тащат назад,  и упал. Он увидел, что в горло ему нацелен нож, но не смог
его перехватить. В отчаянии он выставил вперед руку.
     Но рука отказывалась двигаться с должной  быстротой. Это было похоже на
страшный сон, когда за вами гонится огромный зверь, а вы не можете бежать. В
последние  дни все шло как-то не так, но он знал, что должно  сейчас сделать
его тело. К несчастью, руки и ноги у него словно одеревенели.
     И все же он еще не  совсем потерял способность управлять своим телом, к
нему вдруг  вернулись потерянные  было  навыки, и онемелая  нога  сама собой
выбросилась наперерез  ножу.  Римо  упал навзничь и  ударился головой. Перед
глазами у него все плыло и мерцало. Нож опять был нацелен на него.
     - Это он! - закричала Консуэло, кидаясь на сжимающую нож руку.
     Римо снова лягнулся, а потом, как  бы  вспомнив забытый прием, выбросил
вперед кулак. Потом еще раз. И еще. Он продолжал колотить это красивое белое
лицо,  пока  нож не оказался  у него в  руке  и он не  всадил  его  в  грудь
нападавшему.
     Римо без сил лежал на тротуаре и ловил ртом воздух.
     Подоспел Чиун.
     - Позор! - сказал он. - Вот уж не думал, что доживу до того дня,  когда
ты сожмешь кулак и ударишь!
     - Этот человек на нас напал.
     - Да, и чуть  не остался жив, чтобы лично поведать мне об этом. Если ты
не  снимешь  с себя это проклятое золото,  Римо,  считай, что между нами все
кончено.
     - Да при чем тут золото, черт побери!
     - Ты убьешь себя. Из-за твоего упрямства пойдут прахом тело, которое  я
тренировал, ум, который я формировал, и все навыки, которым я тебя обучил.
     - Папочка,  мне  нехорошо. Сам не знаю, почему.  Но  одно я  знаю: твои
нотации мне не на  пользу. Лучше дай мне руку и помоги встать, и оставь меня
в покое.
     - А я скажу тебе, что с тобой, - сказал Чиун.
     - Да ладно тебе. Дай мне руку.
     - Ты сам убедишься, что я прав!
     - У меня такое чувство, что я умираю, а ты твердишь о каком-то золоте.
     - А почему ты умираешь?
     - Может, ты и знаешь, почему  мне  так плохо, но  ты обязательно должен
настоять на своем.
     Римо помотал головой. Он сильно ушибся, когда падал.
     - Дай мне  подвеску. Сейчас я могу ее  взять, но я хочу, чтобы ты знал,
почему ты мне ее отдаешь.
     - Я знаю, что ты мне душу выматываешь.
     -  Тогда убивай себя,  наплюй  на предостережения  Мастеров Синанджу, -
сказал Чиун и, отвернувшись, зашагал прочь.
     Его цветистое кимоно легко заколыхалось. Консуэло помогла Римо встать.
     - Он блефует, - сказал Римо. - Он  отлично знает, что со мной, но ни за
что не скажет. В этом он весь.
     - Вы и впрямь на себя не похожи, - сказала Консуэло.
     - В каком смысле?
     - Вы. теперь не такой несносный, как раньше.
     - И вы туда же?
     - Ладно. Я приведу вас в чувство.
     - Да уж, - сказал Римо. - Я уже чувствую себя лет на пятнадцать моложе.
     - Мне казалось, вы жаловались на плохое самочувствие?
     - Да, но все уже прошло.
     Обняв его  рукой за пояс, она  помогла ему сойти с моста. Труп он решил
оставить там, где он есть.
     - Стоит вмешать в это дело полицию - и хлопот не оберешься.
     - Но нас могут обвинить в убийстве!
     - Поверьте мне.
     - Я и ему поверила. А он пытался нас убить.
     - А я тебя спас, дорогая. Так кому же ты собираешься верить теперь?
     -  Надеюсь,  Римо,  что вы правы.  Но  как теперь быть с НААН? Нам надо
кому-то обо всем доложить.
     - У меня для тебя плохие новости,  - сказал Римо,  силой заставляя себя
идти прямо. - Эти кто-то - мы и есть.
     - Да кто вы такие?
     - Неважно. Поверь мне на слово. Пока что ничто другое тебе не помогло.
     - Почему это я должна верить тебе на слово?
     - Потому что все другие пытались тебя убить, - сказал Римо.

     Использовав  секретные   каналы  организации,  Харолд   В.Смит   создал
специальную  аналитическую  группу,  которая занялась  подсчетом  количества
похищенного  урана.  Оценки,  конечно, были грубые,  но  вполне достоверные.
Сопоставлялись   две  цифры  -   объемы  обогащенного  урана,   который  был
использован легально, и  количество  всего произведенного урана. Разницу как
раз и составляло расхищенное сырье.
     Президент охарактеризовал это как первый существенный шаг в определении
масштабов бедствия.  Но  в тот  день, когда  Президент позвонил  в санатории
Фолкрофт и спросил, сколько  бомб  можно изготовить  из  этого урана, Харолд
Смит дал ему еще один важный ключ к определению этих масштабов.
     - В тоннах? - уточнил он.
     -  Скажите  главное, какая  часть  города может  быть  уничтожена  этим
оружием.
     - Тот, кто украл этот уран, может  произвести из  него столько  бомб, -
тут Харолд Смит  сделал паузу,  чтобы набросать в блокноте несколько цифр, -
чтобы  уничтожить все  Восточное побережье,  включая  Лонг-Айленд, до самого
Сент-Луиса.
     В трубке воцарилось молчание.
     - А этот уран не ушел за границу?
     - Таких данных нет, сэр, - ответил Смит.
     - Значит, вы считаете, что он находится внутри страны?
     - Я  считаю, что мы пока не  можем этого сказать со всей  уверенностью,
сэр.
     -  Значит,  вы  утверждаете, что  в  стране произошла  утечка  ядерного
топлива  в  количестве,  достаточном для  уничтожения  большей  части  наших
крупнейших  городов,  а мы не имеем  ни  малейшего представления,  куда  оно
делось? То  есть я  хочу сказать,  могли ли они вывезти уран из  страны,  не
выводя из строя миллион детекторов? Вот что я хочу от вас услышать.
     - Не думаю, сэр.
     - Значит, уран находится здесь.
     - Мы этого пока не знаем, сэр.
     - А  что  вы знаете?  Я хочу,  чтобы  вы  осознали,  что вы - последняя
надежда нации, понимаете? Чем занимается ваша замечательная парочка?
     - Как раз разбираются, сэр.
     - Было  бы  неплохо,  если  бы они разобрались  раньше, чем взлетит  на
воздух половина страны.
     - Мне кажется, они близки к разгадке.
     - Почему вы так думаете?
     - Потому что они уже сузили круг подозреваемых.
     - И я  хотел бы  знать, каким образом у нас пропадает уран, а НААН даже
не знает, куда он был отправлен.
     - Я  думаю,  агентство  как  раз  знает.  Они-то  и  возглавляют список
подозреваемых.
     - Но что они с  ним  делают? Весь производимый  в  стране  уран  и  так
находится в их распоряжении!
     - Может быть, продают?
     - Чтобы нас всех взорвали? Но они тоже взлетят на воздух!
     - Пока я этого не знаю, сэр, но мне кажется, мы близки к ответу.
     -  Это  первая  хорошая  новость,  которую  я от вас услышал, -  сказал
Президент.
     Харолд В.Смит крутнулся в кресле,  повернувшись лицом к пустынным водам
залива Лонг-Айленд, который виднелся из зеркального окна его кабинета.
     - Так точно, сэр, - сказал он.
     Президент повесил трубку. Смит посмотрел на часы.  Накануне, когда Римо
и  Чиун прилетели в  Штаты,  у него был с  ними короткий  сеанс  связи. Римо
доложил  ему  о   НААН.   Смит  спросил,  не  требуется  ли  ему  какая-либо
дополнительная  помощь  в плане информации.  Римо сказал, что не  требуется.
Наоборот, она скорее может помешать.
     А это  может  означать  только  одно  -  будут  еще  трупы.  Смит  едва
удержался,  чтобы   не  попросить  его  все   же  дождаться   дополнительной
информации.  И  без  того  уже  столько убитых  по  всей  стране!  Но  цифры
расхищения  были  слишком  зловещие, чтобы их  игнорировать.  И  он  сказал:
Хорошо.
     Он попросил доложить ему об исходе операции и назначил срок. Он понятия
не имел,  где  они могут  быть  сейчас. В  последнее время Чиуну тоже  стала
нравиться такая  система. Он  решил,  что  она дает ему  возможность громить
неработающие телефоны.
     Если верить Римо, больше всего  в  телефонах Чиуну не нравилось то, что
приходится иметь дело с наглыми телефонистками, которые не  желают оказывать
ему  должного  почтения.  Телефонную связь  США он  именовал  не  иначе  как
рассадник зловредных хищниц. Конечно, под хищницами он разумел телефонисток.
     Когда  Смит  объяснил, что  система  раньше  работала превосходно, Чиун
потребовал, чтобы ему рассказали, что с нею случилось.
     - Просто один человек решил ее привести в порядок, - сказал Смит.
     - Ему отрубили голову? - спросил Чиун.
     - Нет. Был суд. Судьи вынесли постановление.
     - Значит, это их обезглавили?
     - Нет, ведь они - судьи.
     -  А  что  делают  с  судьями,  когда  они  совершают ошибку, когда они
становятся  виновниками  появления  такого  вот подлого  рассадника  хищниц,
считающих себя вправе оскорблять вас и вешать трубку, грубых и безмозглых?
     - Ничего не делают. Они же судьи.
     -  О, Император Смит, или вы  еще не император, а только готовитесь  им
стать?
     Этот вопрос азиат задавал, частенько, ибо  он никак не  мог уяснить  ни
сути демократии,  ни правового государства.  Дом  Синанджу прежде  имел дело
лишь с королями и тиранами, и Чиун никак не мог взять в толк, что существуют
другие системы правления.
     И поэтому  на вопрос Чиуна не было ответа  -  по крайней  мере  такого,
который удовлетворил бы обе стороны.
     - Нет. Я  выполняю секретную миссию своего правительства. На императора
по своему статусу больше похож Президент.
     - Значит, он может их обезглавить?
     - Нет. Он всего лишь Президент.
     - Тогда эти судьи, которые пишут законы, никому не подчиняются?
     - Некоторые - да, - сказал Смит.
     - Ясно, - вздохнул  Чиун, а  потом Смит  узнал от Римо, что после этого
разговора Чиун  предложил  им обоим податься  на  службу к  судьям,  которые
являются подлинными императорами в этой стране.
     Римо возразил,  что судьи никакие не императоры. Чиун спросил, кто же в
таком  случае  управляет страной,  и Римо объяснил, что он не уверен, что ею
вообще кто-нибудь управляет.
     Римо пересказывал это со смехом.
     - Это совсем не смешно, - сказал Смит. - Мне кажется, Чиуну надо знать,
на кого он работает и зачем.
     - Я говорил ему, Смитти, но он и слышать ничего не  желает. Он никак не
хочет согласиться с тем, что развесить головы врагов  на стенах крепости для
устрашения недругов -  это хуже, чем  жить  тайком, стараясь, чтобы о  твоем
существовании  никто  не  знал.  И  честно  говоря,  иногда  я  с  ним готов
согласиться.
     - Что ж, будем надеяться, что подготовка, которую вы прошли у Чиуна, не
слишком изменила ваши воззрения.
     Вот что сказал тогда  Смит Римо. Но порой,  втайне  ото всех, в  глухие
ночные часы, когда его тоже охватывало отчаяние  за судьбу страны, даже  он,
Харолд В.Смит, задумывался, не прав ли в самом деле старый кореец Чиун.
     Он посмотрел на часы. Телефон зазвонил секунда в секунду. Это был Чиун.
Как Чиун мог  так  точно определять время, не имея часов, было для Смита еще
одной загадкой.
     -  О, великий  император,  - начал Чиун, и  Смит  терпеливо  ждал, пока
иссякнет поток восхвалений.
     Чиун  никогда не  начинал  разговора без  традиционных  подобострастных
приветствий,  что  становилось  для  Смита целой  проблемой.  Директору  уже
приходилось  объяснять  Чиуну,  что  спецсвязь  не  для  того,  чтобы  вести
пространные беседы. По мере  того как они прибегают к этой линии все чаще, у
их неразборчивых в средствах врагов появляется больше шансов расшифровать их
разговоры. Чиун нехотя согласился ограничиться  краткой формой приветствия и
теперь научился укладываться в семь минут.
     Смит  поблагодарил за  звонок  и  попросил  позвать  к  телефону  Римо.
Говорить с  Чиуном о делах не имело  смысла,  ибо все, что  ни делалось,  он
воспринимал не иначе как подтверждение возрастающей славы Смита.
     - Римо пошел своим путем. Его можно только пожалеть.
     - С ним все в порядке?
     - Нет.
     - Что случилось?
     - Он отказывается чтить память Мастеров.
     - А-а, а я думал, что-то серьезное, - с облегчением вздохнул Смит.
     - Это как раз очень серьезно!
     - Конечно, конечно. А как другие дела?
     -  Никаких  других  дел  нет,  должен  с грустью признать,  как  это ни
печально звучит.
     - Да, но как наш проект?
     - Проект обречен, - сказал Чиун.
     - Дайте, пожалуйста, трубку Римо.
     - Его здесь нет. Я один. Я близко к нему не подойду.
     - Ну хорошо, а он здесь появится?
     - Кто может знать, на какое  бесчестье он способен, о мой всемилостивый
государь!
     - Как я могу с ним связаться?
     - Я могу дать вам номер телефона. Как вам известно, я теперь посвящен в
ваши телефоны и их тайны.
     - Хорошо, какой у него номер?
     - Региональный  код, который относится не к самому абоненту,  а лишь  к
местности,  где он проживает, начинается с прославленной  цифры два. За  нею
следует самая  красивая  из  цифр  -  и самая загадочная!  - ноль.  Подумать
только! - за нею снова идет та же цифра два, завершая местный код.
     - Значит, вы в Вашингтоне, - сказал Смит.
     - Ваша  проницательность  не  знает границ,  всемилостивый государь!  -
восхитился Чиун.
     И он продолжал диктовать цифру за  цифрой,  пока у Смита не  оказался в
руках не  только телефон мотеля, но  и номер  комнаты, в которой остановился
Римо.
     Он  поблагодарил  Чиуна  и   набрал  номер.  Хотя  он  терпеть  не  мог
коммутаторы,  но  кодированный  сигнал   спецсвязи   делал  невозможным  его
подслушивание  телефонисткой, поэтому он все же позвонил в мотель и попросил
соединить его с  Римо. В крайнем случае, если  произойдет какой-нибудь сбой,
Римо сможет ему перезвонить.
     Ответил женский голос.
     - А Римо нет? - спросил Смит.
     - Кто его спрашивает?
     - Его друг. Пожалуйста, позовите его.
     - Как вас зовут?
     - Моя фамилия Смит. Позовите его к телефону, будьте добры.
     - Он сейчас не может подойти.
     - Что вы такое  говорите? Я его не первый день знаю. Конечно, он  может
подойти.
     - Нет, мистер Смит. Он лежит.
     - Что?!
     - Он лежит в постели и не может двинуться.
     - Это невозможно.
     -  Я перенесу телефон  к нему поближе. Только  покороче,  пожалуйста, -
сказала женщина.
     Смит подождал. Он не мог поверить своим ушам.
     - Да, - раздалось в трубке.
     Это был Римо.  Но голос его звучал так, будто он  был сильно простужен.
Но Римо никогда не простужается! Он даже не знает, что такое усталость.
     - Что случилось? - спросил Смит.
     Только его  строгое новоанглийское воспитание не позволило ему впасть в
панику. Рука, сжимавшая трубку, вспотела.
     -  Ничего не  случилось,  Смитти.  Через пару дней  я буду на  ногах, -
ответил Римо.

       Франциско  Браун лежал  в  вашингтонском  морге уже  два  дня,  когда
появился тучный мужчина  с испуганными карими  глазами и попросил разрешения
взглянуть на тело. Хотя в помещении морга было холодно, он сильно вспотел.
     Когда  прозектор выдвинул тело из  холодильной  камеры и откинул  серую
простыню, чтобы приоткрыть лицо, обрамленное светло-русыми волосами, мужчина
кивнул.
     - Вы его знаете? - спросил врач. Труп пока лежал неопознанный.
     - Нет, - поспешил заверить посетитель.
     - Но вы его так подробно описали...
     - Да, но это не он.
     - Вы уверены? Дело в том, что этот тип встречается  нечасто. В основном
к  нам привозят  черных.  Порезанных, обгоревших, с  переломанными хребтами.
Валявшихся возле  железнодорожных путей. С пулями  в  теле. С огнестрельными
ранениями  навылет. Такие  белые - да  еще  с белыми волосами  - встречаются
крайне редко. А этот - просто белее некуда.
     Беннет Уилсон из Национального агентства по атомному надзору отвернулся
и зажал нос платком. Он  не ожидал, что все сложится настолько ужасно. Но он
должен был  побывать  здесь лично. Да, это правда,  он бы хотел, чтобы Браун
сделал свое  дело  и сразу исчез из его жизни. Но когда он прочел в газетах,
что найдено тело белокурого мужчины, ему  необходимо было убедиться, что это
не  Браун. Ведь  если бы это  оказался он, следовательно, они вышли на след:
убийство,  несомненно, могло быть  делом рук  только тех людей, которые,  по
словам  Брауна, грозили положить  конец  карьере Беннета Уилсона. А  это уже
было хуже любой мировой трагедии. Следующим может оказаться не кто иной, как
Бенннет Уилсон. Ради этого открытия стоило помочиться здесь, в этом морге.
     Прозектор был  родом с  юго-запада. Это был  уже немолодой человек, и у
Уилсона  создалось  устойчивое впечатление, что  он испытывает удовольствие,
досаждая другим. Он продолжал посмеиваться.
     - Бывает, и белых сюда привозят - с ножевыми ранениями. Конечно, от рук
черномазых. Но у этого рана особенная. Черные так ножом не бьют.
     - Извините, можно я пойду?
     -  Вы что же, уйдете  и даже не  потреплете его по плечу?  Он был бы не
прочь. - Прозектор захохотал и закрыл лицо простыней. - Хотите знать, почему
я так уверен, что  это дело рук белого?  - Уилсон подумал,  что, если ему не
отвечать, он в конце концов заткнется. Но он ошибся. - Черные режут вдоль. А
у  этого -  короткий  удар прямо в сердце. Точно между и ребрами  -  и хлоп!
Прямое попадание. Я не полицейский, но в убийствах  знаю толк. Это дело  рук
белого. Если  бы  это был черный, тут было бы десять или пятнадцать  ножевых
ран. Черный бы еще и одно место отрезал для интересу...
     Вмиг расставшись  с содержимым своего желудка, Беннет Уилсон, продолжая
зажимать рот  платком, на нетвердых ногах  вышел из морга. Он не мог видеть,
как прозектор протянул руку приятелю за заслуженной пятидолларовой бумажкой.
     - Я знал, что этого сумею вывернуть наизнанку, - сказал он.
     - Вот уж не ожидал...
     - Когда поработаешь в  морге  с  мое, поневоле  научишься разбираться в
людях  и всегда будешь знать, от кого и чего ждать.  По-настоящему  жирные -
тем хоть бы что,  у них желудки из чугуна. А уж чтобы тощий блевал - и вовсе
не припомню. Но вот эти крепыши, такие  упитанные,  - с ними все равно,  как
лопатой по спелым сливам.
     Ты еще  только  начал,  а  он уже тут как тут - хлоп!  И  -  за носовой
платок.
     Беннет Уилсон выбросил платок и, запинаясь, вышел на воздух  - липкий и
теплый. Он был  не  настолько напуган, чтобы  потерять  голову  и  бесцельно
шататься по улицам. Он только до смерти боялся звонить Харрисону Колдуэллу.
     Секретарь мистера Колдуэлла сказал  ему,  что в течение месяца  мистеру
Колдуэллу будет доложено.
     - Нет, дело не терпит отлагательства. Я  уверен, он сам захочет со мной
увидеться. Уилсон. Беннет Уилсон.
     - По какому вопросу?
     - Я могу говорить об этом только с ним наедине.
     - Мистер Колдуэлл ни с кем не видится наедине.
     - Ну, тогда скажите ему совершенно открыто, что он может смело  послать
кого-нибудь в  Вашингтон, чтобы опознать тело одного известного ему человека
с очень светлыми волосами.
     Харрисону  Колдуэллу было доложено  о визите Уилсона на следующий день,
когда дворецкий подавал ему завтрак в постель, а  секретарь сидел у  него  в
ногах. Он  был так ошеломлен,  что забыл говорить  о  себе  во множественном
числе.
     - Я этому не верю, - сказал он тихо.
     - Это так, Ваше Величество, - ответил секретарь.
     - Да, пожалуй,  ты прав, - сказал Колдуэлл и встал с  постели, рассыпав
по простыне с вышитой монограммой  грейпфрутовые дольки и  наколотый  лед, с
которым они были поданы.
     Серебряная ложечка с его фамильным клеймом беззвучно упала на  пушистый
ковер.  Он подошел к окну. Кругом на многие мили простирались  принадлежащие
ему леса. Ему  принадлежали и стражники у  ворот. Ему принадлежали несколько
членов Конгресса.  Ему  принадлежал Уилсон из НААНа. Как  и  несколько очень
влиятельных чиновников из правоохранительных органов.
     Теперь у него  было больше золота, чем у всей Англии. Он мог купить все
что угодно. И он мог так же легко все потерять - и все из-за тех двоих.
     Первым  его  движением  было  нанять побольше  телохранителей. Но перед
лицом тех двоих это было бы что мертвому припарки. Франциско  Браун, который
вышел невредим из  состязания,  унесшего столько жизней, и стал  его  верным
клинком, был теперь мертв. Его прикончили двое фантастически сильных  людей,
которые  по поручению  американского  правительства пытаются  докопаться  до
мотивов похищения урана. Что  они сделают, когда выйдут на Колдуэлла? В том,
что рано или поздно это произойдет, у него теперь сомнений не было.
     В то самое мрачное утро в своей жизни  Харрисон Колдуэлл вдруг осознал,
что у его ног лежит весь мир - весь мир за исключением двух человек, которые
вознамерились отнять у него все.
     И тогда он понял, что действительно стал королем, ибо все его богатство
и  вся власть лишь создавали  у него иллюзию надежности.  На самом же деле у
него было только то, что он имел всегда, - он сам.
     Разумеется, и это  уже было немало. При  нем оставалось  его коварство,
благодаря  которому он первым  за  несколько столетий сумел заполучить назад
то, что  принадлежало  роду  Колдуэллов  по праву.  Он  по-прежнему  обладал
предусмотрительностью, которая  позволила  ему  отделаться  от  водолазов  и
позаботиться  о вечном  успокоении последнего алхимика. Но ничто в фамильной
истории  не  готовило  его к разрешению той  сложной проблемы,  перед  лицом
которой он  оказался сейчас. Тем не менее  одно преимущество из  сложившейся
ситуации  он все же извлек: он  понял, насколько одинок и беззащитен в  этом
мире.
     В то  утро  Харрисон  Колдуэлл  не впустил к  себе  ни камердинера,  ни
дворецкого,  ни личного  секретаря,  ни  даже  конгрессменов,  которые  были
приглашены  на дружеский обед.  Он мерил комнату шагами и ничего не ел. Но к
вечеру он уже знал, что надлежит делать. Первым делом надо выяснить, кто они
такие. Иначе он  так и будет тыкаться  наугад и  ждать, пока на него  наедет
грузовик. А потом надо будет найти себе величайший клинок в мире.
     И  то  и  другое, при кажущейся  сложности, на  самом деле было  вполне
осуществимо,  ибо он  стал  самым богатым  человеком  в  мире.  Он  обладает
неиссякаемым источником того единственного  металла, который для всех в мире
является синонимом денег. И для того, чтобы распорядиться этим богатством, у
него есть и надлежащая воля, и хитрость, и уроки истории.
     Он позвонил Беннету Уилсону в Вашингтон и имел  с ним дружескую беседу.
Уилсон был так напуган, словно за ним гнался весь мир.
     - Меня могут прослушивать, - сказал он.
     -  Неужели  вы думаете,  что  мы могли  бы  это  позволить? Неужели  вы
считаете,  что мы пошли так далеко для того, чтобы  допустить  такую вещь? -
спросил  Колдуэлл.  В его голосе  звучало утешение  и ласка, как если бы  он
говорил с ребенком. - Ну, ну,  дружище Беннет,  разве мы этого  не понимаем?
Разве мы позволили бы, чтобы вам угрожала опасность?
     - Он был здесь, у меня в кабинете. Вот здесь. Он был жив и здоров, и он
меня заверил, что...
     - Дорогой наш Беннет,  не  стоит так  беспокоиться. Приезжайте к  нам в
Нью-Джерси и излейте душу. В минуту тревоги вашей мы готовы вас утешить.
     - Вы думаете, у нас все будет в порядке... я хотел сказать - у  вас и у
меня, Ваше Величество?
     - Ну, разумеется. Вы должны приехать сюда, и  мы обо  всем переговорим.
Мы вас сумеем убедить.
     - Вы думаете, нам стоит появляться вместе? Учитывая все обстоятельства?
     - Здесь вас могут  увидеть только те,  кто искренне желает вам  помочь.
Приезжайте, доверьтесь нам, мы сумеем снять у вас камень с души, мой дорогой
друг, - пропел Колдуэлл.
     Сидя  ни жив  ни мертв в  запертом кабинете, Беннет Уилсон  слушал  его
слова.  С одной стороны -  Вашингтон, телефонные  звонки,  повергающие его в
дрожь,  ибо  он готов  услышать, что  какое-нибудь  следственное  управление
докопалось  до его  проделок. С  другой - ласковый  голос человека,  который
говорит, что хочет развеять его, Беннета, опасения.
     Кто-то ищет утешения на  дне  бутылки или в  щепотке белого  порошка. А
Беннет Уилсон получит его от человека, который волей случая стал ему другом.
Но  почему? Ведь тот  человек увяз  в этом деле еще глубже, чем Уилсон. Ведь
это он все придумал.  Он указал,  кого  из диспетчеров следует подкупить,  и
даже выбрал маршрут следования грузовиков с ураном.
     А  Беннет Уилсон  -  всего  лишь  несчастный государственный  служащий,
допустивший ошибку. Конечно,  Харрисон Колдуэлл  защитит его, используя  для
этого все свои средства.
     Когда Уилсон  увидел,  где  и как  живет Колдуэлл,  он  успокоился  еще
больше.  На многие мили тянулась железная ограда  его поместья.  На  воротах
стояла стража. Садовники вылизывали  газоны и  кустарники, слуги суетились с
подносами вокруг величественного  сооружения из кирпича и  мрамора, стоящего
посреди огромной лужайки.  Это был  настоящий замок. И Харрисон Колдуэлл был
здесь признанным королем.
     Увидя  фигуру, горделиво восседающую в похожем на трон кресле с высокой
спинкой, Уилсон пал на колени и поцеловал протянутую ему руку.
     - Ваше Величество, - вымолвил он.
     - Беннет. Дружище Беннет, - запел Колдуэлл. - Поднимитесь.  Идите сюда.
Поведайте нам о своих невзгодах.
     - Человек, которого вы послали, мертв. Я был в морге. Видел его  своими
глазами. Говорят, на несчастный случай не похоже. Его убил профессионал.
     - А кому вы об этом рассказали? - поинтересовался Колдуэлл.
     - Вам.
     - А еще?
     -  Больше  никому.  Господи,  неужели   вы  думаете,  что  я  хотел  бы
кого-нибудь  посвящать  в  эти  дела?  Мне вообще  влезать  в  это  дело  не
следовало!  Если бы  мне  не  надо  было  отдавать  дочь  в этот  престижный
колледж...  Ни  за  что  бы  не стал участвовать  в  деле, которое  кончится
убийством!  Я  ведь  всего  лишь  оказывал  содействие  одному американскому
предпринимателю. Уилсон зарыдал.
     - Беннет. Беннет. Беннет. Ну, пожалуйста. Успокойтесь!
     - Я боюсь, - сказал Беннет, сжав руки. Он уже  совсем  не владел собой.
Слезы текли помимо его воли. -  Они  приходили к нам;  Те двое,  что были на
объекте  в Мак-Кис-порте. Чьи фотографии  вы  мне давали.  И  женщина была с
ними.
     - Какая женщина?
     - Начальник службы безопасности Консуэло Боннер.
     - Она тоже знает?
     -  Нет.  Ваш  человек сказал, что  возьмет  их  на себя.  А  вышло  все
наоборот.
     - А что, в убийстве подозреваются эти двое?
     - Да кто же еще это мог быть?
     -  Да мало ли кто,  Беннет! Например,  те, кому вы сказали,  что  едете
сюда.
     -  Я  никому ничего  не  говорил. Даже  жена не знает,  куда  я поехал.
Неужели вы думаете, что я стал бы кому-то рассказывать?
     - Ну конечно,  ведь кому-то вы поверяете свои тайны. Без близкого друга
что за жизнь?
     - Я  не  хотел впускать вашего человека к себе в контору. Но он сказал,
что его  послали вы. И вот он  мертв.  Они  его  убили. Они  до нас до  всех
доберутся! Это точно. Уж поверьте.
     - Что  вам теперь нужно, так  это  бокал доброго  вина. Мы угостим  вас
сами, своими руками.
     И Харрисон Колдуэлл  повел  трясущегося  гостя вниз, в  огромные винные
погреба.  Там  у него была  одна совершенно особенная  бутылочка - припасена
специально для такого случая, для такого вот нежного друга.
     - Ах, Беннет, вы себе представить не  можете,  как мы одиноки! Так мало
людей,  которым можно довериться. Но теперь мы знаем, что вам можем доверять
всецело.
     - Да, да, не сомневайтесь - закивал Уилсон.
     - И мы  понимаем,  что вы не  могли  не  поделиться с кем-нибудь своими
неприятностями - ну, например, с женой.
     Колдуэлл в  неясном  свете  изучал  бутылку.  Он откупорил ее небольшим
узким кинжалом с  украшенной драгоценными камнями рукояткой. Он старался  не
слишком встряхивать  темную бутыль. Хорошее вино всегда с небольшим осадком.
Если бы ему  подали  его за  столом, то  сначала  вину  дали бы отстояться и
только  потом  верхний  слой был  бы  перелит  в  графин, чтобы  оттуда  уже
разливать по  бокалам. Но сейчас это были просто два друга в винном погребе,
а что такое бутылка, распитая друзьями, даже если и немного мутноватая?
     -  Поверьте мне, Ваше Величество! Я очень скрытный человек. Я всю жизнь
проработал  в государственном учреждении и научился  не  доверять  ни единой
душе.
     Колдуэлл протянул ему бутылку. Уилсон помотал головой.
     - Я не хочу пить, сэр.
     - Боитесь? - спросил Колдуэлл.
     -  Нет. Нет! Я  вам верю. - И Беннет Уилсон опять чуть не  расплакался.
Колдуэлл нежно улыбнулся и обнял Уилсона за плечи, после чего отхлебнул вина
из горлышка. Затем он с улыбкой протянул бутыль Уилсону.
     Уилсон видел, как Колдуэлл отпил, и решил, что опасаться нечего.
     -  Не  подумайте,  что  я  вас  в  чем-то  заподозрил...  Ваше...  Ваше
Величество.  Просто  здесь  так  темно...  А  винные  погреба будят  во  мне
подозрительность.
     Колдуэлл молча кивнул Уилсону, приглашая отпить.
     Держа бутылку двумя руками, Уилсон сделал  большой глоток  и хотел было
протянуть бутылку обратно, но  не удержал  и выронил.  Пальцы  не слушались.
Бутыль с глухим звоном стукнулась об пол. С таким же глухим стуком ударилась
об пол и голова Уилсона.
     Он не понял, почему вдруг перед его взором  оказался каменный потолок и
почему при падении он не почувствовал боли. Руки  были при нем, но он не мог
и пальцем двинуть. То же самое происходило и  с ногами. Потом Его Величество
Харрисон Колдуэлл выплюнул то, что держал во рту, на  тело Беннета Уилсона -
вместе  с  остатками  таблетки, нейтрализовавшей смертоносное  действие яда.
Смерть могла наступить при  малейшем всасывании жидкости слизистой оболочкой
рта.
     Значит, вино все-таки было  отравлено, подумал  Уилсон. Эта мысль  была
какой-то  странной, наподобие прозвучавшего издалека туманного  недоуменного
вопроса, ответ на который  уже не имел ровным счетом  никакого значения. Как
не имела значения уже  ни одна его мысль. Тело  его одеревенело и умирало. И
он  знал, что вместе с телом умрет и душа. А  потом он уже ничего не знал. И
ни о чем не думал.
     Колдуэлл  отер  язык  о  рукав,  дабы  убедиться,  что  ни  одна  капля
отравленного  вина случайно  не осталась в организме.  Он  прополоскал рот и
сообщил следователю,  который  находился в  штате  поместья,  что  в  винном
погребе  человек  умер  от  сердечного  приступа.  Он   даже   не  поленился
продиктовать тому текст заключения. Расследование не понадобится.
     Он  позаботился  и о  захоронении,  и дородное  тело бывшего  директора
Национального агентства  по атомному надзору положили под сикаморой, где  со
временем, когда сгниет гроб, разложившиеся останки будут неплохим удобрением
для старого дерева.
     Итак, последнее звено в цепи, связывавшей Харрисона Колдуэлла с ураном,
было уничтожено.  А это значит, что те двое намного замедлятся в продвижении
вперед, если вовсе не зайдут в тупик. Теперь, когда оборваны все ниточки, им
до него не добраться. Золота у него более чем достаточно. В настоящий момент
компании Колдуэлл и сыновья уран больше не нужен.
     Но он устранил чувствительного Уилсона  не для того, чтобы восседать на
троне и проживать свое золото. Он разделается со всеми врагами. Имея золото,
можно достичь любой цели, если только взяться за дело с умом.
     Сейчас надо  проанализировать два момента. Первое -  это то, что  Браун
несколько раз пытался их убить, но безуспешно, и второе - что они  убили его
без  труда.  Следовательно, в них есть что-то особенное, что ставит их  выше
рядового наемного убийцы.
     Если золото - это власть, то знание - это  руль, который управляет этой
властью. И Харрисон Колдуэлл  своего добьется! Ему надо выяснить все о самой
первой неудаче Брауна, жертвой которой в  Мак-Киспорте стали Рыцари  ислама.
Харрисон  Колдуэлл  понимал,  что для  того,  чтобы  воссоздать историю  его
новейшей монархии, ему придется начать с самого начала.
     Он  выяснил,  что мелкие жулики,  которых  нанял Браун,  имели при себе
мощное оружие, но оно оказалось бессильным против  некоей машины. Эта машина
с  огромной силой крушила Кости. Между тем вокруг дома,  где были разбросаны
тела нападавших, не было обнаружено никаких следов техники.
     - Вот смотрите, эти парни, по всей видимости, двигались в сторону дома.
Это явствует из отпечатков  ног, - сказал  частный сыщик,  которого Колдуэлл
нанял для расследования  происшедших  убийств. Теперь  он сам  крепко держал
руку на  пульсе.  Когда  дело  касалось  его  жизни,  он  начинал  проявлять
исключительную  заинтересованность.  -   Значит,  эта   машина  должна  была
двигаться вместе с  ними, ведь  до дома они так и не дошли.  Но любой мощный
агрегат  должен был оставить след на земле. Ничего похожего найдено не было.
И поэтому местная полиция решила, что это один из тех самых случаев.
     - Каких это - тех самых?
     - Тех самых загадочных убийств, о которых полиция  должна докладывать в
Вашингтон.
     - С тем чтобы в результате выследить убийцу? - спросил Колдуэлл.
     На нем был строгий  деловой костюм, он  сидел не  на троне, а в обычном
кресле и внимательно слушал.
     - Не  знаю,  - ответил детектив. -  По-моему,  это не были преступления
какой-то исключительной важности.
     Колдуэлл  выслушал  доклад  до  конца,  поблагодарил и  нанял  еще одно
человека. На этот раз это был руководитель сыскного агентства, работающего в
масштабах всей страны. Колдуэлл сказал:
     -  В  Америке  совершаются   убийства,  о  которых  полиции  предписано
докладывать  в Вашингтон.  Такое  впечатление, будто  по стране  разгуливает
какая-то  странная  сила.  Она не  оставляет следов, но  сокрушает  с  мощью
машины.  И всем  полицейским управлениям  предписано докладывать о подобного
рода  преступлениях  куда-то  в  Вашингтон,  Попрошу  вас  без  лишнего шума
выяснить, что происходит  с этими  рапортами. Куда  они направляются. Кто  с
ними работает. Все.
     - Мистер Колдуэлл,  общенациональное расследование  невозможно провести
без огласки. Это совершенно нереально. Все наверняка всплывет.
     - Тогда выясните только  то,  что касается  случая в Мак-Киспорте.  Там
недавно  произошло  такое убийство. Полдюжины черных.  Между прочим, срочная
работа оплачивается по двойному тарифу.
     Частные сыщики обернулись за один день. Дело с рапортами о неординарных
преступлениях  обстояло так. Загадочные убийства  были зафиксированы в шести
случаях, включая Мак-Киспорт. Это было похоже на общенациональную программу.
Полиции было вменено докладывать  обо всех подобных  случаях  в объединенный
комитет, сформированный ФБР и другими секретными службами.
     - А где он находится, этот комитет? - поинтересовался Колдуэлл.
     - Я рад, что вы спросили. Это самая главная часть нашего расследования.
Памятуя о вашей просьбе проявлять осмотрительность, дальше мы не пошли.
     - Почему же?
     - Потому что  у этого комитета нет конкретного адреса. Это компьютерный
терминал, к которому не имеет доступ полиция.
     - Это не повод прекращать расследование.
     -  Один  из  убитых  -  вот  здесь,  в  штате  Юта  -  оказался  братом
полицейского. Фараон прямо бушевал оттого, что не было принято никаких  мер,
потому  что  все в управлении были  уверены, что  делом займутся федеральные
власти. И он поднял шум.  - Детектив еще раз взглянул в свои записи. - И вот
послушайте,  что  случилось   дальше.  Проверили  его  налоги  и  установили
задолженность - около двадцати  тысяч.  Компьютер отозвал  его  водительские
права. Все, что он делал или пытался делать в отношении федеральных властей,
было  подвергнуто  тщательной  проверке,  и в  конце концов нашелся какой-то
чиновник в  Министерстве сельского хозяйства,  который уличил его в  укрытии
посевных площадей на семейной  ферме. Такое  впечатление,  что стоит  только
сунутся - и начинаются неприятности. Я не хотел влезать во все это от вашего
имени.
     - И поступили правильно, - похвалил Колдуэлл.
     -  Я  мог бы  быть  вам  более  полезен, если  бы  вы нашли  возможным,
насколько  считаете  нужным, посвятить меня  в цель расследования. Зачем это
вам?
     -  Хороший  вопрос.   Я  вам  отвечу.  Только  не  сегодня.  Когда  тот
откланялся, Харрисон Колдуэлл снял трубку.
     -  Только что ушел, -  сказал  он. -  Можете по-быстрому  вычистить его
контору?
     - Занимаемся этим весь день.
     - Хорошо. Теперь это приобретает особое значение.
     Потом,  конечно, он позвонил человеку, который следил за  тем, с кем он
только  что говорил по телефону. Ему  показалось  занятным,  что  сохранение
богатства стало более трудоемким делом, чем его получение.
     Еще ему пришло  в  голову, что  он обладает природным даром недоверия и
вероломства  - может быть, самыми важными качествами для монарха. Менестрели
слагают баллады о  вашем  благородстве  и великодушии, но  корону  вы можете
сохранить только силой оружия.
     Ему, естественно, опять понадобится клинок, но  на этот раз это  должен
быть  кто-то почище бедняги Франциско. И ему будет нужен наследник. Смерть -
это  то, от чего  Харрисон Колдуэлл  не  застрахован даже  своими несметными
богатствами. Но ему надо во что бы то ни  стало отсрочить смерть, к  которой
его приговорили те двое или тот, кто их послал. Задача состояла в том, чтобы
расследовать  многочисленные  загадочные убийства  и тем самым выйти на след
объединенного комитета, не обнаружив при этом себя.
     Чтобы как  следует  обдумать  эту  непростую  задачу,  он  отправился в
выложенный золотом бассейн своего поместья в Нью-Джерси. Он отмокал в теплой
воде, ощущая  под  ногами  и вокруг гладкое золото. К полуночи  решение было
найдено.  Он не станет таиться. Он выследит эту  парочку белым  днем. И весь
мир поддержит его.
     Харрисон Колдуэлл явит миру свою милость. А для этого нужен менестрель,
каковым в современном мире является рекламное агентство.
     Надев   личину   филантропа,  Харрисон  Колдуэлл  явился   в  агентство
Дабл-имидж инкорпорейтед.
     Он  сказал,  что  за  свою  жизнь  заработал немалые  деньги.  О  таком
богатстве он и не мечтал. И теперь он хочет поделиться им с другими.
     - Я хочу положить конец насилию в Америке.
     Поскольку  заказчиком  был  один  из богатейших людей  на земле,  совет
директоров агентства решил,  что  это  вполне выполнимо. Учитывая, что  этот
человек  был  готов  потратить  на  рекламную  кампанию  тридцать  миллионов
долларов,  они  сочли  бы   возможным  использовать  даже  лед  Арктики  для
коктейлей.
     Художественные директора  агентства,  питавшиеся  бобовыми  ростками  и
общавшиеся  с  космическими  силами,  вдруг  разом  ощутили  мощное  желание
вздернуть всякого, кто совершает насилие.
     Вице-президенты  компании, которых  было  множество,  ибо  в  рекламных
агентствах они почему-то плодятся как тараканы, были единодушны в том, что в
Америке  насилие  приобретает  характер опасной  эпидемии.  А  болезнь  надо
лечить.
     Единственным требованием Колдуэлла был немедленный  старт кампании.  Он
не хотел ждать и месяца. И даже недели. И даже пары дней.  Его не волновало,
хорошая ли это будет кампания, достаточно ли высоким будет ее художественный
уровень.  Ему был  нужен  блиц,  который  начнется  уже завтра - на радио, в
газетах и по телевидению, кампания,  которая заставит  американцев осознать,
что им все  время лгут.  С преступностью в Америке обстоит намного хуже, чем
им говорят.  Страна истерзана многими сотнями нераскрытых страшных  убийств.
Полиция  должна   дать   отчет  за  каждого   американца,   павшего  жертвой
преступления, и прекратить свой заговор молчания.
     Что вы хотите, ему,  например,  доподлинно известно  о гибели  шестерых
молодых  парней из Бостона,  которых зверски убили  в Мак-Киспорте,  в штате
Пенсильвания. Полиция же это убийство оставила незамеченным.
     -  Убежден,  что  мы  не  должны  растрачивать  наши  будущие...  -  он
задумался, подыскивая слово.
     - Ресурсы, -  подсказал сотрудник, отвечавший за составление  рекламных
текстов.
     - Да,  именно.  Прекрасное слово.  Под  угрозой будущие  ресурсы нации.
Будем называть их ресурсами. Как это вы нашли такое слово?
     - Когда  о какой-то группе людей вы не можете сказать  ничего хорошего,
вы называете их ресурсами. Как еще их назвать - людскими потерями? Во многих
городах  есть специальные  чиновники по управлению человеческими  ресурсами.
Они  отвечают  за  всякие   бедствия,  за  выплату  пособий,  за  борьбу   с
криминальными  элементами и так далее. Ресурсы. Или - сообщество.  Можно еще
назвать это сообществом.
     - Это слово мне  тоже  нравится, -  сказал Колдуэлл. Спасем сообщество.
Спасем наши людские ресурсы.
     Ради спасения  ресурсов сообщества  Колдуэлл приобрел большое  здание и
набил его работниками, которым  надлежало фиксировать  всю информацию, какую
захотят предоставить по телефону граждане  страны. Когда  рекламная кампания
набрала силу, целого здания не хватило, чтобы  вместить  всех,  кто вел счет
актам насилия в Америке.
     - Записывать все  жалобы?  У вас  уйдет  на это  все  состояние, мистер
Колдуэлл, - сказал один из советников.
     - Мы обязаны спасти ресурсы сообщества, - был ответ.
     Бостонские  Рыцари ислама, доселе сами представлявшие головную боль для
полиции, отныне стали мучениками. Если верить газетам, они  погибли,  потому
что  хотели  сделать  Америку  лучше. Никто  не  удосужился  побеседовать  с
представителями официальных исламистских  группировок,  которые и  слыхом не
слыхали о бостонской шестерке.
     В суматохе рекламы и  публичных выступлении Харрисон Колдуэлл умудрился
заполучить  то, чего  и  добивался.  Извлекая  крохи  полезной информации из
потоков всякой чепухи и домыслов, его сотрудники  создали картину применения
исключительного насилия необычными средствами.  Места,  наглухо закрытые для
простых смертных, оказывались взломаны, их  обитатели - зачастую убитыми или
подвергнутыми таким  угрозам, что они готовы были изменить  свои показания и
выступить свидетелями против  самых могущественных королей преступного  мира
или мафиозных заговоров.
     По всей стране  ударами невероятной  силы,  на  которые  были  способны
только  механизмы, но никак  не люди,  оказывались убиты  самые  отъявленные
головорезы и прожженные вражеские агенты. Однако, как ни странно, ни в одном
случае никаких следов техники обнаружить не удалось.
     Почти обо всех случаях  этих загадочных убийств были отбиты  рапорты  в
тот самый специальный объединенный комитет ФБР и спецслужб. И ни один убийца
не был задержан.
     Было ясно, что Харрисон Колдуэлл вышел  на  след, который  приведет его
прямо в логово главного  врага. Теперь  он не  сомневался, что как только он
выяснит, кто стоит за этим бездействующим комитетом, то будет знать, на кого
работают те двое, что охотятся за ним.
     А  для  этого  надо  прочесать  бескрайний   лабиринт  телекоммуникаций
Америки, опросить сотни детективов, специалистов по вычислительной технике и
инженеров-связистов.   После   программы   Спейс-шаттл   это   будет   самым
широкомасштабным и четко скоординированным технологическим проектом.
     Впрочем, осуществить его было не так-то сложно. Все решали деньги.

     Харолд  В.Смит  видел,  как  развиваются  события, как  огромное  число
технических специалистов  прибывает  со  всех краев для  участия в  проекте,
имевшего  целью  установить адресат,  к  которому  стекалась  информация  об
убийствах, большая часть коих была делом рук Римо и Чиуна.
     У Смита были большие сомнения, что следы могут привести к нему. Тем  не
менее  он  не  переставал  восхищаться  возможностями  электронной  техники.
Существовали, например, машины,  способные по остаточному  теплу определить,
входил  ли  в  помещение  человек.  Может,  были  и   такие,  которые  могут
установить, кто имел доступ к терминалу? И все же  он считал, что принял все
меры  предосторожности  и  нагородил достаточно  преград. Но на  электронные
замки есть электронные отмычки.
     Сидя  в своем  кабинете  и наблюдая, как  на  него  надвигается вся эта
махина, он вдруг почувствовал себя очень уязвимым и очень одиноким.
     За махиной в роли Голиафа стоял Харрисон Колдуэлл, человек, ничем  себя
не проявивший на гражданском поприще,  пока не развернул  эту кампанию. Смит
пока не мог  сказать,  какие цели преследует Колдуэлл - благие или  злые. Но
его надо было остановить. И вразумить. Римо справится с этим без труда.
     В последние дни  Римо что-то не объявлялся. Смит наудачу набрал номер в
мотеле, по которому говорил с ним в последний раз. Ему повезло. Римо все еще
был там.
     Хуже оказалось то, что Римо умер.
     - Что?!
     - Он только что перестал дышать. Он отказался от врача. Вообще от какой
бы то ни  было помощи! До самого конца он наотрез  отвергал всякую помощь. -
Это говорила женщина, которая жила с ним в одном номере.
     - Пульс?
     - Я не умею щупать пульс.
     - Зеркальце у вас есть? - спросил Смит.
     - Зачем мне зеркальце?
     - Так есть или нет?
     - Маленькое дамское зеркальце?
     - Да, да.
     - Есть. В сумочке у меня зеркало есть.
     - Возьмите и поднесите ему к губам.
     - А, поняла, если запотеет - значит, дыхание еще есть.
     - Вот-вот, - поддакнул Смит.
     Он  ждал, барабаня пальцами по  столу и  размышляя,  во что  же они все
влипли.  Может,  в  том,  что  некоторые приписывают звездам,  действительно
что-то есть? Уж слишком крупным было  невезение, чтобы случиться помимо воли
провидения.
     Ну, ее только за смертью посылать...
     Наконец она снова взяла трубку.
     - Он мертв, - всхлипнула она.

      Нет,  Смит  определенно чокнутый.  Чиун  всегда это  знал, но  все  же
попытался его урезонить.
     -  Да, вы уже сказали мне, что он умер. Но что же я могу поделать,  раз
человек   не   желает  должным  образом  чтить  предков?  Вот  и  приходится
расплачиваться.
     - Над всей организацией нависла опасность. Вы - наша последняя надежда!
     - Всеобщая беда - неуважение к предкам.  В любой цивилизации  тот,  кто
почитает свое прошлое, чтит все самое хорошее и полезное.
     - Значит, вы помочь не можете?
     -  Могущество,  сила, достоинство и  честь Дома Синанджу всегда к вашим
услугам, всегда готовы  послужить  вашей славе и процветанию, - изрек Чиун и
повесил трубку, решив, что пора повидаться с Римо.
     Он  собирался  выйти  из номера, когда снова раздались  звонки.  Он  не
подошел. Это, конечно, Смит.
     Внизу к  нему  обратился служащий отеля и сказал, что кто-то настойчиво
пытается с ним связаться.
     Чиун  взял трубку  -  вдруг  это девица, с которой  живет Римо. Но  это
оказался Смит.
     - Я подумал, что нас, наверное, разъединили, поэтому позвонил к портье,
чтобы  узнать, в  отеле ли  вы.  Мне  сказали,  что вы как  раз  спустились.
Послушайте,  Чиун,  у  нас  проблема.  Я не  могу говорить  с вами  по этому
телефону. Вы можете мне сами позвонить?
     -  Да восславится имя твое в  веках!  С неизменным моим  почтением... -
молвил Чиун и, повесив трубку, зашагал к выходу.
     Мотель, в котором остановился Римо, находился неподалеку. Все произошло
раньше, чем Чиун предполагал.  И все же  Римо  так  преуспел в Синанджу, что
было трудно сказать, где кончается Синанджу и начинается Римо - пока дело не
доходило до неучтивости. Тут, конечно, давало себя знать его белое естество.
     Женщина в номере Римо  была  в полном  смятении. У постели  сидел врач.
Отняв стетоскоп от груди больного, он покачал головой.
     Римо  неподвижно лежал на  кровати  с  закрытыми глазами  и  обнаженным
торсом. На нем были только спортивные трусы. Тело  его застыло.  Висевшая на
цепочке золотая подвеска сбилась к уху.
     - Боюсь, уже слишком поздно, - сказал врач.
     - Уберите отсюда этого белого, - приказал Чиун, обращаясь к Консуэло.
     - Но это врач!
     -  Никакой он не  врач!  Он  корейца от  японца  не отличит. Где у него
лечебные травы? Где седина, спутница мудрости? Ему от силы лет сорок.
     - Римо умер, - сказала Консуэло.
     - Уведите  его отсюда, - твердил  Чиун. - Неужели и это придется делать
самому?
     - Ваш друг мертв, - сказал врач.
     - Что вы понимаете в смерти! Что вы понимаете в смерти?! Вам доводилось
убивать?
     - Ну хорошо, мне надо оформить акт.
     Чиун только  махнул рукой. Если этот молокосос хочет самолично доложить
начальству, какой он глупец, - это не его, Чиуна, забота.
     Когда врач ушел, Чиун объявил, что Римо вовсе не умер.
     - Тогда что с ним? С виду  он совершенно мертв. Ни пульса. Ни  дыхания.
Врач сказал, что он умер.
     - Его губит упрямство, - сказал Чиун. Он показал на подвеску, съехавшую
Римо к уху. - Уберите это!
     - Какой толк  сейчас убирать  какое-то проклятое золото?  -  недоуменно
спросила Консуэло. Уже слишком поздно. Как старик этого не понимает?
     - Уберите, - не унимался Чиун.
     -  Хорошо. Теперь это  не  имеет значения.  Он был  хорошим  парнем,  -
сказала  Консуэло.  Ей захотелось на прощание поцеловать Римо в лоб,  укрыть
его простыней, чтобы он успокоился  навеки. Но вместо того  она через голову
стянула с него  цепочку  с подвеской  и  протянула  ее старику азиату. Тот в
ужасе шарахнулся. Это был не просто шаг назад  - это было какое-то движение,
отбросившее  его  в дальний конец комнаты  раньше, чем прозвучал  шорох  его
одежд.
     - Не подносите ее ко мне! Уберите. Она проклята!
     - Да ладно вам, - устало молвила Консуэло.
     - Унесите ее отсюда. Вон. Вон отсюда!
     - Я  не поняла, что я  должна  сделать? Подойти к первому  встречному и
сказать: Не угодно ли золотую подвеску?
     - Унесите ее отсюда!
     - Но она стоит не меньше нескольких сот долларов!
     - Вон отсюда!
     - Ушам своим не верю, - сказала Консуэло. - Ваш друг умер, а вас больше
всего занимает жалкий кусок золота!
     - Вон!
     - Ну хорошо. Я ухожу. Но вы все-таки ненормальный.
     - Червяку лебедь всегда кажется некрасивым, - сказал Чиун.
     - Вы меня оскорбляете! - возмутилась Консуэло.
     -  Ну,  кажется,  мы  наконец поняли  друг  друга. Вернувшись, Консуэло
увидела,  что Чиун сидит рядом с  телом. Она  не поверила своим глазам: этот
старый  и верный друг, которого Римо называл не иначе как  папочка, сидел на
кровати и грозил покойнику.
     -  Ну вот, теперь мы сами убедились.  Я  не  буду тебе говорить,  что я
давно это знал. Вот до чего тебя  довела твоя гордыня!  И самоуверенность. А
все  почему?  Надо было  слушать,  что старшие  говорят! Слушать и проявлять
почтение  к  Дому Синанджу,  которому ты стольким  обязан, который так  тебя
любил.  А   ты!   -  Чиун  помолчал   и  подобрался,  дабы  полнее  выразить
переполнявшее  его негодование. - Ведь я  не  возражал  против того, что  ты
служил помешанному императору,  хотя  на земле есть и по-настоящему почетная
работа. Нет, не возражал. Единственное,  что мне было  от тебя нужно, -  это
немного уважения, но тебе и этого было для меня жаль! Я и это терпел. И твое
неуважение к Синанджу, которое ты  демонстрировал изо  дня в день,  я  молча
терпел! - Чиун снова  замолчал и после некоторых раздумий воскликнул: - Нет,
я  не  должен  был  это  сносить!  Вот  результат!  Вот  как ты  наказан!  Я
предупреждал тебя, и ты эту кару заслужил.
     - Как вы можете? У меня от вас мурашки бегут, - не выдержала Консуэло.
     - А  еще  и  эта  девка.  Добропорядочная  корейская  девушка  тебе  не
нравилась...
     - И вы для этого выгнали врача? Чтобы читать нотацию покойнику?
     Чиун с презрением посмотрел  на последнюю подружку Римо. Мальчик совсем
распустился. Факт налицо.
     - Прошу прощения, мадам, - сказал Чиун.
     - Что вы делаете?
     -  Я  говорю  с ним по-английски,  потому  что  у  него может на  время
пропасть память на корейский.
     - Я не  могу в это  поверить, - рыдала Консуэло. Она покачала головой и
опустилась на пуфик в углу комнаты. - Что я слышу?!
     - Ах  ты, Фома  неверующий. Открой глаза.  Взгляни  на кончики пальцев.
Если  ты  не в  состоянии  почувствовать,  как к  нему  возвращается  жизнь,
потрогай хотя бы, какие они теплые.
     - Я не хочу к нему  прикасаться. Чиун не стал спорить. Одним  проворным
движением руки он притянул ее к кровати. Она перестала плакать.
     - Дотронься, - приказал он.
     - Я не хочу, - сказала она.
     - Дотронься!
     Какая-то  непреодолимая сила  подняла ее руку  и опустила на  волосатую
грудь Римо.  Тело еще не  остыло. Она  почувствовала,  как ее  рука  сильней
вдавливается  в  грудь  покойника. Ладонью она ощутила едва  слышный толчок.
Потом еще. И еще. Сердце билось!
     - О Господи, - от изумления она разинула рот. - Вы вернули его к жизни!
     - Да нет же, дуреха. Это не  подвластно человеку. Даже я не в силах был
бы сделать это.
     - Но он ожил!
     -  Он и  не умирал. Он был при  смерти,  но, почувствовав, что слабеет,
заглушил  все  функции  организма, чтобы это не совершилось так быстро.  Это
была не  смерть. Это был  глубокий сон в целях самозащиты. Я удивлен, что он
сумел все сделать правильно. Он сейчас слышит все, о чем мы говорим. Так что
будь осторожней! Не вздумай расточать ему похвалы! Я и так уже его испортил.
     - Ни разу не слышала, чтобы вы сказали ему доброе слово.
     -   Говорил,   говорил.  И  много   раз.   Вот   откуда   взялась   эта
самонадеянность. Вот почему я выставлен на посмешище и поругание.
     - Когда он поправится?
     - Когда  я научусь сдерживать свои педагогические  порывы. Только тогда
он станет слушаться!
     Римо чуть-чуть приоткрыл  глаза, как будто в комнате было слишком много
света. Медленно распрямился один палец, за ним - другой, пока наконец кулаки
не  разжались  полностью.  Грудь  начала  тихонько  вздыматься,  и  Консуэло
увидела, что он задышал.
     - Он возвращается, - сказала она. - Он и не уходил, - отозвался Чиун. -
Если он будет себя хорошо вести, то мигом поправится.
     - Вот и  чудесно! - обрадовалась  Консуэло. - Страна в опасности. У нас
есть все  основания полагать,  что  уран  воруют  как раз  те,  кто  призван
заботиться о его сохранности. Поэтому вся надежда только на нас самих.
     - Ваша страна всегда в опасности, - проворчал Чиун. - Только и слышишь,
что  страна  в опасности. У нас  есть заботы поважнее  вашей страны.  Это не
единственная страна в мире.
     Римо застонал.
     -  Тихо, - сказал Чиун. -  Настало тебе время послушать. Если бы слушал
меня раньше с  должным уважением,  то не был бы  сейчас здесь. Какой позор -
разлегся в номере мотеля, да еще с незнакомой женщиной!
     - Иными словами, вы не хотите помочь? Ему пришлось  страдать, но что бы
с ним ни случилось, он исполнял свой долг! - заявила Консуэло.
     -  Нет, никакой  не долг. Это ему наказание за  непочтение. Что такое -
этот ваш  долг? И что все его страдания?  Ассасину  страдать  не полагается.
Другим - пожалуйста, - сказал Чиун.
     - Так вы не хотите помочь Америке?
     Чиун посмотрел  на женщину так, словно она и  впрямь сошла  с ума. Есть
вещи, которые Римо должен понимать.  Он должен знать,  почему на этом золоте
лежит  проклятие.  Он  должен  знать  летопись Мастера Го, тогда  он поймет,
почему - стоило убрать подвеску - как его тело  избавилось от злого влияния.
Он должен опять начать думать правильно.
     - Значит, вы нам не поможете?
     - Я и так помогаю. Помогаю тому, кому я должен помочь.
     - А вы знаете, что похищенного урана хватит, чтобы  взлетели на  воздух
тысячи и тысячи людей? Ведь это страшные бомбы!
     -  Я  не делал  никаких бомб, -  отрезал Чиун. О  чем она  говорит, эта
женщина?
     - Но вы можете помешать тем, кто хочет их сделать!
     -  Это кому? -  не  понял Чиун.  Он теперь видел, что функции организма
постепенно восстанавливаются - от  кончиков пальцев сила побежала вверх.  Он
стал массировать Римо плечи. Потом пальцем приоткрыл  губы и осмотрел десны.
Хорошо. Цвет хороший. Процесс не успел зайти слишком далеко.
     - Мы этого не знаем, - вздохнула Консуэло.
     - Тогда  как  же  я могу бороться  с кем-то, кого я знать не  знаю? Эта
страна погрязла в насилии.  Я видел по телевизору. Я знаю вашу страну! Здесь
убивают  Президентов почем зря, но  при этом ни  одного настоящего ассасина!
Все дилетанты! Я знаю вашу страну, юная  леди, - сказал Чиун. Он поднял Римо
веки и посмотрел на белки глаз. Отлично. Зрачки тоже оживают.
     - Ну,  пожалуйста,  - взмолилась  Консуэло. - Римо хотел  бы, чтобы  вы
помогли нашей стране.
     - Минуточку, - сказал Чиун и повернулся к  ней. - Президент  Мак-Кинли.
Убит. Любительская работа. Джон  Фицджеральд Кеннеди.  Убит. Опять дилетант.
Нигде  никакого  гонорара.  В  президента  Рейгана  стреляли  на  улице,  но
промахнулись.  Кто?  Психически  больной мальчик. Еще  один любитель.  И  вы
хотите, чтобы  эту  страну  спас профессиональный убийца? Да  стоит  ли  вас
спасать!
     - Римо, поговори с ним. Пожалуйста! - сказала Консуэло.
     Римо не отвечал.
     -  Тогда я все сделаю сама. Римо, если ты меня слышишь, запомни, что  я
отправляюсь в  штаб-квартиру НААНа. Я согласна с тобой. Я согласна,  что  мы
единственные,  кто еще  может спасти эту  страну. И я прошу тебя, если я  не
вернусь, Продолжить наше дело. Я знаю, что ты тоже любишь Америку. Наверное,
я всегда слишком усердствовала в попытке доказать, что могу работать не хуже
любого мужчины. Но сейчас я лишь хочу спасти нашу страну.
     - Вы кончили? - спросил Чиун.
     -  Да, -  ответила Консуэло. В  глазах ее  стояли  слезы,  но она их не
стыдилась.
     - Тогда закройте дверь с той стороны, будьте так добры.  Благодарю вас,
- сказал Чиун.
     - Если Римо меня не слышал, передайте ему, пожалуйста, мои слова, когда
он придет в себя, хорошо?
     - И не подумаю, - сказал Чиун.
     - А я считала вас милым человеком.
     - Вы не ошиблись, - ответил Чиун.
     - Знаете, вы страшный человек! Действительно страшный. Римо был пав.
     - Он так говорил?
     - Нет, он говорил, что с вами трудно иметь дело.
     Чиун улыбнулся.
     -  Не может быть, - сказал он. С  его  учителем тоже было трудно  иметь
дело.  И с его  дедом тоже.  Но единственным, что он знал про себя, было то,
что  с  ним как раз  легко иметь  дело. Когда у  него возникает какая-нибудь
проблема, он, наоборот, старается быть как можно  любезней. В этом и состоит
его беда. Вот откуда все несчастья.
     Чиун  слышал, как  она повернулась кругом  и вышла.  Он осмотрел грудь,
ноги, уши, все жизненно важные  центры  организма.  Хорошо. Повреждений нет.
Тело  лишилось  цельности, ритмы отсутствуют, но  это все восстановится.  Он
станет  прежним  Римо, зато Чиун будет уже не  тот. Больше не  будет мистера
Добрая Душа. Больше  никто не станет  вить  из  него  веревки.  Он этого  не
допустит. С него довольно!
     Был полдень,  и он  включил телевизор.  Обычно он  не смотрел рекламный
блок в перерыве между дневными  сериалами. Но сегодня реклама задела  его за
живое. Наконец нашелся человек, который осознал, что Америка в беде!
     С экрана телевизора к американскому народу обращался один бизнесмен. Он
призывал положить конец разгулу насилия. Он призывал  американцев вернуть на
улицы  городов мир  и покой. Он  призывал каждого гражданина  сообщать в его
штаб о леденящих душу преступлениях, которые так и остались нераскрытыми.  У
бизнесмена было горделивое испанское лицо. Голос его звучал величественно. В
нем было что-то симпатичное.
     Чиун  взял американское  приспособление  для письма  с  грубыми  синими
чернилами и сел писать письмо этому человеку на фирменной бумаге отеля.

     Дорогой и уважаемый мистер Харрисон Колдуэлл! Наконец появился человек,
решившийся  взять  на  себя  бремя  спасения  этой  несчастной  страны от ее
невоздержанности.  Слишком  долго  Америка терпела  осквернение  дилетантами
благороднейшей  профессии  наемного убийцы, повергавшее  улицы  ее городов в
хаос...

     Если  Консуэло Боннер и  рассчитывала  еще  на  чью-нибудь  помощь,  то
надежды  эти  оставили  ее,  едва  она  переступила  порог своего объекта  в
Мак-Киспорте.
     -  Вам лучше сюда  не приходить, мисс Боннер, - сказал ее секретарь.  -
Вас ищут.
     - Кто?
     -  Все. Полиция,  федеральные  власти,  Агентство по атомнадзору. Вы  в
числе, подозреваемых.
     - Но я никуда не убегала, я, наоборот, пыталась раскрыть преступление.
     -  Я говорил им, мисс Боннер. Я сказал, что вы лучший начальник  службы
безопасности из всех, когда-либо служивших на этой станции. Я сказал, что вы
лучше  любого  мужчины.  В  ответ  мне  было  велено  дать  знать,  едва  вы
объявитесь.  Иначе  мне  будет  предъявлено  обвинение  от  лица федеральных
властей.
     - Я все улажу сама. А сейчас я хочу только забрать свои бумаги.
     -  Их  здесь  больше  нет.  Все  документы  были   изъяты.  В  качестве
вещественных доказательств.
     - Ясно, - сказала Консуэло.
     Она,  конечно, может  вывернуться наизнанку и попытаться все объяснить.
Но  кто ей поверит? Вот  если бы  у нее были бумаги, которые она  оставила в
управлении,  те,  с  помощью  которых  можно  было  бы  выйти  на  человека,
связанного с Джеймсом Брустером... Может, сам Брустер  и  не знает, по  чьей
указке действовал, но  не  так  уж  много  людей в  управлении,  знакомых со
скромным диспетчером.
     Придется  рассчитывать только  на  себя.  Если  бы  с ней был Римо,  он
придумал бы, как  туда  проникнуть.  Когда  он  был еще здоров, он, кажется,
сквозь стену мог пройти.
     Но один козырь у  нее есть: она  сама из службы безопасности  и отлично
знает все меры  предосторожности, которые призваны защитить  жизненно важные
документы агентства. Она знает, в чем охранники будут внимательны, а в чем -
не очень. Например, они ни за что не станут вглядываться  в ее пропуск, даже
в фотографию. Их будет интересовать только номер.
     Консуэло  Боннер  аккуратно  разрезала  пластиковую  обложку  пропуска,
вписала другой  номер, так, чтобы он выглядел  правдоподобно, написала новое
имя  - Барбара Глисон,  после чего  запаяла картонку  обратно в  пластик.  В
полдень она  уверенным шагом вошла в здание Агентства по атомнадзору, словно
работала здесь всю жизнь.
     Она  была  готова  к  тому,  что на  нее  в  любую минуту  могут надеть
наручники, и пришла в ужас от той легкости, с какой ей удалось  проникнуть в
архив.
     Проведя некоторое время над  аппаратом для  просмотра микрофильмов, она
совсем забыла об опасности.
     Дело Брустера она  отыскала без труда. Дата поступления на работу, дата
увольнения на  пенсию.  А вот и  ее собственные  запросы  на  его счет:  она
пыталась  проверить  всех,  кто имел хоть какое-то  отношение  к  пропавшему
урану. Запросы  относительно Брустера  находились  в  его  досье.  Они  были
снабжены пометкой: Брустер - окей.
     Похоже было, что пометка  сделана  кем-то из  высшего  руководства. Она
сверила код и не  поверила  своим глазам:  это был Беннет Уилсон собственной
персоной! Директор Агентства!
     Именно  ему она  намеревалась представить  свой  доклад, когда завершит
расследование.
     Она закрыла досье. На нее смотрел охранник.  Он выглядел настороженным.
Она видела его несколько дней назад, когда они были здесь с Римо и Чиуном.
     Сделав вид, что увлечена личным делом, она стала перечитывать давнишнее
заявление Брустера о приеме на работу, словно это был бестселлер.
     Какую цель вы преследуете в жизни?
     Выйти на пенсию, - был ответ.
     Если бы на глазах у Брустера тонули мать  и ребенок, а у него был  бы в
руках конверт  с неотправленной подписной квитанцией на какой-нибудь журнал,
что бы он сделал:
     А. Спас мать с ребенком, забыв обо всем остальном.
     В. Отложил бы письмо, а потом спас мать с ребенком, или
     С. Отослал  письмо как полагается, оставив мать с ребенком на попечение
тех, кто может оказать им квалифицированную помощь?
     Брустер выбрал С.
     Консуэло  подняла глаза. Охранник все еще стоял рядом,  не сводя  с нее
глаз.  Она опять углубилась в опросный  лист,  который  Брустер заполнял при
поступлении на работу.
     Следующий вопрос опять предполагал варианты ответа. Что бы вы предпочли
наблюдать:
     А. Последние минуты матча супер-кубка,  счет в котором пока ничейный  -
48:48.
     В. Лебединое озеро на сцене Королевского балета.
     С. Рембрандта за работой.
     D. Настенные часы.
     Брустер пометил  D и набрал один из высших  баллов  из всех, когда-либо
поступавших  на государственную службу, -  такой  высокий балл, что кадровик
заметил  ему, что  если есть  на  свете человек, чье  призвание - чиновничья
служба, то это именно Джеймс Брустер.
     - Эй, вы.
     Это был охранник. Консуэло подняла глаза.
     - Да?
     - Дайте-ка  взглянуть  на  ваше удостоверение.  Консуэло протянула  ему
удостоверение, пальцами  приглаживая  только  что склеенные края пластиковой
обложки.
     - Не вас ли я видел тут пару дней назад?
     - Не знаю, может быть.
     - У меня отличная память на лица.
     - Тогда, значит, меня.
     - Но в тот раз вас звали не  Барбара Глисон.  Консуэло Боннер, кажется?
Точно. Консуэло Боннер. Служба безопасности Мак-Киспорта. Точно? Я прав?
     Консуэло сглотнула.
     - Точно, - выдавила она. Все пропало.
     - Я так и знал. У меня отличная память на лица, - повторил он.
     - Что  вы намерены  делать?  - спросила Консуэло. Все  пропало. Теперь,
когда она попалась, все ее обвинения будут восприняты как попытка выгородить
себя.
     - Что вы имеете в виду - что я намерен делать?
     - Вы застукали меня с сомнительными документами.
     -  Совершенно верно. Но  это не мой этаж.  Я пришел только взглянуть на
свое личное дело. Официально у меня  пол-отгула -  остались от  отпуска, мой
код 803967.
     - Значит, вы ничего не станете делать.
     - Послушайте,  у  меня кончается  обеденный  перерыв, после  которого я
собирался  пойти  домой.  Вы  можете  мне  гарантировать  компенсацию  этого
времени?
     - Нет, - сказала Консуэло.
     - Тогда забудем об этом. Я только хотел убедиться, не ошибся ли.
     Она почти с  грустью  вернула бумаги  в  папку.  При  том, что она сама
проникла в архив незаконно, мысль, что это может  с легкостью сделать  любой
человек,  повергла ее  в  ужас.  На своем месте в Мак-Киспорте  она пыталась
навести порядок  и в значительной  мере преуспела, если бы  не эти кражи. Но
что она может  сделать, если  у  истоков расхищения  стоял  сам руководитель
агентства?
     У выхода она заметила на  стене  Обращение к персоналу НААНа. Оно  было
подписано новым  председателем  Национального агентства  и  содержало  слова
сожаления по поводу безвременной кончины директора Беннета Уилсона, а  также
заверения в том, что, пока идет подбор нового руководителя на его должность,
все работники НААНа будут трудиться с удвоенной эффективностью. Временно все
функции управления берет на себя председатель.
     В  обращении  также подчеркивалось, что  теперь в агентстве все  должно
измениться. Слишком  много сотрудников болтаются без  дела, ожидая выхода на
пенсию.   Слишком   много   таких,   кто   пренебрегает  своими   служебными
обязанностями,  потому что уверены, что  их никто  никогда не  уволит. Новый
председатель НААНа заявляя,  что будут назначены новые люди,  которые хорошо
понимают, что  ядерная энергия -  это нечто слишком серьезное и  важное  для
страны,  чтобы  можно  было  только  отсиживать в стенах  этого учреждения с
девяти  до шести. Да, полетят головы. Люди должны быть способны на  большее,
нежели  им  предписывает  должностная  инструкция,  иначе  он   готов  лично
распустить весь штат и начать на голом месте.
     Каждый работник должен  понять, что под угрозой сокращения находится  и
его  должность.   И  пока  не  найдена  достойная  замена  Уилсону,  который
придерживался  схожих воззрении,  он,  председатель, будет сам  осуществлять
руководство.
     Вот оно, спасение, подумала Консуэло. С трудом совладав с охватившим ее
возбуждением, она наспех сочинила докладные на Брустера и Уилсона. Она давно
надеялась, что  когда-нибудь  это  произойдет и  НААН  изменится. Ей  всегда
казалось, что люди здесь чувствуют себя настолько неуязвимыми, что никого на
самом деле не волнует никакой уран.
     И  вот наконец  нашелся  человек, который  все изменит. Этот человек ее
выслушает! Он  проследит, чтобы расследование привело к тому, с кем в связке
действовал  директор  Уилсон. Она  не  сомневалась, что  в  системе  атомной
энергетики Брустер не одинок. И  все эти Брустеры  должны теперь ответить за
расхищение ядерного топлива!
     Она вскрыла нарыв, а новый председатель доведет дело до конца. Охранник
сказал  ей,  что  новый председатель  никогда  не  бывает  в  этом здании, а
руководит работой из дома. Он живет в одном из близлежащих штатов. Поскольку
речь шла  всего  о  двух  часах  езды на машине,  Консуэло взяла  автомобиль
напрокат. Она не сомневалась, что такой человек бросит все и выслушает ее. И
она отправилась в Нью-Джерси.
     Председатель жил  в поместье, которое усиленно охранялось. Здесь она не
прошла бы по поддельному  пропуску. Она  назвала себя и цель своего визита и
заверила охранника, что как только он передаст это начальству, ее немедленно
пропустят. Тот засомневался.
     - Да  говорю  вам, когда он узнает, с чем я пришла,  он вам еще спасибо
скажет. Доложите, что я из службы  безопасности одного из ядерных объектов и
что  у  меня есть доказательства  того,  что покойный директор НААНа  Беннет
Уилсон был замешан в расхищении урана.  Я это знаю наверняка, потому  что он
действовал через одного из моих диспетчеров.
     Охранник все еще колебался.
     - Послушайте, мое имя Консуэло Боннер, и меня  разыскивает полиция. Ну,
стала бы я рисковать, если бы у меня не было этой информации?
     - Ну, хорошо... - протянул  охранник. Он все еще не был уверен, пускать
ли ее. Наконец,  пожав плечами, он стал звонить. Он поговорил с четырьмя, из
которых каждый последующий занимал более ответственный пост, чем предыдущий.
Консуэло  определила это  по тому,  как с каждым новым звонком охранник  все
больше вытягивался по стойке смирно. Положив наконец трубку, он  недоверчиво
покачал головой.
     - Вы оказались правы. Вот уж не думал, что он  захочет  вас видеть. Вас
примут немедленно.  Проезжайте к большому дому. Там спросите. Кто-нибудь вас
встретит   и  сразу  проводит  к  нему.  Мистер  Харрисон  Колдуэлл  намерен
переговорить с вами безотлагательно.

     На  первый  взгляд  для  роли  руководителя  такого  учреждения  мистер
Колдуэлл  не очень  подходил. Лишь недавно разбогатев, он сделал грандиозные
пожертвования всем политическим партиям и  мог  бы  получить  лучшее место в
окружении любого президента. Но, как он сам объяснил  Консуэло, его желанием
было спасти Америку. Вернуть стране часть того, что она ему дала.
     У него были величественные черты лица, горделивый  нос и  темные глаза.
Он  сидел,  выпрямив  спину,  на кресле с  высокой  спинкой,  и на нем  была
бархатная мантия, расшитая золотым кружевом.
     Он маленькими глоточками отпивал из кубка что-то темное и, казалось, не
собирался предлагать ничего  Консуэло, хотя  она  и пожаловалась, что  хочет
пить. Колдуэлл сказал, что об этом позаботятся позднее.
     - Вот  и все, что мне пока известно, - сказала в заключение Консуэло. -
Но  я не  сомневаюсь, что  мы  сумеем выйти и на  остальных.  Похищено много
урана. Теперь  понятно, почему  человек, который пытался  убить моих друзей,
повсюду имел  доступ. Это  наверняка был киллер,  но у  него имелся пропуск,
выданный службой безопасности НААНа. Его звали Франциско Браун.
     - А что с ним стало?
     -  Ну,  поскольку  это  все  равно  рано  или  поздно  всплывет,  а  мы
действовали в целях самозащиты, то я скажу вам, что мы его прикончили.
     -  Мы? Значит,  с вами  был и  другой  верный  помощник  правительства?
Отлично, - похвалил Колдуэлл. - Мы должны ему помочь. И отблагодарить. Такие
люди нам нужны. Как нам его найти?
     - Вот именно - его,  - ухмыльнулась Консуэло. - Но дело в  том, что это
не был один человек. Их было двое. Двое мужчин.
     - Вас задевает, что я как бы априори решил, что это были мужчины?
     -  В общем...  в общем да.  На их  месте могли бы быть и женщины.  Хотя
таких мужчин я никогда раньше не встречала.
     - Как  бы то  ни было, нам надо заполучить их к себе, правда? -  сказал
Колдуэлл. - На кого бы они ни работали, мы их переманим к себе.
     -  Я понятия  не имею,  на кого они работают. Белый -  его зовут Римо -
называет себя одним из хороших ребят. Надеюсь, ему уже лучше.
     - А что, он пострадал в драке с этим Брауном?
     - Нет. Все дело в каком-то старинном проклятии.
     - Вы отлично поработали, мисс Боннер. Мы очень  вами довольны. Консуэло
- это ведь испанское имя? У вас в роду были испанцы?
     - Да, по материнской линии. Из Кастилии.
     - И наверное, дворянская кровь?
     -  Ну,  если только  примешалась  какая-нибудь  по  ошибке.  Внебрачную
дворянскую кровь исключить, конечно, нельзя.
     - А знаете, мы можем это установить, - сказал Колдуэлл.
     - Кто - Национальное агентство по атомнадзору?
     - Нет, - сказал  Колдуэлл и  ткнул себя в грудь. -  Ну  что  ж, большое
спасибо за то, что уделили нам столько времени. Вы можете быть свободны.
     - Вы обо всем позаботитесь? - спросила Консуэло.
     - Можете быть уверены, - заверил Харрисон Колдуэлл.
     Консуэло  проводили  из  огромного,  щедро  украшенного  золотом  зала,
провели  по  шикарному  холлу,  вдоль  стен  которого,  увешанных   большими
полотнами, стояли  скульптуры. И всюду  была позолота. Еще здесь было знамя,
на котором на темно-красном бархате был золотыми нитками вышит герб.
     Она  уже  где-то  видела этот  герб,  но  сейчас  не  могла  вспомнить.
Прозрение наступило  лишь  тогда,  когда  за  ее  спиной  закрылась железная
решетка. То была аптечная колба - такая же, как на подвеске Римо.
     Решетка  не  поддавалась.  В камере было  темно  и стояла  единственная
койка.  Стены  были  из камня.  В  коридоре она  видела  и другие  такие  же
маленькие  кельи. Это  была не  тюрьма,  для тюрьмы здесь  слишком  сыро. Ее
привели в  темницу.  Потом стали  приносить  трупы, из чего  она смогла лишь
заключить, что там, наверху, происходит какое-то  сражение,  в  котором люди
убивают друг друга, пытаясь установить, кто сильней.

     В  заливе Лонг-Айленд остановилась  небольшая  яхта, на  борту  которой
находились несколько  человек. Они  направили  бинокли  на  большое  здание,
обнесенное кирпичной стеной. Это был санаторий Фолкрофт.
     - Вот это, что ли? - спросил один, заряжая обойму в пистолет-пулемет.
     - Ага.  Больше  электронным сигналам  идти  вроде  неоткуда,  - ответил
инженер.
     - Отлично, - сказал человек с пистолетом-пулеметом. - Передайте мистеру
Колдуэллу, цель обнаружена.
     На одном  из верхних этажей здания была комната с зеркальными окнами. В
этой комнате сидел Харолд В.Смит и не знал, повезло ему или нет.
     Системы обороны Фолкрофта улавливали все исходящие и входящие сигналы в
радиусе  двадцати  миль. Когда  он засек в  заливе эту подозрительную яхту и
понял,  что  его  местонахождение обнаружено, то получил распоряжение  ждать
подкрепление, которое возьмет санаторий в кольцо, с тем чтобы никто не ушел.

       Римо уже отчетливо  видел комнату, чувствовал  спиной  матрас, ощущал
свои  руки и, что самое  главное, мог правильно дышать  - то есть так, чтобы
восстановить  равновесие и  вернуться к прежнему  состоянию. Но голова  его.
продолжала  гудеть.  Чиун  в  семнадцатый  раз  повторял, что не  собирается
говорить о том, что он его предупреждал.
     - Слушай, лучше  скажи. Скажи, и кончим на этом. У  меня  голову словно
наждаком изнутри шлифуют.
     - Нет, - ответил Чиун. - Мудрый наставник и так знает, когда его ученик
все понял.
     - Скажи, что все дело в проклятом золоте, и оставь меня в покое.
     - Ни за что.
     - Ладно, только не говори, пожалуйста, что ты не собираешься  мне этого
говорить. Я не могу больше это слышать.
     - Ну хорошо, скажу. Я  тебя предупреждал, - сказал Чиун. -  Но  ты ведь
меня на слушаешь. Никогда не слушаешь. А я  говорил тебе, что на этом золоте
лежит проклятие. Но нет, мы же не верим в такие предрассудки, как проклятие,
даже если на это прямо указывают хроники славного прошлого Синанджу.
     - Ты опять про Мастера Го и испанское золото?
     - Нет. Про Мастера Го и проклятое золото.
     - Я помню. Мастер Го. Кто-то расплатился плохим чеком - то есть дрянным
золотом, -  и  он отказался его взять.  Что-то около шестисот  лет  назад. А
может, трехсот. Где-то в том районе. Можно мне стакан воды?
     - Я принесу. Если бы ты с самого начала послушал,  что я говорил тебе о
проклятом золоте, тебе не пришлось бы сейчас просить меня налить тебе стакан
воды.
     - Ты обещал больше об этом не вспоминать.
     - Я и не вспоминаю. Я  только сказал, что сейчас принесу тебе  воды. Но
тебе было бы невредно повторить наизусть летопись Мастера Го.
     - Только  не сейчас. Сейчас меня меньше всего тянет цитировать наизусть
твоих Мастеров.
     - Не Мастеров, а одного Го.
     - Даже  Младшего Вана было  бы больше чем достаточно, -  заметил  Римо,
поскольку вся  история  Младшего Вана заключена  в двух фразах, тогда как на
Великого  Вана понадобилось бы  полтора дня, и  то,  если бежать галопом  по
Европам. Младший Ван был  Мастером Синанджу в странный период истории, когда
на всей земле вдруг  воцарился мир.  Эта эпоха  получила название неудачного
стечения звезд.  Поскольку  правители  государств  вели себя  очень  тихо  и
смирно,  Младший Ван  провел  большую часть жизни сидя в Синанджу в ожидании
какого-нибудь  переворота, нападения или появления хотя бы одного приличного
узурпатора. Когда наконец его попросили об услуге, оказалось, что речь  идет
о такой ерунде, ради которой нет нужды даже покидать деревню. В результате в
летописях  Синанджу о Младшем Ване осталась следующая запись: Ван был. Но не
стал.  Это была единственная лаконичная запись  из всех  хроник, которые так
любил цитировать Чиун. Но для Римо и этого было много.
     - Тогда это сделаю  я, - пришел на помощь Чиун. - Ты должен  знать,  от
чего пострадал.
     И Чиун  стал пересказывать хронику Мастера Го,  который в  Год Утки, во
времена,  когда процветание Дома  Синанджу, было весьма скромным,  поехал на
Запад  и служил многим испанским  дворам. По всей  Европе было много работы,
поскольку повсюду бушевали междоусобицы,  но Мастер Го  остановил свой выбор
на  довольно  миролюбивом короле Испании, и вот  почему: король сказал,  что
Мастер Синанджу должен будет убить его будущих врагов.
     И  Мастер  Го  мысленно  восхитился  столь  новому  и  мудрому  способу
использования ассасина! Почему короли  сначала заводят себе  врагов и только
потом призывают  наемника? Почему не  позаботиться  заранее? Служение такому
мудрому королю лишь приумножит славу Синанджу.
     Когда  же  он  явился  ко  двору  и  получил  аудиенцию  у  короля,  то
выяснилось,  что, говоря  о  будущих врагах,  король  не имел в  виду никого
конкретно.
     - Моими  врагами  станут  все,  кто  не  является мне  другом,  и  даже
некоторые из моих друзей.
     -  Как  так,  Ваше  Величество? - воскликнул  Мастер Го,  соблюдая  все
правила этикета, принятые при испанском дворе.
     - Я стану самым богатым человеком в мире, - объявил король.
     На это Мастер Го ничего не сказал. На Западе немало мелких царьков, для
которых существует только их маленький мир и их собственная эпоха - как дети
малые. И хотя в своих пределах эти царьки  были действительно богаче всех, в
других  местах  существовали такие богатые люди,  о  которых  на Западе и не
слыхали,  и перед  их несметными сокровищами  самый богатый монарх Западного
мира показался  бы нищим.  Но, как  и полагается.  Мастер Го  промолчал, ибо
Мастера Синанджу приходят избавлять королей от врагов, а не от невежества.
     - У меня есть нечто большее, чем золотая жила. У меня есть человеческий
разум. - С этими словами король приказал принести много мер свинца и призвал
к себе придворного  алхимика. - Покажи-ка этому человеку  с Востока,  как ты
превращаешь свинец в золото.
     И алхимик,  справедливо  опасаясь  разоблачения, тихонько проделал  все
превращения. Но  хотя  от  многих  людей  не составляет труда  отгородиться,
сделать что-либо втайне от  Синанджу  еще  никому  не  удавалось.  Мастер  с
легкостью   превратился   в  безмолвную  тень  алхимика  и   стал  смотреть,
действительно ли тот превратит в золото свинец.
     Так и  вышло, он смешал свинец с  другими компонентами, только на самом
деле добавил туда и  настоящего золота -  того,  каким расплачивался  с  ним
испанский король. И все это, объявил он, получено из свинца.  Мастер  Го  не
очень  разобрался, что все это  значит,  пока не увидел, как алхимику выдали
еще денег, чтобы он продолжал  делать золото для короля. Деньгами,  конечно,
были  золотые  монеты.  На этот раз алхимик прибавил к  тому,  что  он якобы
получил химическим путем, еще больше королевского золота.
     И снова  алхимик получил в уплату  за труды золото, и  опять  он вернул
больше, чем в  предыдущий раз, и так до тех пор,  пока королевская казна  не
опустела. Имея столько  денег, алхимик и вероломный министр частично пустили
их на нечто  более  ценное,  чем любое  богатство, -  они перетянули на свою
сторону  армию, после  чего уже в королевскую казну не  вернулось ни крупицы
золота.
     Но прежде чем алхимик и министр  захватили трон, к королю явился Мастер
Го и рассказал о заговоре. Алхимик ударился в бега, прихватив с собой только
малую часть золота и свою тайну.  Король отблагодарил Го тем, что вручил ему
немного золота, сделанного неверным алхимиком.
     Но Мастер Го отверг его.
     - Ваше  Величество,  для вас  это золото, возможно, годится, но для нас
оно  проклято. Я  видел, из каких  ингредиентов оно делалось, и что-то в них
было такое, что лишает силы самое тренированное тело.
     -  Не хочешь ли  ты сказать, Мастер Синанджу, спасший короны  Арагона и
Астурии, явивший нам свою мудрость и величие, что это дурное золото?
     - Нет, Ваше Величество. Это золото хорошо настолько, насколько им можно
расплачиваться,  покрывать  для  красоты   разные  вещи,  использовать   для
изготовления каких-то инструментов, но для нас оно является проклятым.
     И тогда  король  дал Мастеру Го  хорошего  золота,  на котором не  было
проклятия и не было клейма неверного алхимика с изображением аптечной колбы.
     Спустя столетия это клеймо  обратило на себя внимание Мастера Чиуна, но
осталось  не замеченным  запальчивым и непочтительным  Римо. Вот как упрямец
Римо  навредил  своему телу, ибо ему  важнее дурные белые  привычки,  нежели
слава Синанджу.
     - Ты приплел к старинной легенде какую-то отсебятину, папочка, - сказал
Римо. К тому моменту, как Чиун кончил свой рассказ, он уже сидел на кровати.
У него было  такое чувство, словно от этого рассказа в жилах у  него  вместо
крови потекла газированная вода. - Я-то думал, летописи вечны и незыблемы. И
переписывать их нельзя.
     -  Все, что я  добавил к истории, - это история. Неужели, держа на теле
эту подвеску, ты ничего не чувствовал?
     - Я злился, что ты ко мне привязался.
     -  Любая  глупость  вроде злости и раздражения притупляет  естественную
чувствительность. Похоть,  жадность - все это притупляет чувствительность. И
чем сильней эти вспышки, тем хуже мы воспринимаем действительность, - сказал
Чиун.
     - Но ты ведь тоже злишься. Ты все время злишься!
     - Я никогда не злюсь, - возразил Чиун. - От твоих  упреков у меня кровь
вскипает!
     - Когда мне станет лучше?
     - Никогда. Ты испорченный ребенок, Римо. Придется это признать.
     - Я имею в виду свое физическое состояние. Когда я поправлюсь?
     - Организм сам скажет.
     - Ты прав, -  вздохнул Римо. - Не надо было и  спрашивать. -  Он  допил
воду и  встал с кровати.  Было приятно вновь  ощутить радость движения, хотя
пока ему приходилось думать о каждом шаге.
     - А что входило в состав  реагентов, которые использовал этот  алхимик?
Мастер Го пишет что-нибудь о яде?
     -  Разве  твое  тело не распознало яд?  Разве тебе нужен был радиометр,
когда мы были на заводе в Мак-Киспорте?
     - Радиация.  Уран! Он  делал золото с помощью урана! А тебе не кажется,
что тот  уран,  который сейчас все ищут, как раз  и идет  не на производство
бомб, а  на  изготовление  золота?  Что если кто-то заново открыл  старинный
секрет?
     - Нет, не кажется, - сказал Чиун.
     - Но почему?
     - Потому что я не забиваю себе голову такими тривиальными вещами. Римо,
я снова спас тебе  жизнь. Я не хочу этим похваляться, но  это  правда. И для
чего? Чтобы ты маялся дурью? Мы что, должны металл  сторожить? Или может, мы
обыкновенные рабы?  Я научил тебя премудростям Синанджу, чтобы ты приумножил
свою славу  и славу Дома Синанджу, а мы тут  решаем задачки! Неужели я стану
над этим размышлять? Я скажу тебе, о чем я думаю. Я думаю, нам надо покинуть
сумасшедшего императора  Смита, ибо ему никогда не захватить трон. Мы должны
служить настоящему монарху!
     Римо прошел в ванную и умылся.  Он уже достаточно наслушался. Теперь он
без конца будет слушать, как он чуть себя не погубил.
     Зазвонил телефон.  Чиун  снял трубку. Римо догадался, что звонит  Смит.
Полились цветистые заверения в преданности, велеречивые  славословия в честь
мудрости   Смита,  а  в  завершение  трубка  легла  на  рычаги,   положенная
величественным  движением руки,  похожим  на тот  жест,  каким  торжественно
ставят розу в золоченую  вазу.  Но на  этот  раз из уст Чиуна  прозвучало  в
завершение нечто необычное.
     -  Мы  развесим  их черепа  на  стене  Фолкрофта  и будем  поносить  их
ничтожество и воспевать вашу славу, - сказал Чиун Смиту.
     - Что происходит, папочка? - встрепенулся Римо.
     - Ничего особенного, - ответил Чиун. - Не забудь промыть ноздри. Ты ими
дышишь.
     - Я всегда промываю ноздри. Кого это нам надо прикончить?
     - Никого.
     - Но ты ведь сказал, что мы развесим черепа по стенам. Чьи черепа?
     - Я сам не понял, о чем он толкует, этот Смит. Сумасшедший.
     - Кто?
     -  Никто.  Какие-то   люди  окружили  крепость,  которую  он   называет
санаторием. Не забудь, пожалуйста, про ноздри.
     - Фолкрофт окружен?! Все может пойти прахом!
     - Да мало ли безумцев!
     Римо  направился  к  телефону.  Ноги  еще  не вполне  слушались, и  ему
приходилось переставлять их с усилием, так что походка у него  была какая-то
нескладная, как  когда-то  давно, еще  до обучения у Чиуна.  Он позвонил  на
коммутатор  мотеля  и сделал заказ. Он не был уверен, что  секретными кодами
удастся воспользоваться в открытую, но  другого выхода не было: если Смита и
Фолкрофт захватят, все и так погибнет.
     Смит ответил сразу.
     - Говорю по открытой связи, - предупредил Римо.
     - Неважно. Они сужают кольцо.
     - Сколько у нас времени?
     - Не могу  сказать.  Они будут  держать  санаторий в кольце до тех пор,
пока  не убедятся,  что мне  некуда  деваться. Если это  случится,  придется
прибегнуть к крайней мере, вы меня  понимаете.  В таком случае мы  больше не
увидимся, и вы можете считать свою службу оконченной.
     - Рано еще сдаваться, Смитти. Не вздумайте глотать свою пилюлю.
     - Придется. Я не могу допустить, чтобы меня захватили. Это отразится на
престиже государства.
     - Постарайтесь  продержаться!  Я  сейчас буду у вас. У вас  там в  Рай,
кажется, есть небольшой аэропорт?
     - Да. Совсем рядом с нами.
     - Добудьте мне разрешение на какой-нибудь самолет, чтобы я побыстрее до
вас добрался. Держитесь. Я сейчас буду.
     - Как вы себя чувствуете? Мне сказали, вы умерли.
     - Достаньте мне самолет,  - повторил  Римо.  Через тридцать секунд Смит
раздобыл   ему   разрешение  воспользоваться  правительственным   реактивным
самолетом и вылететь из аэропорта Даллес.
     - Куда  это ты собрался? - спросил  Чиун.  - Ты несколько  минут  назад
лежал в постели без сил!
     -  Я  должен  выручить  Смитти.  И   тебе  бы  не   мешало.  Ты  любишь
рассказывать,  что  Синанджу еще ни одного императора  не подводило. Ну вот,
считай, что он и есть император.
     - Нет, он не император. Он занимает пост руководителя организации КЮРЕ,
которая была создана для  оборонных целей  и действует  методами, на которые
никогда не могло бы осмелиться правительство.
     - Значит, ты все знаешь! - вскричал Римо. -  И тебе давно все ясно! Что
в таком случае означают эти разглагольствования об Императоре Смите?
     Римо отыскал брюки и обувь, оделся и направился к двери.
     - Он  не император. К тому же он сам хочет умереть и освободить тебя от
твоих обязанностей. Я случайно подслушал ваш разговор.
     - Ну конечно, случайно - ты случайно приник, ухом к самой трубке.
     -  В  таком состоянии ты  не можешь никуда идти!  Сейчас  ты  ничем  не
отличаешься   от   обыкновенного   смертного.  В  лучшем  случае  тянешь  на
боксера-профессионала. Тебя могут убить.
     - Я пошел.
     - Тогда я с тобой. Если нам повезет, Смит покончит с жизнью, и тогда мы
сможем устраниться от этих  дел, как он и предлагал. Он  сам это сказал! Это
его слова. А мы должны подчиниться.
     -  Ага,  мы должны подчиниться, - разозлился Римо.  В такси по дороге в
аэропорт Чиун напомнил Римо, как надо правильно  дышать, и сделал ему массаж
легких со спины. Таксист недоуменно поглядывал на пассажиров в зеркало. Судя
по всему, молодому нездоровится.  Он остановил машину на летном поле и хотел
было предложить  Римо руку,  рассчитывая на более щедрые чаевые. Ответ  Римо
утонул в реве реактивных двигателей.  Таксист  зажал  руками уши. Римо тоже.
Что до Чиуна, то он сумел уравновесить давление на барабанные перепонки, как
некогда умел и Римо. Чиун сокрушенно помотал головой.
     - Я полечу и спасу этого чокнутого Смита, а ты оставайся здесь.
     -  Нет,  я полечу  сам. Мне почему-то  кажется, что одному тебе его  не
спасти.
     В самолете они расположились позади пилота.  Чиун  предложил  не лететь
сразу в Рай, штат Нью-Йорк, а сначала полюбоваться побережьем Флориды.
     Они  сели через час. Римо опять поймал  такси. Чиун  поспешил вперед  и
велел водителю сначала прогреть мотор на холостых  оборотах, потому что Римо
вредно вдыхать выхлопные газы от холодного двигателя.
     - Не обращайте на него внимания. Поехали! - сказал Римо.
     - И сколько вы берете за милю?
     - До санатория твердый тариф.
     -  Я никогда  не плачу по твердому тарифу, я  вам не  доверяю, - сказал
Чиун.
     - Не слушайте его. Он заплатит. Поехали, - повторил Римо.
     - Но он как раз утверждает обратное.
     - Я заплачу, - сказал Римо и повернулся к Чиуну: - Ты опять за свое?
     Чиун  жестом оскорбленной  невинности  воздел  руки.  Глаза  его широко
открылись от изумления, как  будто  даже подозрение  в неискренности  больно
ранило его чистейшую душу.
     -  Если к  тому времени, как мы приедем, император Смит окажется мертв,
не мы же будем в том виноваты.
     - Да, но ты на это от души надеешься.
     -  Разве  это грех - желать добра  тебе и  твоему  искусству?  Это что,
преступление?
     Римо  не  стал  отвечать.  Он  усиленно дышал. Почему-то чем больше  он
дышал,  тем быстрее выходило из  него  то  зло, которое вошло в его  тело от
испорченного ураном золота. Он пытался  проверить  мелкие движения  пальцев,
разные положения тела. С точки зрения таксиста, пассажир  маялся от чесотки.
Римо готовился.
     Подъехав  к высоким кирпичным стенам  санатория, Римо с первого взгляда
оценил  обстановку.  В   заливе  покачивались  на  волнах   две  яхты,  ведя
наблюдение. В отличие от других лодок они никуда не плыли, а делали вид, что
остановились  порыбачить,  хотя никто  здесь  отродясь  рыбу  не  ловил. Оба
подъезда здания были блокированы большими  тягачами с трейлерами,  а сзади в
открытые дверцы фургонов были видны люди в комбинезонах грузчиков. Если бы в
карманах   у  них   были  отвертки   и  ремни,  они  бы  двигались  легко  и
непринужденно. Однако все было иначе. Они передвигались,  как люди,  имеющие
под одеждой оружие.  Они не шагали со стволами,  а  словно  двигались вокруг
них. В движениях каждого,  даже самого Опытного, чувствовалось, что  при нем
оружие. На начальном этапе своей подготовки Римо не верил Чиуну, что наличие
пистолета  или автомата  можно распознать по походке, но позже  неоднократно
убеждался  в его правоте.  Он  готов  был  поклясться,  что  в свою бытность
полицейским, еще до того, как он  стал тренироваться с Чиуном, он никогда не
придавал  значения  наличию при себе  пистолета. Чиун же  утверждал, что это
чувствуется всегда.
     Римо сначала не понимал, о чем толкует Чиун, пока не убедился в этом на
собственном опыте. Со временем  он научился распознавать наличие  у человека
оружия  по характерным движениям, причем это не зависело от выучки человека:
даже  если  он и думать забыл о своем пистолете, он  все равно двигался так,
что со стороны это было заметно.
     Римо  вышел из  такси. Он понимал, что надо делать, проблема состояла в
том,  способен ли  он в нынешнем своем состоянии  это  исполнить. Он  поднял
глаза на  угловые зеркальные окна  верхних этажей. Он надеялся, что Смит уже
видит их  и не станет глотать  свою зловещую капсулу, чтобы выйти из  игры и
отвести от организации угрозу раскрытия.
     Он помахал рукой, не будучи уверен, что его кто-то видит.
     - Ты можешь умереть, - сказал Чиун. - Ты не готов к бою.
     - Знаешь, есть вещи, за которые не жалко и умереть.
     - Что еще за белый идиотизм?  Я что, учил тебя для того, чтобы ты погиб
как белый герой или как какой-нибудь японский камикадзе? Нет  на свете того,
за что следовало бы умереть. Кто тебе наговорил этих глупостей?
     Чиун тоже вылез  из  машины. Водитель ждал, пока с ним расплатятся. Это
могло  стать проблемой, ибо  заставить  Чиуна: расстаться  с  деньгами  было
нелегко.  Он не любил  расплачиваться. Из рукава  кимоно  он извлек шелковый
кошелечек. Когда он его открыл, от кошелька во все стороны пошла пыль.
     - И это все? - спросил шофер.
     - До последнего пенни, - ответил Чиун. Чаевых он тоже не признавал.
     Четверо одетых в  комбинезоны грузчиков неторопливо двинулись в сторону
Римо.
     -  Мы  здесь   кое-что   грузим,   приятель,  придется   тебе   малость
посторониться.
     - Одну минуточку, - сказал Римо.
     - Никаких минуточек. Вам придется отсюда убираться.
     - Расплатился? - повернулся Римо к Чиуну.  Он почувствовал, как один из
грузчиков  сгреб  его за  шкирку. Он не мог еще соизмерять  собственных сил,
поэтому на всякий случай избрал прием, который подошел бы больше к стальному
пруту,  а  не  к  человеческой  руке, и  явно перестарался.  Огромная ручища
полетела по дороге, как мяч, посланный вперед ногой футболиста. Порядок.
     -  Прекрати! -  закричал  Чиун.  -  Смит  тебя увидит.  Ты еще не готов
драться. Ритмы тела еще не вошли в норму. И дышишь ты неверно!
     Римо направил кулак в грудь тому,  кто  только  что лишился руки,  вмиг
остановив его сердце. Потом он сразил другого,  пробив ему пресс и переломив
позвоночник. Тот  сложился пополам, как карточный домик.  Из-за пазухи выпал
пистолет. Таксист  вдруг передумал  ждать  чаевых и,  быстренько  нырнув  на
сиденье, вдавил педаль газа в пол, не успев даже толком ухватиться руками за
руль.
     Из  грузовика стали один  за  другим  выпрыгивать  люди  с  автоматами,
винтовками и пистолетами в руках.
     - Быстрей. Прячься! - приказал Чиун.
     - От кого?
     -  Чтобы никто  не  видел,  как  плохо  ты  дерешься.  Ты позоришь  Дом
Синанджу!
     - Я в порядке.
     - В порядке - этого для Синанджу мало!
     - Ты что же,  думаешь, Смит может отличить сбалансированное  дыхание от
внутренних ритмов? Да он и ударов-то не различает!
     - Никогда нельзя знать, в чем силен император.
     - С чего это он вдруг снова стал императором? - спросил Римо.
     -  С  того, что он наверняка  на нас  смотрит.  Сядь и смотри, как надо
работать!
     Смотреть  особенно  было  не  на  что,  ибо Чиун в  два  счета  отделал
нападавших,  но  специально  для  Римо  Мастер  продемонстрировал  несколько
приемов.  И  каждый  следующий  прием был  изощреннее предыдущего  -  вернее
сказать,  видимых глазу движений с каждым разом было меньше, так что  к тому
моменту, как  пассажиры обоих  фургонов и подоспевшей  на  помощь  яхты были
повержены в прах, даже Римо с трудом различал едва уловимые движения Чиуна.
     К  концу  побоища  Чиун   поставил  себе   задачу  укладывать  тела   в
определенном  порядке.  Римо  показалось, что  нападавшие  не  были  бойцами
какого-то одного подразделения, они  действовали  больно  несогласованно. Он
попросил Чиуна оставить нескольких в живых, чтобы допросить.
     - Скольких? - уточнил Чиун.
     - Троих.
     - Зачем троих, когда хватит и одного?
     - Если это американцы, то  два  из трех наверняка не будут знать, зачем
они здесь.
     Чиун оставил троих трясущихся и онемелых от ужаса мужчин, которые никак
не могли  поверить, чтобы такой тщедушный старикашка  натворил таких дел.  У
одного  через  щеку   шел  зловещий  шрам.  Они  пытались  отыскать  глазами
единственную остававшуюся в заливе яхту. Это оказалось не так просто: ее уже
и след простыл.
     - Следуйте за нами. Позже поговорим, - распорядился Римо.
     - Ты хочешь привести императору пленников? - изумился Чиун.
     - Я хочу кое о чем с ними поговорить.
     -  Негоже  приводить императору  пленных,  если  император об  этом  не
просил.
     - О, да тут еще один царь, - бросил человек со шрамом.
     Римо  подтолкнул их  в ворота Фолкрофта. Судя  по всему,  поскольку  до
стрельбы  дело не дошло, никто внутри не  подозревал о  том,  что за стенами
санатория произошла бойня.  Сестры и  пациенты занимались своими  обыденными
делами,  невольно предоставляя  идеальное укрытие  для тайной организации  -
приют для душевнобольных.
     Они вошли в главный вход и поднялись на три пролета. Пленные озирались,
пытаясь найти пути к бегству,  но ободряющая улыбка Римо отбила у них всякую
охоту. Эта улыбка  сказала им, что  Римо будет только  рад,  если они  вдруг
побегут. И они раздумали бежать.
     - Что вы имеете в виду - еще один царь? - спросил Римо.
     - Все эти  цари -  настоящие  психи. Уж мы-то  знаем. Сами  работаем на
такого. Этот тип  всю  неделю устраивает  состязания.  Говорит, ищет  королю
достойного защитника.
     - Испанец, - процедил Чиун. - Это у них были специальные воины, которые
сражались за короля. Не совсем наемные убийцы, но лучшие из воинов.
     -  Ага,  вот  именно.  И  наш отряд  выиграл.  Мы  победили  бирманских
боевиков, три отряда ниндзя и латиноамериканцев, работающих на наркобаронов.
И вот во что мы вляпались.
     -  Крутые, - буркнул Римо и ускорил шаг. Наружная дверь в кабинет Смита
была заперта. Секретарша, сидевшая цербером у этой двери, быстро печатала на
машинке,  заглядывая  в   стопку  бумаг.   Как  большинство  секретарш,  она
фактически  вела  все  дела.  Это позволяло Смиту  осуществлять  эффективное
руководство КЮРЕ.  Конечно, о его других обязанностях  она и не подозревала.
Для  нее доктор Смит был очередным начальником, который  занимался  высокими
материями.
     Смит  уже может быть  мертв в своем кабинете, но она даже  не узнает об
этом, если они не вломятся в конце концов в эту дверь. Они обнаружат тело, а
к  тому   времени  вся  заложенная  в   компьютер   информация  о  состоянии
преступности   в  Америке   растечется  по  разным   спецподразделениям,   и
организация  прекратит  свое  существование. Не будет больше ни  файлов,  ни
доступа к ним, ни самой их службы.
     - Мне нужен доктор Смит, - объявил с порога Римо.
     - Доктор Смит принимает только по предварительной договоренности.
     - У меня есть такая договоренность.
     - Это невозможно. В этом месяце у него не назначено ни одной встречи.
     - Он забыл. Спросите у него. Встреча назначена, - настаивал Римо.
     Секретарша  взглянула на  троих странных мужчин в комбинезонах, один из
которых прижимал к груди сломанную руку. Потом она перевела  взор  на Чиуна,
который был преисполнен гордости. После этого посмотрела  на Римо, одетого в
легкие брюки и футболку.
     - Ну хорошо, - сдалась она. Она нажал кнопку звонка к  шефу. Римо ждал.
Ответа не последовало. Она позвонила еще раз.
     Римо решил подождать минут десять. Если к тому времени Смит не откроет,
он  просто  уйдет,  может,  даже  не станет доводить до конца это  последнее
задание,  а  просто уйдет, предоставив им  обнаружить Смита так, как он того
хотел.
     - Прошу прощения, но он не отвечает, - сказала секретарша.
     -  Да, похоже  на  то,  - ответил Римо и мысленно  простился  с хорошим
командиром и настоящим патриотом. И тут дверь кабинета приоткрылась и оттуда
показалось лицо Смита с обычным кислым выражением.
     - Входите же. Чего вы ждете? - удивился Смит.
     - Секретарша вам звонила, - объяснил Римо. - Но вы не отвечали.
     - Никакого звонка не было.
     - Я звонила, мистер Смит. Три раза! Знаете, он, наверное, неисправен. Я
никогда им раньше не пользовалась.
     - Надо починить.
     - Последний раз я звонила вам в кабинет двенадцать лет  назад, когда  к
вам приходила ваша супруга Мод.
     - Римо, Чиун, входите, пожалуйста, - пригласил Смит.
     - Я к вам присоединюсь через пару минут. Хочу вот с этими побеседовать.
У вас тут свободных палат нет? - спросил Римо.
     - Есть, только с  мягкими стенами, - ответил Смит. - Отведите пациентов
туда.  Выясните,  что им  угодно. После  этого мы  сможем перевести их  куда
следует.
     - О, великий Император Смит, -  заговорил  Чиун,  - наши сердца поют от
радости, что мы подоспели вовремя, чтобы спасти твое величие, которое теперь
будет звенеть в веках.
     Секретарша вопросительно взглянула на доктора Смита.
     -  Амбулаторный больной, - пояснил тот. В палате с мягкими стенами Римо
узнал  много нового о  человеке, который  считал  себя  королем.  Его  звали
Харрисон Колдуэлл. У него было поместье в Нью-Джерси. И он проводил стрельбы
и тренировки с холодным оружием, а также рукопашные  бои, пытаясь найти того
самого лучшего, которого он сделает своим клинком, своим защитником.
     - Зачем вы на это пошли? - спросил Римо.
     - Зачем? - Человек со шрамом засмеялся. Остальные тоже не сдержались. -
Да вы знаете, как он платит? Он выдает золотые слитки  как безделушки. А его
телохранитель  получает ежемесячно  сундук золота. Он  просто самый  богатый
человек на свете. У него кругом золото!
     Услыхав эти слова, Чиун прижал к груди свою сухонькую старческую руку.
     - А  не  скажете  ли вы, любезный, где  именно живет Его  Величество? -
спросил он.
     - Мы туда не поедем, папочка, - успокоил его Римо.
     -  Вот  это я  понимаю -  король! Платит золотом! После того как годами
ждешь настоящего императора, ты вот так запросто готов  от него отмахнуться?
Поговори с  ним. Хотя бы поговори. Поговори  с этим  человеком! Не  совершай
опрометчивых поступков.
     - Моя работа здесь.
     - Ну да, у помешанного.
     - Эй, в чем дело? - удивился человек со шрамом. Римо и Чиун оставили их
в палате и вышли в коридор, но Чиун продолжал ладить свое.  Только поговори,
поговори - и все. О большем он не просит. Если и после беседы с королем Римо
скажет нет  -  пусть  будет так. В  конце  концов, и ходить  далеко не надо.
Нью-Джерси - такая же часть Америки, хотела бы того Америка или нет.
     Римо  запер дверь  в палату  на ключ. В  коридоре показались  несколько
дюжих санитаров.
     - Доктор Смит  сказал, здесь находятся трое буйных. Эта  палата? - Римо
кивнул. - Вам повезло, что вы живыми отсюда вышли. Этих  ребят до конца дней
надо изолировать от общества, - продолжал санитар.
     - Я сам врач и знаю, как с ними обращаться.
     - Доктор  Смит  сказал,  последних  двух  врачей, которые  пытались  их
лечить, они поубивали.
     - Значит, нам и  вправду повезло,  -  сказал Римо. Санитары достали три
смирительных рубашки и вошли в палату.
     - Я ничего  не прошу,  только  встретиться с ним один-единственный раз.
Надо  хотя бы познакомиться, хотя бы поговорить с этим королем, - ладил свое
Чиун.
     - Нет! - отрезал Римо.
     - Что ж, Римо, тебя не  переупрямишь! Я спас тебя один раз, спас другой
-  и никакой благодарности. С меня довольно! Я  отправляюсь  туда,  где меня
будут по-настоящему ценить и уважать. Прощай!
     - Далеко ли собрался?
     - К королю, который знает цену ассасину! Если уж он готов платить таким
чурбанам, как те,  кого мы  заперли,  можешь себе представить, как он станет
осыпать золотом Синанджу!
     - И что ты намерен делать с этим золотом?
     -  Возместить  то,  что  было  украдено,  восстановить  то,  в  чем  ты
отказываешься мне помочь. Вот что я сделаю в первую очередь!
     К тому моменту как Римо подошел к кабинету Смита, Чиуна и след простыл.
У Римо было как-то неспокойно на душе. Он злился и не  мог  понять, чего ему
хочется.
     Он был  рад,  что  Смит  остался жив,  хотя тот и  говорил  о  том, что
организацию  компрометируют  бесчисленные  трупы,  которыми они  усеяли  всю
страну.   Он  стал  рассказывать  о  своей   идее  перенести   штаб-квартиру
организации  в центр Манхэттена. Неожиданно проблемы  Смита  показались Римо
какой-то ничего не значащей мелочью.
     - Так кто это был? - спросил Смит.
     -  Какой-то  псих возомнил себя королем, его  зовут  Харрисон Колдуэлл.
Живет в  своем поместье в Нью-Джерси.  Чтобы получить у него должность, люди
бьются насмерть.
     - Колдуэлл. Где-то это имя мелькало. Зачем ему мы?
     - Понятия не имею.
     Смит набрал на  клавиатуре  компьютера фамилию Колдуэлл. Действительно,
Харрисон Колдуэлл фигурировал в файлах организации. Этот  человек загадочным
образом  фантастически  разбогател - его состояния хватило бы, чтобы создать
собственное  государство  в  государстве. К  тому  же  разбогател он слишком
быстро - даже для золотодобытчика. КЮРЕ держала такие состояния на контроле.
     - Он торгует золотом в слитках, - пояснил Смит.
     -  Мне  кажется, он его делает. Это он!  Золото можно делать  с помощью
урана.
     - Значит, он и ворует уран?
     - Совершенно верно.
     - А догадайтесь, кто только что получил назначение на пост председателя
Агентства по атомнадзору?
     - Доверили лисе курятник сторожить, - усмехнулся Римо.
     -  Ну вот  вам  и  разгадка, как он  сумел  провернуть такую  слаженную
кампанию, чтобы выйти на нас. У  него просто  были  на это деньги. Я  думаю,
Римо, вам следовало бы сейчас же заняться этим вопросом.
     - Окей, - ответил Римо, но голос его звучал неуверенно.
     - Что-нибудь не так?
     - Нет, ничего, - сказал  Римо, размышляя, как ему справиться с  Чиуном.
Никогда прежде ему не доводилось ни о чем просить старика и потому он не мог
сказать, возымеет ли это теперь какое-нибудь действие.

       При дворе Харрисона Колдуэлла  Чиун обрел  подлинное  и окончательное
счастье.  Этот  человек  должным  образом  принял  восхваления  и  словесные
заверения  азиата. Ответом  на  них  стала обещанная  Чиуну  огромная  груда
золота.
     Сначала,  естественно,  пришлось   победить  нескольких  конкурентов  -
неопытных наемников, но это не составило для  Чиуна никакой сложности. Серия
ударов лотоса -  и все  в порядке.  Техника  Синанджу  произвела  на  короля
большое впечатление, как это обычно случалось на Западе.
     Меж тем король сказал, что уже слышал о Чиуне - если не о нем самом, то
о  его  подвигах. Только  вот  у  него  как  будто  был белый напарник? Чиун
ответил,  что  да,  был, и что  служить такому мудрому  королю, как Харрисон
Колдуэлл, означает жить вечно.
     Королем  оказался  тот  самый  человек,  который  недавно  появился  на
телеэкране и призывал положить конец бессчетным актам насилия. А Чиун всегда
верил, что  именно такой человек способен  по достоинству оценить настоящего
профессионала.
     Король даже велел принести Чиуну небольшое изящное кресло. И  все это -
и  золото, и кресло, и  почести  -  было явлено Чиуну прежде,  чем он  успел
оглядеться по сторонам. Впрочем, это лишнее, настоящего короля и так видно.
     И тут появился  Римо, причем весьма бесцеремонно. Он ввалился  прямо  в
тронный зал, расталкивая стражу.
     -  Ну, вот  и  напарник  ваш  здесь,  -  изрек Его Величество  Харрисон
Колдуэлл.
     - Мы будем оба служить Тебе, - сказал Чиун. - Двое - это лучше одного.
     - Нет, только не я, - возразил Римо. Даже не поклонился Его Величеству!
Стоит  тут  в  своих  спортивных  штанах,  футболке,  уперев  руки  в  боки,
неотесанный до невозможности, и позорит Дом Синанджу.
     Чиун быстро поднялся  со своего  замечательного кресла.  Пройдя  сквозь
строй придворных, он отвел Римо в сторону.
     -  Ты  с ума сошел? -  зашипел  он. -  Это король,  настоящий король, с
настоящим  золотом  и  настоящим  представлением о  том,  какой  должна быть
награда.  У  него есть даже  кресло для ассасина. Угомонись!  Дай хоть разок
насладиться  приличной  работой.  Посмотри,   что  значит  получить  должное
обращение.
     - А ты хорошо огляделся?
     - Все, что мне нужно, я вижу и так.
     - И ты видел рисунок на его знаменах?
     - Мы здесь, чтобы защищать их, а не глазеть на их рисунок.
     - Попроси у него золота немедленно.
     - Я не стану его обижать недоверием.
     - Но ты всегда говорил,  что истинный ассасин  берет задаток.  Давай-ка
поглядим на его золото.
     Чиун повернулся к Колдуэллу, который  знаком велел всем отойти, дабы не
закрывать ему его гостей. С низким  поклоном Чиун сообщил,  что ему пришлось
вступить в спор со своим напарником.
     -  Не  имея  должного   представления   о  великих  императорах,   Ваше
Величество, мой друг наивно усомнился в вашем несметном богатстве. Не угодно
ли  вам  продемонстрировать ему его  глупость и  показать сокровища, которые
здесь, я вижу, имеются в изобилии?
     -  Мы  сделаем это  с удовольствием,  -  ответил Харрисон Колдуэлл. И с
этими словами  он повелел принести фамильное  золото в виде  двухсотфунтовых
слитков, на каждом из которых посередине красовалось клеимо Колдуэллов.
     После  этого он с торжествующим видом откинулся к спинке трона, а  Римо
злобно сверкал  на него  глазами.  Он спросил,  почему  молодой  человек так
сердит на короля, который желает ему только добра.
     -  Потому  что мой учитель, коего  я  уважаю и  люблю, допустил ошибку,
которая простительна лишь для новичка и которую он не должен был совершать.
     - Что еще за ошибка? - вопросил Колдуэлл. Наконец-то он чувствовал себя
в полной безопасности.  Он будет упиваться своим могуществом и расширять его
границы, и никто его теперь не остановит. И ему больше не придется прибегать
ни к  яду,  ни даже ко  лжи.  Достаточно будет  поручить  все проблемы двоим
наемникам, которые научены чтить  настоящего  императора. Молодого, конечно,
еще придется воспитывать. Что ж, золото всегда было хорошим учителем.
     -  Когда человека захлестывают  бурные эмоции, он перестает  видеть то,
что обязан видеть. Ну, ничего, отец сейчас прозреет.
     Звуки фанфар возвестили о  прибытии фамильного золота, но Римо они были
не  нужны. Он чувствовал  это золото, еще когда его проносили  мимо дверей -
нагруженные на  тележки пирамиды золотых слитков.  И  он знал, что Чиун  его
тоже почувствовал.
     Но  Чиун продолжал  стоять на месте, соблюдая почтительную дистанцию от
трона. Наконец Римо сказал:
     -  Взгляни  на клеймо, папочка,  и  оставь  свои  надежды  разбогатеть.
Посмотри хорошенько.
     Чиун  окинул  Римо  горделивым  взглядом  и  легкими,  плавными  шагами
двинулся  к  золоту. Он  посмотрел  на сверкающую груду  желтого  металла  и
повернулся к королю  со словами благодарности. Но  когда его взор вновь упал
на  золото и  он наконец заметил клеймо, то  замер. И  тут  он  вдруг как бы
заново увидел весь зал. И посмотрел на висящие на стене знамена.
     Ведь он уже это видел! Герб, увенчанный аптечной колбой.
     - Это ваш фамильный герб? - спросил Чиун.
     - Уже много веков, - отвечал Колдуэлл.
     - Значит, вы  возомнили,  что можете  попытаться еще  раз,  - задумчиво
произнес Чиун.
     Колдуэлл не мог поверить своим глазам. Обычно такой  вежливый, азиат на
этот раз подошел к трону даже не поклонившись.
     -  Эй  ты, где твои манеры? - вскричал  Колдуэлл. Он не позволит  этому
старикашке распоясаться!
     Чиун хранил молчание.
     - Стой, - приказал Колдуэлл.
     Чиун не послушал.
     И не стал целовать протянутую ему руку Короля Колдуэлла. Вместе того он
хлестнул его по щеке. И оскорбление, нанесенное этой пощечиной, было сильней
того, какое доводилось испытывать Харрисону Колдуэллу в детстве.
     Последовала еще одна пощечина.
     - Подонок! Смотри, мир, что происходит с человеком,  который неизвестно
чем подменяет награду ассасину! - объявил Чиун.
     И Колдуэлл почувствовал, как  чья-то рука сдернула его  с трона и стала
колотить как провинившуюся собаку, а он метался по  всему залу. Придворные в
ужасе разбежались. Чиун  притащил Колдуэлла к проклятому золоту, положил его
голову  на  золотую  пирамиду и отправил  и  голову и душу  его к бесчестным
предкам.
     - Ничему они не учатся, - вздохнул Чиун.
     - Ну, теперь-то он  знает, - отозвался  Римо. Прежде чем уйти из  этого
места,  они вызволили  узников, томящихся в  темнице. Среди них были те, кто
проиграл в поединках,  устроенных  Колдуэллом. Там была  и женщина. Консуэло
Боннер.
     Она удивилась, увидев Римо на ногах, и высказала предположение, что его
спас Чиун.
     - Да, опять, - устало произнес Мастер Синанджу.


Last-modified: Fri, 24 Jan 2003 11:43:55 GmT